Юлия Кова - Живой журнал
— А почему ты это спросил? — Самойлова старательно кутается от меня в одеяло.
— Ир, да оставь ты покрывало в покое. Твое тело уже не тайна для меня. И моё для тебя, кстати, тоже. — С иронией наблюдаю за женщиной. — Ты, Ир, пожалуйста, на меня смотри, когда мы с тобой разговариваем. Вот-вот, прямо мне в глаза — как ты этого не любишь… — Делаю глубокую затяжку и насмешливо замечаю, как растерянно моргает Самойлова. — Ну-ну, я тебя слушаю, правдивая ты моя, — подначиваю я Красную Шапочку. Та задумалась, помедлила, покусала губы, а потом в её глазах появилась знакомая мне искорка.
— Ну, то, что я предполагала, это скорей из разряда теории вероятности, Андрей, — вдохновенно начинает Ира. — Просто я попыталась разделить число благоприятствующих событию нашей встречи исходов на число всех элементарных равновозможных исходов, и…
Нет, эта женщина точно невыносима. Ещё пару часов назад я был готов придушить её за вранье, а сейчас мне просто смеяться хочется.
— Что? — замечая моё фырканье, невинно спрашивает эта девочка-лиса. — Может, мне перестать рассказывать?
— А может, тебе перестать морочить мне голову? То ты намекаешь, что я — проходимец, каких поискать, воспользовавшись цитатой из Ильфа и Петрова. То, подбираясь к разговору про шрам, выдаешь мне строчки из По и Моэма. Теперь, вместо того, чтоб прямо ответить на мой вопрос, приплетаешь сюда Ферма и Паскаля. Ага, те еще теоретики в области создания кодов и шифров… Что, пытаешься просчитать мою реакцию? Ничего у тебя не выйдет, Маркетолог. Балда ты, Красная Шапочка. — Я наклоняюсь и шутливо тяну Ирку за ногу.
— Да—а? Ну ладно, твоя взяла… Ишь, какой умник выискался. Казанова с Теплого Стана, вот кто ты. — Ира хихикает, но через секунду становится серьёзной. Кутаясь в покрывало, она садится на кровати напротив меня. — Андрей, ты меня послушай…
— Только этим и занимаюсь, душа моя.
— Нет, ты послушай серьезно. — Самойлова ещё медлит, но явно собирается идти до конца. — Да, ты правильно угадал: я ещё в Лондоне знала, что ты найдёшь меня. Потому что я… В общем, я никогда тебя не забывала.
— Да ладно. — Я безмятежно выпускаю колечки изо рта.
— Нет, не «да ладно». — Повозившись и завернувшись в покрывало, точно в римскую тогу, Ира устраивается на подоконнике, бок о бок со мной и упирается подбородком в согнутые колени. — Помнишь, как ты подошёл ко мне на том мосту?
— Как не помнить: домогался до девушки в кедах, а та оказалась стер… Медузой Горгоной.
— Кем-кем? — фальшиво смеётся Ира. — Ну, знаешь, у тебя и сравнения порой… Вообще-то, когда ты подошёл ко мне, то я очень обрадовалась. Я думала, что ты меня вспомнил. Ну, или вообще… нашёл меня специально.
— Ага, — я не поддаюсь на её провокацию, — это я тебя в Москве специально нашёл. И ты это знаешь.
— А — почему нашёл?
— А я слегка недоверчив и предпочитаю не ждать милости от природы.
— Что ты сказал? Что «ты слегка недоверчив»? — Ира с сарказмом оглядывает меня. — Исаев, не льсти себе: ты вообще недоверчив. Ты же никому не веришь, — Ирка грустно вздыхает, — даже не знаю, и почему ты такой…
«Зато я, Ира, знаю. Частью это — твоя школа, а частью — школа Симбада.»
— Там, в Лондоне, — между тем раздумчиво продолжает Самойлова, — я действительно очень обрадовалась, когда увидела тебя. Но когда я заметила в твоих глазах омерзительную пустоту и невероятную уверенность, что я, как и все, вприпрыжку побегу за тобой и сделаю всё, что ты хочешь… когда я, наконец, сообразила, что ты просто не узнал меня, то… в общем, я даже передать тебе не могу, кем я себя почувствовала.
— Красавицей среди пиратов? — любезно подсказываю я.
— Нет, Андрей. Пустым местом… Так со мной еще никто и никогда себя не вёл. Ну, я и разозлилась. Взяла, да и врезала тебе так, как могу, чтобы привести тебя в чувство. Чтобы заставить тебя вспомнить меня. Единственное, к чему я не была готова, так это к тому, что ты так быстро придёшь за мной. Ты поэтому нашёл меня сегодня?
«Опять — двадцать пять…»
Тушу в пустой пачке окурок. Спрыгиваю с подоконника, сажусь на кровать и, уперев подбородок в ладони, молча смотрю на Иру. Мне нравится, как она выглядела при солнце и как она смотрится в лунном свете. Точно бледно-желтый сироп обливает её шею, руки, плечи, растекается по спине и остаётся в белых волосах, распавшихся на крупные, мягкие пряди.
— Ир, скажи, а сразу всё это нельзя было мне сказать, да? Обязательно было надо выставлять меня на эмоции и делать из меня зверя? Что, так секс круче?
Самойлова поднимает брови:
— Сказать сразу, Андрей? А как ты это себе представляешь? «Привет, милый, я так тебя ждала, вот ты и пришёл. Ах, какое счастье…». А потом что? Празднуя воссоединение, улечься с тобой в кровать, чего ты с самого начала и добивался? Переспать, как ты того и хотел, а потом дождаться, когда ты предельно вежливо укажешь мне на дверь и навсегда распрощаешься? Ты бы ведь так сделал, да? — Я молчу. Но молчание — знак согласия… — Ну нет, Андрей, это больше не моя история… У меня, знаешь ли, хорошие инстинкты с точки зрения самосохранения.
— Инстинкты просто отличные, что и говорить, — киваю я. — Благодаря этим инстинктам у тебя опыт в постели, как у инженю22. Уж прости за откровенность.
— А тебя это как-то напрягает, да? — Ира вымученно улыбается.
— Нет. Откровенно говоря, мне это даже нравится.
— Учителем себя почувствовал? Как тогда, с поцелуем? — Самойлова зло прищуривается.
— Опять не угадала. Просто с таким опытом, как у тебя — а вернее, с полным его отсутствием — ты не сможешь сыграть то, что ты на самом деле не чувствуешь. А мне нравится, как ты на меня реагируешь, вот и всё.
— И что теперь? Будешь вить из меня веревки?
— Да, — смеюсь я, — буду. Иди сюда. — Похлопал рядом с тобой по постели.
— Не получится, — отрезала Самойлова, — я уже давно не та девочка, которой ты морочил голову на «Алексеевской».
— Это я тоже заметил, — киваю я. — Вот только убивать тебе, Ира, по-прежнему хочется тех, кто тебе не безразличен. Да?
Самойлова, не мигая, смотрит на меня.
— А тебе? — шепчет она. — А тебе, Андрюша?
«А мне, Ира, всегда хотелось убивать только тебя…»
— Иногда хочется, — равнодушно отвечаю я. — Но в последнее время хочется этого всё реже и реже.
— А — почему?
«Да потому, что я давно уже пустой изнутри: я же любил тебя, Ира. Любил по-настоящему. Но я влюбился в тебя слишком рано и чересчур сильно, и эта любовь выжгла меня до костей, до остова, оставив лишь пепелище. И по сравнению с тем, что я чувствовал к тебе, всё теперь — звёздная пыль, тлен и ржавчина.»
