У смерти два лица - Фрик Кит

27. ТОГДА. Август

За последние три дня я перечитала сообщения Зоуи столько раз, что сбилась со счета.

• 10 декабря: Привет. Я пыталась добавить тебя в друзья, но у нас, похоже, нет общих друзей. Знаю, это странно, но мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Я сейчас учусь в Провиденсе, но на зимние каникулы приеду домой. Ты ведь в Бруклине, верно? Я могу к тебе приехать, или ты можешь приехать ко мне в Херрон-Миллс. Пожалуйста, ответь.

• 28 декабря Привет, Аниа Не знаю, видела ли ты мое прошлое сообщение. В общем, я сейчас дома. Если доедешь на поезде до Бриджхемптона, я тебя встречу. Могу оплатить твой билет. Думаю, ты должна кое о чем узнать. Я не напускаю тумана, просто нам лучше встретиться лично. Если захочешь позвонить, мой номер 631-959-4095.

Когда я читаю ее сообщения, мне кажется, что она пишет знакомой девушке. Когда перечитываю, она обращается к незнакомке. Я столько раз их перечитывала, что разбуди меня среди ночи — я вспомню тексты Зоуи дословно.

Вечером субботы я сижу одна в домике у бассейна. На экране открыты сообщения Зоуи. Я стараюсь на них не смотреть, но слова пляшут прямо на стене спальни. Она дала мне свой номер. Я не отвечала ей в мессенджере, но могла позвонить. Я не помню, делала ли это, но я не помню и того, читала ли раньше эти сообщения. А мессенджер показывает, что читала. Я залезаю в журнал звонков, но сразу понимаю, что ничего не найду. Этот телефон у меня только с июня.

Голос в голове настойчиво подсказывает, что в декабре я позвонила Зоуи. Что через три дня я приехала в Херрон-Миллс, как она и просила.

А потом она исчезла.

Я снова смотрю на ее сообщения, потом пишу ответ:

• 1 августа: Зоуи? Ты здесь?

За две недели, что прошли с последнего нелепого киносеанса у Кейдена, мы изредка переписывались, но видела я его всего пару раз. Когда гуляла с Пейсли. И никто из нас не предлагал встретиться снова. На прошлой неделе в Уиндермер пару раз заезжал Чарли, но он только посадил во дворе свежую траву. Развалины конюшни остались нетронутыми. Не то чтобы я шпионила. Ну, самую малость.

В воскресенье, спустя четыре дня после того, как я обнаружила в телефоне сообщения от Зоуи, я сижу в домике у бассейна, наверное, уже сотый день подряд. Обед закончился, и вечер уже подходит к концу. Я думаю написать Мартине, но я и так напросилась в прошлые выходные. Наверное, теперь стоит подождать приглашения от нее или Астер.

В конце концов я открываю переписку с Кейденом и отправляю сообщение. Очевидно, что отношения между нами изменились, и только мне известна причина. Если Кейден считает, что меня отпугнула его мать, или что я потеряла интерес к дружбе с ним, или даже что я имею какое-то отношение к пожару, до сих пор он держал эти мысли при себе.

Последние четыре дня в моей голове была какая-то каша. Сообщения Зоуи пробудили новые обрывки воспоминаний, которые никак не желали связываться между собой. В доме Зоуи есть крытый бассейн, но дело не только в этом. Я стала вспочи-нать подробности о самой Зоуи. Я стою на пороге какого-то открытия, и мне не хватает лишь капельки информации, чтобы связать все воедино. И мне кажется, что Кейден может помочь.

• Привет. Давно тебя не слышно.

Я смотрю на ответ Кейдена и начинаю печатать.

• Да, знаю. Просто дел много. Не хочешь зайти ко мне, посидеть?

• Как обычно, не могу уйти. Но ты можешь прийти к нам. Заходи через главный вход — увидишь, как я поработал над прудом.

Через несколько минут я уже жду, пока Кейден откроет ворота. Я вдруг понимаю, что он, возможно, в последний раз приглашает меня в Уиндермер. После всего того, о чем я хочу его расспросить, он, скорее всего, станет обходить меня стороной. Но я ничего не могу поделать. Мне нужны ответы. И у Кейдена они есть.

