Марио Льоса - Похождения скверной девчонки
Когда явились Симон, Элена и Илаль-уже в тапочках и халатах, – их ждал кофе и разрезанный торт. По лицу Элены я сразу понял, что какие-то подозрения у нее в голове бродят, Симон же, наоборот, больше думал о недавно прочитанной статье русского ученого и диссидента, поэтому ничего вокруг не замечал и рассказывал нам, пачкая бороду приторно сладким кремом, что русский только что побывал в Институте Пастера и произвел сильное впечатление на всех сотрудников – своей скромностью и мощным интеллектом. И тут, следуя идиотскому сценарию моего изготовления, скверная девчонка спросила по-испански:
– Как вы думаете, на каких языках говорит Илаль?
Симон и Элена замерли, вылупив глаза и словно спрашивая: «Что здесь происходит?»
– Я думаю, что на двух, – вступил я. – На французском и испанском. А вы как считаете? На каких языках говорит Илаль? Как по-твоему, Элена? А твое мнение, Симон?
Маленькие глазки Илаля перебегали с родителей на меня, с меня на скверную девчонку и снова на родителей. Он был очень серьезен.
– Ни на каких, – пробормотала Элена, глядя на нас и стараясь не поворачивать головы в сторону мальчика. – Пока, по крайней мере.
– А я думаю, что… – произнес Симон и замолк, досадливо прося взглядом, чтобы мы подсказали, что он должен ответить.
– Вообще-то дело вовсе не в том, что мы там себе думаем, – перебила его скверная девчонка. – Главное, что скажет Илаль. Ну-ка, Илаль, что ты скажешь? На каких языках ты говоришь?
– Говорит французский, – произнес тоненький и писклявый голосок. И после очень короткой паузы, сменив язык: – Илаль говорит по-испански.
Элена и Симон смотрели на него, не в силах вымолвить ни слова. Кусок торта, лежавший на тарелке, которую Симон держал в руке, сполз и шлепнулся ему на брюки. Мальчик засмеялся, прикрыв рот ладошкой, он указал на ногу Симона и воскликнул по-французски:
– Ты пачкаешь брюки!
Элена вскочила и, встав рядом с мальчиком, глядела на него с восторгом и одной рукой водила по его голове, а другой – по губам, снова и снова – так благочестивая прихожанка гладит изображение своего святого покровителя. Но из них двоих более потрясенным выглядел Симон. Не вымолвив ни слова, он ошарашено глядел на сына, на жену, на нас, словно прося, чтобы мы не будили его и дали досмотреть чудесный сон.
Больше в тот вечер Илаль ничего не сказал. Родители вскоре увели его домой, при этом скверная девчонка, играя роль хозяйки, положила в пакет оставшуюся половину торта и насильно всучила Гравоски. На прощание я протянул руку Илалю.
– Все удалось на славу, правда, Илаль? Ты выполнил наш уговор, и за мной подарок. Еще шесть оловянных солдатиков для твоей коллекции?
Он кивнул. Когда мы заперли за ними дверь, скверная девчонка воскликнула:
– Сейчас это самая счастливая пара на свете!
Много позже, когда я уже засыпал, мне пригрезилось, будто какая-то фигура скользила по гостиной, потом молча приблизилась к дивану. Скверная девчонка взяла меня за руку.
– Пойдем, пойдем ко мне, – приказала она.
– Не могу, нельзя, – ответил я, вставая и следуя за ней. – Доктор Пино строго-настрого запретил. По крайней мере два месяца я не должен даже прикасаться к тебе, а уж тем более покушаться на что-то большее. И не прикоснусь, а уж тем более не сделаю ничего другого, пока ты не поправишься. Понятно?
Мы легли в постель, и она прижалась ко мне, свернувшись калачиком, потом опустила голову на мое плечо. Я почувствовал, что ее тело – кожа да кости, но тут маленькие ледяные ступни стали поглаживать мои ноги, и дрожь пробежала у меня по всему телу.
– Я вовсе и не хочу ничего такого, – прошептала она, целуя меня в шею. – Просто обними меня, согрей, прогони страх, он ведь всегда во мне. Я просто умираю от ужаса.
Ее маленькое тело, которое превратилось в скелет, дрожало как осиновый лист. Я обнял ее, стал гладить спину, плечи, талию и долго шептал на ухо глупые красивости: «Больше я никому не позволю обижать тебя, но и ты должна как следует постараться – и тогда ты быстрее поправишься и восстановишь силы, снова захочешь жить и быть счастливой. И снова стать красивой». Она слушала молча, прижавшись ко мне, время от времени ее начинало трясти, и тогда она стонала и корчилась. Наконец мне показалось, что она заснула. Я не спал всю ночь и чувствовал, как ее бьет озноб, слышал стоны, когда на нее накатывали приступы паники. Я видел все это, видел, какая она беззащитная, передо мной проплывали картины случившегося в Лагосе, и в душе поднималась волна горечи, ярости, бешеного желания отомстить этим извергам.
