Гийом Мюссо - Прошло семь лет
Доктор Крейн: Давай поговорим о твоем отце.
Джереми: Пожалуйста. Он полная противоположность матери — серьезный, твердый, рациональный. Любит порядок, все предусматривает. С ним особо не повеселишься, это уж точно…
Доктор Крейн: Ты с ним ладишь?
Джереми: Не сказать, чтобы очень. Во-первых, мы редко видимся после их развода. Во-вторых, я думаю, он надеялся, что я буду лучше учиться в школе. Что буду, как Камилла. Сам он очень образованный. Знает все обо всем — разбирается в политике, в истории, в экономике. Сестра зовет его Википедия…
Доктор Крейн: Тебе неприятно его огорчать?
Джереми: Вообще-то не слишком. Ну, немного да…
Доктор Крейн: А ты его работой интересуешься?
Джереми: Его считают одним из лучших в мире скрипичных мастеров. Он делает скрипки, которые звучат как Страдивари, это же как-никак класс. Зарабатывает много бабок. Но мне кажется, ни бабки, ни скрипки его особо не греют.
Доктор Крейн: Не поняла.
Джереми: Я думаю, моего отца вообще мало что греет по жизни. Думаю, только их любовь с матерью заставила его по-настоящему кайфовать. Мать внесла в его жизнь фантазию, которой ему не хватало. А с тех пор как они расстались, он опять оказался в мире, где все только черное и белое.
Доктор Крейн: Но ведь у твоего отца тоже есть женщина, с которой он делит свою жизнь?
Джереми: Наталья? Она балерина. Мешок костей, если честно. Время от времени они видятся, но вместе не живут, и я не думаю, что она всерьез входит в его планы.
Доктор Крейн: Когда в последний раз ты чувствовал, что вы с отцом близки?
Джереми: Даже не знаю…
Доктор Крейн: Постарайся вспомнить. Пожалуйста.
Джереми: Ну, может, летом, когда мне было семь лет. Мы тогда всей семьей ездили по национальным паркам — Иосемити, Йеллоустонский заповедник, Большой Каньон… По всей Америке прокатились. Большое путешествие, ничего не скажешь. Последние каникулы перед их разводом.
Доктор Крейн: Ты вспоминаешь какой-то конкретный случай?
Джереми: Ну-у… Как-то утром мы вдвоем пошли на рыбалку, только я и отец, и он стал мне рассказывать, как они встретились с матерью. Почему он в нее влюбился, как разыскал ее в Париже и как сумел влюбить в себя. Помню, он мне тогда сказал: «Если ты по-настоящему кого-то любишь, никакая крепость не устоит». Звучит здорово, но я не уверен, что так оно и есть на самом деле.
Доктор Крейн: Мы можем поговорить о разводе твоих родителей? Тебе было трудно пережить его, не так ли? Я видела по твоему школьному досье, что тебе трудно было научиться читать, что ты страдал дислексией…
Джереми: Вау! Их развод вышиб меня из колеи. Я не верил, что разлука затянется. Считал, что через какое-то время каждый из них сделает шаг навстречу другому и они снова будут вместе. Но все вышло иначе. Чем больше проходит времени, тем больше люди отдаляются друг от друга, и соединиться им становится очень трудно.
Доктор Крейн: Твои родители развелись, потому что перестали быть счастливы с друг с другом.
Джереми: А вот это уже чепуха! Вы думаете, они стали после развода счастливее? Мать глотает горстями таблетки, отец мрачнее тюремной двери! Единственный человек, который умел развеселить отца, была моя мать. У нас полно их фоток до развода, где оба смеются во весь рот. Когда я смотрю на эти фотки, у меня слезы выступают на глазах. Раньше мы были настоящей семьей. Сплоченной, дружной. С нами не могло произойти ничего плохого…
Доктор Крейн: Как идеализируют дети разведенных семейную жизнь родителей!
Джереми: …
Доктор Крейн: Ты не бог, Джереми. Не стоит тешить себя надеждой, что твои родители снова будут когда-нибудь вместе. Тебе нужно поставить крест на прошлом и принять реальность такой, какая она есть.
Джереми: …
Доктор Крейн: Ты понимаешь, что я тебе говорю? Ты не должен вмешиваться в личную жизнь родителей. Ты не можешь снова их соединить.
Джереми: Но если я этого не сделаю, то кто тогда?!
Вопрос подростка повис в воздухе. Зазвонил телефон Сантоса, развеяв доверительную атмосферу сеанса психоанализа и вернув его к действительности. Он взглянул на экран. Звонили с поста департамента полиции.
— Сантос, — произнес он, нажав на клавишу.
— Карен Уайт, — последовал ответ. — Надеюсь, не разбудила вас, лейтенант?
«Антрополог из Третьего отделения. Наконец-то…»
— У меня для вас хорошие новости, — продолжала антрополог.
Сантос почувствовал приток адреналина. Он уже вышел из комнаты подростка и спускался по лестнице в гостиную.
— Неужели?
— Кажется, мне удалось установить происхождение татуировки на вашем убитом.
— Вы в комиссариате? Сейчас я к вам подъеду, — пообещал он, закрывая за собой дверь квартиры.
49
Придя в сознание, Констанс крайне удивилась, что находится… в собственной постели.
На ней не было туфель, куртки, портупеи. Шторы были задернуты, но дверь оставлена приоткрытой. Прислушавшись, она различила голоса, которые шептались в гостиной. Кто привез ее домой? Босари? «Скорая помощь»? Пожарные?
Констанс с трудом проглотила слюну. Язык как будто распух, во рту вкус промокашки, руки и ноги скованы, дыхание затруднено. Острая режущая боль в правом виске. Она взглянула на электронный будильник: почти полдень. Значит, она пробыла без сознания почти два часа.
Констанс попыталась приподняться, но налитая тяжестью, онемевшая правая сторона тела пошла болезненными мурашками. И тут она внезапно осознала, что прикована наручниками к собственной кровати.
В ярости Констанс попыталась освободиться, но своими попытками привлекла внимание «похитителей».
— Calm down![55] — сказала Никки, входя в спальню со стаканом воды.
— What the fuck are you doing in my house![56] — завопила Констанс.
— Нам больше некуда было пойти.
Констан приподнялась на подушке и постаралась дышать ровнее.
— Откуда вы узнали, где я живу?
— Нашли в вашем бумажнике заявку на грузчиков. Судя по всему, вы совсем недавно переехали. Славный домик, ничего не скажешь…
