Сергей Минаев - Москва, я не люблю тебя
— Да, деньги мы проебали, похоже. Ну и хрен с ними! Все равно этот козел поровну делить не стал бы! — Петя заковылял к столу, потом внезапно замер. Видно, решение давалось ему с огромным трудом. — Ты можешь мне сказать, почему так вышло, а?
— Карма? — пожал я плечами.
— Не, — Петя поморщился и поплелся в туалет, — я не про то. Вот почему так вышло? Росли вроде вместе, родители дружили, одна школа. А теперь ты вот режиссер, а я мент. Почему?
«Потому что я придурок, а ты долбоеб», — подумал я про себя.
— Судьба такая у нас, Петька.
— Судьба, — икнул он уже из-за двери, и кроме этого слова ничего было уже не разобрать, сплошь нецензурщина.
Под тихое его бормотание я опрокинул пару ликерных рюмок, закусил половинкой яблока в ржавых разводах и достал сигарету. Петя затих. Я пошел в прихожую и нарочито долго копался в карманах зимних курток, имитируя поиск сигарет, а на самом деле пытался понять: жив ли там маленький мент?
— Судьба… она тут у всех одна, — отозвался Петя. — Сдохнуть… тут… судьба. До пенсии не дотянешь. В этом сраном городе. Ну как можно было… чтоб чемодан рядом со шлюхой, а?!! Вот кто ему сказал? Козел! В этом городе нормальных… не найдешь… козлы… бля… все сдали! Как можно было все вот так вот… как два пальца обоссать… все взять и сдать черным. Весь город. Молодец Лужок, красавец… жена, понятно, миллионер, моя бы дура тоже миллионершей стала. Судьба… даже не продали, просто все… не могу так… не я… не хочу… Дорогие мои москвичи! Козлы. Все… ик, козлы… епта… мы за них… а они…
Там было еще много всего. В основном про «уродов», «хачей» и «просрали». Петя говорил тяжело, с одышкой, часто сбивался, икал. Терял нить повествования и начинал моделировать предложения заново, заканчивая их абсолютно в контрах началу. Я сел на пол, прикурил сигарету и, кажется, не сделал ни одной затяжки, пока Петино сипение не сменилось вначале шепотом, затем храпом.
Я думал о том, какая это, в сущности, «сорокинщина». Спящий в туалете мент и пьяный безработный в одной квартире. Такое чувство, словно что-то треснуло.
Был во всем этом какой-то дикий убер-реализм. Безнадега несчастного горожанина, которого даже не город достал, не сами его жители, а прежде всего — он сам себя достал.
Среди всех «козлов» и «хачей» происходила борьба наглого, обуревшего от вседозволенности лужковского мента с абсолютно больным человеком. Кто-то назвал бы это новой искренностью. А мне показалось, что в горячечном, пьяном бреду из мента вылез человек. Не полностью, примерно по пояс.
На кухне зазвонил телефон Кустова. Я подошел, повертел его в руках и зачем-то ответил:
— Алло!
— Кустов! Не спишь? — начальственным голосом рявкнула трубка.
— Ну.
— У тебя ручка есть?
— Ну.
— Чё ты «нукаешь»? Бухой, что ли?
— Ну… так, — Я в самом деле не знал, как менты отвечают своему начальству.
— Значит, я только что от того парня из салона, он раскололся вчистую!
— Ну… хорошо, — то ли сказал, то ли подумал я.
— Ты мозги включи, баран! Кейс в салоне был, пока мы там жалами водили! Он его скинул своей телке, а та его домой отвезла.
— Нифига себе! — видимо, мне полагалось разделить радость этого события.
— Вот тебе и нифига. Короче, завтра встречаемся у нее на квартире. Адрес пиши.
— Пишу, — Я на автомате взял карандаш и принялся писать на пачке сигарет.
— Панкратьевский переулок. Записал?
— Записал.
— Завтра в десять ноль-ноль встречаемся там. Только ты в отдел не заезжай! Из дома сразу поедешь, понял?
— Так точно! — постарался я выговорить как можно четче.
— И бухать завязывай! — Видимо, трубке мой ответ понравился. — Завтра день непростой.
— Так точно! — глуповато повторил я.
— Все, отбой.
— Ну, отбой. — Я пожал плечами.
В замке заворочался ключ. Памятуя о чеченцах, я схватил здоровенный нож для разделки мяса и сдвинулся за угол кухни. Света вошла на кухню, держа под мышками два больших целлофановых пакета.
— Это что? — Она вопросительно посмотрела на нож в моей руке.
— Я тут… хлеб хочу нарезать. — Я сделал шаг к холодильнику.
— Хлеба дома нет. Я купила, по дороге от родителей. Еще мама передала тефтели. — Она поставила сумки на пол и двинулась в прихожую. — Я в метро чуть не умерла, так в туалет хотела.
— Свет, погоди, там… — запоздало начал я.
— Мать твою! — Света вернулась на кухню. — А этот что там делает?
— Петя зашел недавно, ну и в общем…
— Давыдов, — подошла она ко мне, — да ты, похоже, в стельку?
— Я?
— Ты же сказал, тебе нужно две статьи дописать?
— Я пытался, просто тут такие события, — почесал я затылок, думая, с чего бы лучше начать, — сразу как ты уехала…
— …Ты нажрался. Сначала лежал, и читал, и слегка выпивал. Потом Кустов пришел, ну и ты не мог отказать, да?
— Я ему сказал…
— …Ты ему сказал, что все круто, только закуски нет, да? Тебе же все равно, с кем пить, правда, Дениска?
— Я ненавижу, когда ты меня называешь Дениской.
— Ты же настоящий интеллигент. Пьешь только с людьми своего круга. А когда у них или у тебя денег нет (а такое часто бывает), пьешь с кем попало. Кустов же кретин! Мусор, мент, ублюдок, взяточник дешевый. Как ты его еще ласково называешь? Маленький мент?
— Свет, он не настолько крепко спит, — пытаюсь я встать спиной к кухонной двери, в качестве дополнительной шумоизоляции.
— Да мне плевать! — Света входит в раж. — Это же не я в его сортире сплю, а он в моем! Ну что, Денис Васильевич… тебе комфортнее, когда по имени отчеству?
— Света, прекрати эту… ик… театральность!
— У меня театральность? — Она картинно ткнула себя пальцем в грудь. — Да это у тебя театр. Какой, к черту… Голливуд! Ты живешь как настоящая звезда. В воскресенье покер и виски, тебя друзья заставили. В понедельник ЛСД — тебя друг угостил, во вторник мы отпивались водочкой, потому что нас чуть было не убил маньяк. Сегодня пьем с ментами. Богема!
— Свет, обстоятельства так складываются… я же не…
— Денис, да ты последние пятнадцать лет «не», понимаешь? НЕ работаешь, НЕ имеешь целей, НЕ участвуешь, НЕ знаешь! И у тебя все время обстоятельства. Их ни у кого, кроме тебя, нет!
— Я пытался писать статью, — и тут меня почему-то сносит, — я, кроме нее, даже повесть начал…
— Что?! — Света берет пустую пачку сигарет, швыряет ее обратно и достает свою, из сумочки. — Повесть?! Ты теперь решил переквалифицироваться из режиссера, временно работающего курьером, в алкоголика, временно трудоустроенного писателем? Твоя фамилия Довлатов?
