Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2013)
По закоулкам, тупикам вострит свой песий нюх, o:p/
Он сзади по плечу вас — хлоп, и никакой поблажки: o:p/
Да-да, до Страшного суда сидеть вам в каталажке! o:p/
А д р и а н а o:p/
Что с ним случилось, Дромио? В чем дело? o:p/
Д р о м и о С и р а к у з с к и й o:p/
Не знаю, дело в чем, а он в тюрьме. o:p/
А д р и а н а o:p/
Он арестован? Кто же подал иск? o:p/
Д р о м и о С и р а к у з с к и й o:p/
Не все ль едино, кто там поднял писк. o:p/
Мадам! Во искупленье грешной плоти o:p/
Нужны дукаты. Вы ведь их пришлете? o:p/
А д р и а н а o:p/
Вот ключ, сходи за ними, Люциана. o:p/
Люциана уходит. o:p/
o:p /o:p
Кому же задолжал он? Это странно — o:p/
Долгов наделать за моей спиной… o:p/
Он что, не уплатил по закладной? o:p/
Д р о м и о С и р а к у з с к и й o:p/
Нет, хуже! Мы, считай, уж на причале, o:p/
И тут — цепочка… Дили-дон! Слыхали? o:p/
А д р и а н а o:p/
Что, звон цепей? o:p/
Д р о м и о С и р а к у з с к и й o:p/
Нет, время бьют как раз: o:p/
Мы расставались — было два, и уж гляди-ка, час. o:p/
А д р и а н а o:p/
Что, время вспять бежит? Вот новые порядки! o:p/
Д р о м и о С и р а к у з с к и й o:p/
Завидит пристава оно — и прочь во все лопатки. o:p/
А д р и а н а o:p/
Ведь время — не должник. К чему же этот бег? o:p/
Д р о м и о С и р а к у з с к и й o:p/
Оно банкрот, и всех долгов не выплатит вовек. o:p/
К тому же время — ловкий вор, оно всегда при деле: o:p/
Крадется и у нас крадет минуты, дни, недели… o:p/
А коли вы банкрот и вор, и пристав на пути, o:p/
На часик отбежать назад — не грех, как ни крути. o:p/
Входит Л ю ц и а н а с мешочком. o:p/
А д р и а н а o:p/
Вот деньги, Дромио: внеси залог o:p/
И господина приведи обратно. o:p/
Дромио Сиракузский берет мешочек и уходит. o:p/
o:p /o:p
Идем, сестра. Надежд или тревог o:p/
Душа полна — самой мне непонятно. o:p/
Уходят. o:p/
o:p /o:p
[ Надежды сбудутся, а тревоги разрешатся в конце пятого акта; но героям еще многое предстоит пережить. Мнимую измену мужа, мнимое предательство жены (объявившей мужа безумным), ревность, предсмертное отчаяние… Наконец, обе пары близнецов сойдутся в одном месте, а Эгеон и его сыновья обретут даже больше того, что искали. ] o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
Бородицкая Марина Яковлевна родилась в Москве. Окончила МГПИИЯ им. Мориса Тореза. Известна как переводчик английской и французской классической поэзии, в том числе Джона Донна, поэтов-кавалеров XVII века, Роберта Бёрнса, Гилберта Честертона, Редьярда Киплинга, Поля Верлена и других. Автор первого опубликованного перевода книги Джеффри Чосера «Троил и Крессида». o:p/
Марина Бородицкая — автор более пятнадцати детских книг и шести сборников «взрослой» лирики. Лауреат литературной премии имени Корнея Чуковского (2007) и переводческой премии «Мастер» (2010). Живет в Москве. o:p/
Дума
В лесах далеких молодых
ложатся спать большие ночи,
у них наплечники из кружев,
и ноги в белых лепестках.
Они нас любят — кто их знает? —
они поспят дубровным сном,
потом придут. Мы им расскажем
свои позорные дела.
Лежат в гробу наши дела,
свечами тлеют наши пальцы.
Гляди! Гляди! Когда же я
в моих трудах орлом пребуду?
Так знаки разные висят,
картины замыслов дорожных,
их промывает ветерок,
и вечерок ему помощник.
Приди, мой ночь!
Ведь ты была,
и Пушкину висела сверху,
и Хлебникову в два ряда
салютовала из вагона.