Еще только самое начало восьмого, и по-прежнему ярко светит солнце. Кейден показывает мне обновленный пруд, в который, по его словам, уже можно снова запускать рыбок. Заросли расчищены, открылся красивый каменный бордюр по краю пруда. Кейден объясняет, что пришлось полностью осушить пруд, заменить облицовку и водоочистной насос и так далее. Честно говоря, в сравнении с состоянием поместья изнутри, такое внимание к пруду для рыбок напоминает попытки накрасить помадой свинью, но, учитывая состояние здоровья миссис Толбот (и ее птичник), я понимаю его желание сосредоточиться на какой-нибудь достижимой цели.

Я плюхаюсь на траву и поджимаю колени к груди. Сегодня я пришла с распущенными волосами, а солнечные очки подняты на лоб. Эффект Зоуи во всей красе, и почему-то это кажется уместным.

— Не знаю, как это объяснить, — говорю я. — Поэтому буду говорить прямо. Мне нужно задать тебе пару вопросов о Зоуи.

Кейден хмурится и садится рядом.

— Ты ведь не записываешь это для Мартины? — щурится он, словно у меня под одеждой может быть спрятан микрофон.

— Что? Нет! Просто… за последние несколько дней я вспомнила кое-какие вещи. Во всяком случае, мне кажется, что это воспоминания. Поэтому мне нужна твоя помощь.

— Что-то о Зоуи? — его голос полон скептицизма. — Вроде бассейна?

— Знаю, это звучит безумно, — начинаю я и останавливаюсь: наверное, это не лучшее слово, которое можно употребить в разговоре с парнем, у которого мать страдает психическим заболеванием. — Я хотела сказать, знаю, что это кажется невозможным и очень странным, но Зоуи и я… Мне кажется, мы были знакомы.

Я делаю глубокий вдох и продолжаю:

— В первую неделю после моего приезда мы с Пейсли пошли в кафе Дженкинсов, и там я увидела их фирменное мороженое — с шоколадом, карамелью и попкорном. Мне вообще обычно не нравится карамель, но я была обязана взять его. И вот теперь, через столько недель, до меня дошло — это был любимый вкус Зоуи. Вот почему я его вспомнила.

Кейден сидит со слегка отвисшей челюстью.

— Я ведь права, верно? — настаиваю я.

Сердце в груди бьется диким зверем. Вот оно! Кейден поможет мне во всем разобраться.

Он кивает, неловко проглотив ком в горле:

— Она всегда его заказывала. Ничего другого и знать не хотела.

— Ее любимый цвет — золотистый, — продолжаю я. — Ради компромисса она была согласна на желтый, но больше всего любила золотистый.

— Золотистый цвет отлично шел к оттенку ее кожи, — говорит Кейден. — Она всегда говорила, что чувствует себя…

—… принцессой, — договариваю я за него.

Потому что откуда-то я это знаю. Помню. Мне она тоже об этом говорила. Мы действительно встречались в декабре. Возможно даже, что мы были знакомы и раньше. Это все не выдумки.

— Ни хрена себе… — говорит Кейден.

Его лицо выражает не удивление — что-то среднее между потрясением и ужасом.

— Она любила всевозможных животных, — говорю я, обретая уверенность. — Она заботилась о них. Но до ужаса боялась гроз. То есть буквально тут же взмокала от пота и впадала в панику. В ее доме на первом этаже есть чулан — прямо между ванной и гостиной. Она убегала туда в грозу. Там был свет и много одежды, которая глушила звук.

— Астрапофобия, — тихо произносит Кейден. — Она беспокоилась из-за морских штормов, не хотела, чтобы фобия мешала ей участвовать в морских экспедициях. Мы часто разговаривали об этом.

Я киваю. Мой мозг никак не мог такое выдумать. Это слишком характерно. Это должно быть воспоминание. А значит, и это, последнее, тоже.

— А ее любимое стихотворение — наше любимое стихотворение было «Волшебница Шалот» Теннисона. Я полюбила его с детства, когда посмотрела «Энн из Зеленых Крыш». Там Энн пытается воспроизвести стихотворение и едва не тонет в озере.

У Кейдена глаза лезут на лоб.

— Знаю, звучит пугающе, — продолжаю я. — Но ее спасает злейший враг, Гилберт Блайт. Кажется, мы с Зоуи когда-то вместе рассказывали это стихотворение, любимые строчки из него, как это делала Энн. Это стихотворение — трагическое и прекрасное. И оно было нашим.