Поездка в Пти-Кламар к доктору Андре Зилахи, французу венгерского происхождения, превратилась еще и в загородную прогулку. В тот день светило яркое солнце, и в его лучах весело зеленели тополя и платаны. Клиника располагалась в глубине парка с облупившимися статуями и прудом, где плавали лебеди. Мы приехали к двенадцати, и доктор Зилахи сразу же пригласил нас к себе в кабинет. Клиника помещалась в двухэтажной усадьбе XIX века с мраморной лестницей и решетчатыми балконами. Внутри все было оборудовано очень современно, к дому пристроили еще один флигель с огромными окнами – что-то вроде солярия или спортивного зала с бассейном. Мы сидели в кабинете доктора Зилахи и наблюдали через окно, как вдалеке под деревьями гуляют пациенты, там же мелькали белые халаты врачей и медсестер. Доктор Зилахи тоже словно бы перенесся сюда из XIX века: блестящая лысина, квадратная бородка на болезненно худом лице, черный костюм, серый жилет, жесткий белый воротничок, напоминающий старинные накладные воротнички, вместо галстука – вчетверо сложенная лента, скрепленная булавкой цвета киновари. Дополняли его облик часы на золотой цепочке.
– Я побеседовал с коллегой Бурришоном и познакомился с результатами обследования, проведенного в больнице Кошена, – сказал он, сразу беря быка за рога, как будто не мог позволить себе тратить время на хождение вокруг да около. – Должен сообщить, что наша клиника всегда заполнена до отказа, и люди подолгу ожидают места. Но ваш случай особый: вас рекомендовал мой старинный приятель, и мы сумеем решить эту проблему.
У него был приятный голос и изысканные, несколько даже театральные, манеры, кроме того, он словно бы давал всем любоваться своими руками. «Пациентка» будет получать особую еду: диетолог составит специальное меню, чтобы она набрала вес, за физическими упражнениями будет следить персональный инструктор. Ее лечащий врач – доктор Рулен, она специалистка именно по травмам такого рода, какие перенесла мадам. Навещать ее разрешается дважды в неделю, с пяти до семи вечера. Итак, лечением займется доктор Рулен, кроме этого предполагаются сеансы групповой терапии – их проводит лично он. Если со стороны «пациентки» не последует возражений, курс лечения может включать и гипноз – тоже под его контролем. И еще, – он сделал паузу, подчеркивая, что сейчас последует чрезвычайно важное разъяснение, – если «пациентка» на каком-то этапе лечения почувствует «разочарование», курс можно будет сразу же прервать.
– Правда, ничего подобного за всю историю заведения ни разу не случалось, – добавил он, поцокав языком. – Но такая возможность предусмотрена, ежели к тому возникнет повод.
Во время предварительной беседы они с профессором Бурришоном пришли к единому мнению: что «пациентка» должна пробыть в клинике – для первого раза – не меньше месяца. И только потом станет ясно, необходимо ли продлить этот срок, или она сможет продолжать лечение дома.
Он ответил на наши с Эленой вопросы. Скверная девчонка сидела, не открывая рта, просто слушала подробности про работу клиники и персонал, словно ее это не касалось. После шутки в адрес Лакана и причудливых комбинаций из структурализма и Фрейда, которых, подчеркнул он с улыбкой, дабы успокоить нас, «мы не предлагаем в нашем меню», директор позвал сестру, и она отвела скверную девчонку в кабинет доктора Рулен. Та ожидала ее, чтобы побеседовать, а потом показать заведение.
Когда они ушли, Элена осторожно подступила к деликатной теме: сколько будет стоить месяц пребывания в клинике? И поспешила объяснить, что у мадам нет страховки, нет собственных средств, поэтому оплату лечения возьмет на себя ее друг, здесь присутствующий.
– Сто тысяч франков – приблизительно, конечно, не считая лекарств, на которые уйдет – хотя заранее сказать затруднительно – еще процентов двадцать от этой суммы или, в худшем случае, тридцать. – Он немного помолчал, потом кашлянул и добавил: – И это специальная цена – с учетом того, что у мадам есть рекомендация от профессора Бурришона.
Он взглянул на часы, встал и сказал, что, если условия нас устраивают, надо зайти в администрацию и оформить бумаги.
Минут через сорок появилась скверная девчонка. Она была довольна и беседой с доктором Рулен – та показалась ей очень толковой и любезной, – и осмотром клиники. Комната, которую ей предстоит занять, маленькая, удобная, уютная, окна выходят в парк. Все прочие помещения – столовая, спортивный зал, бассейн с подогревом, небольшой зал, где проводятся беседы и показывают кино, документальное и художественное, – очень современные. Без лишних слов мы отправились в администрацию. Я подписал документ, согласно которому обязался оплатить все расходы, и в качестве первого взноса оставил чек на десять тысяч франков. Скверная девчонка протянула администратору, тощей даме с собранными в пучок волосами и испытующим взглядом, заграничный паспорт, и та сказала, что ее больше устроило бы удостоверение личности. Мы с Эленой тревожно переглянулись.