Как я глубок — больной, печальный,
голубок гладить я хочу,
приди и лобызай тихонько
мою младенческую грудь.
Приди, мой ночь!
На этом мире
я чудным вымыслом брожу,
гляжу в стекольчатые двери,
музыкой радуюсь, дыша,
сжимаю белые колени
в пылу полуночного бденья,
приди мой ночь!
Мне стало больно,
что я едва-едва велик.
Ох, сердце, самое хорошее
из самых нежных уголков,
тебя не слава успокоит,
тебя не сон развеселит;
лежат в гробу наши дела,
они созвездьями влекомы,
они на громких лошадях
в санях торжественных поедут, —
уж там вдали Святая Горка,
и псковских башен суета,
и долгодневная дорога
под песню грустну ямщика.
Ездок посажен набекрень,
не ест, не пьет — молчит всю ночь,
проказы на поля готовит
и всяки бедствия сулит;
уж он тихонько умирает
и трудным голосом твердит:
— Приди, мой ночь,
я очень жажду
твоей младенческой груди!
И вот, моленью тихо внемля,
духовная приходит ночь.
11.IX.26.
Стихотворение Николая Заболоцкого «Дума» (1926): текст и контексты
Автограф стихотворения «Дума» (1926) был найден одним из авторов этих строк, Ильдаром Галеевым, среди бумаг художника Константина Ивановича Рождественского (1906 — 1997), ученика Казимира Малевича.
В недавно опубликованном дневнике Рождественского есть краткая запись, сделанная художником 20 февраля 1929 года: «Получил от Заболоцкого книгу. Рад» [1] . Дарительная надпись на сохранившемся экземпляре «Столбцов» гласила: «Константину Ивановичу Рождественскому, — в знак единения искусств! Ваш Н. Заболоцкий 19.II.1929».
Очевидно, этот дар поэта настолько взволновал художника, что чуть позже, 10 марта 1929 года, откликаясь на смерть своего товарища по Школе Малевича — И. Г. Чашника, он приводит фрагмент стихотворения «Футбол» (1926) и дополняет его комментарием: «Хотя я и не автор Заболоцкого стихов, но „Футбол” я посвящаю Илье Чашнику» [2] .
В биографиях Заболоцкого и Рождественского немало общего. Оба — уроженцы далеких от центров культурной жизни мест: Заболоцкий родился в Казани, рос в Сернуре и в Уржуме, Рождественский — томский сибиряк. В том, что жажда знаний и первые опыты в творчестве привели молодых провинциалов в Северную столицу (Заболоцкого — в 1921 году, Рождественского — в 1923-м), нет ничего удивительного. Культурная жизнь Петрограда наполнялась силой и энергией молодых талантов, прибывающих из самых отдаленных уголков страны.
Как вспоминает Рождественский, он сразу оказался в эпицентре строительства нового искусства. Художник Н. Ф. Лапшин (1891 — 1942), заметив среди посетителей Музея художественной культуры (МХК) 17-летнего томича, познакомил его с К. С. Малевичем. Вскоре Рождественский был введен в круг сотрудников только что организованного на базе МХК Государственного института художественной культуры — знаменитого ГИНХУКа, где он занимался организацией лекций и докладов, участвовал в экскурсионной работе института. На опыты Рождественского в теории искусства обратил внимание Малевич. Он рекомендовал молодому практиканту сосредоточить свои усилия на изучении метода Сезанна. Рождественский впоследствии выдвинулся в число знатоков в этой области. Малевич ценил его и выделял среди своих ассистентов.
В октябре 1926 года Малевич отозвался на просьбы Д. И. Хармса и А. И. Введенского предоставить помещения ГИНХУКа (Белый зал и подсобные комнаты в Доме Мятлевых на Исаакиевской площади) для репетиций пьесы «Моя мама вся в часах» в постановке экспериментального театра «Радикс». Вполне допустимо и даже естественно, что руководство института и его актив могли присутствовать на репетициях. Именно там, вероятно, и состоялось знакомство Рождественского — ведущего сотрудника формально-теоретического отдела ГИНХУКа — и Заболоцкого, который, не будучи формально вовлеченным в постановочный процесс, «включался в обсуждение действия, придумывал новые сюжетные ходы и даже предлагал новых персонажей пьесы» [3] .
