Арнон Грюнберг - Фантомная боль
— Ты сама-то хоть замечаешь? Твой капуччино с каждым днем все хуже и хуже. Думаю, я скоро попрошу Соню мне его готовить.
— Ну как мне, скажи, тебя не любить?! — воскликнула она.
Я увидел на ее заднице два комариных укуса, притянул ее за волосы и крепко ухватил за задницу. Ту самую, на которую она так жаловалась, говорила, что она у нее слишком жирная и что она устала с этим бороться. Я развел в стороны две половинки и увидел комочки туалетной бумаги, величиной не больше крошек от печенья, вроде белых катышков на куске мяса.
Почему она так кричала? Или это кричали раненые, которых еще не увезли? Значит, перед смертью человек кричит? А если не кричит, то как он умирает? Возможно, Йозеф Капано знал ответ на эти вопросы, он много размышлял о смерти, он видел смерть повсюду, в каждом печеньице, в каждом коктейле, за каждым углом. Звуки перетекали друг в друга, как воспоминания.
— Ты красиво входишь, — сказала Эвелин.
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя красивое лицо, когда ты входишь.
— Спасибо, — сказал я, — спасибо. Но ты не должна так внимательно за мной наблюдать.
Я услышал чей-то крик на улице: «Проезжайте, проезжайте, проезжайте».
Мы ехали очень медленно. Я открыл окно. Водитель грузовика на соседней полосе высунулся из кабинки и поднял вверх руку с растопыренными пальцами.
— Пять! — крикнул он.
— Чего «пять»? — не понял я.
— Пять трупов, — крикнул в ответ водитель грузовика.
Я закрыл окно.
Эвелин сидела на другом диване. Она приводила себя в порядок, глядя в карманное зеркальце.
— Как ты меня трахал! — вздохнула она.
Я сказал:
— Извини, но тебе понравилось?
— Да, — ответила она, — очень понравилось.
— А ужин, он тебе тоже понравился?
Она кивнула.
Она два раза была замужем и потом встретила меня. Других мужчин, как она утверждала, у нее не было, — она уважала мужчину, которого любила, кроме того, всегда так легко можно заразиться! И она махнула рукой в сторону улицы, словно по ней ходили не люди, а микробы.
Мы стали одеваться. На ходу это было непросто.
Эвелин заколола блузку двумя английскими булавками.
— У меня на любой случай все под рукой, — сказала она.
Полуобнаженные, мы лежали друг у друга в объятиях.
Когда мы уже почти подъехали к дому ее сестры, я опустил экран, чтобы нас могла видеть женщина-шофер.
— Какое несчастье, — сказал я.
— Да, — откликнулась женщина-шофер.
А Эвелин сказала:
— На вот, угощайся жвачкой.
Искушение — это прелюдия тоски. Тот, кто не может противиться искушению, напоминает писателя, который пишет десять страниц книги, десять блестящих страниц, а потом берется за новую книгу и снова пишет не больше десяти страниц. Так он пишет начало десятков, а может быть, и сотен книг, но лишь только начало, потому что опасается, что потом ему будет больно и тяжело. Может, я как раз и есть такой писатель, который не хочет знать, чем кончаются его собственные книги.
— Нам направо, — указала Эвелин женщине-шоферу.
Я надел брюки.
— Теперь я живу здесь, — сказала Эвелин, — а вон там стоит моя машина, видишь?
— Да, — ответил я, — вижу.
Я вышел из машины первым. Надевать ботинки я не стал, стоял босиком на асфальте, который оставался еще теплым и влажным.
— Спасибо за чудесный вечер, — сказал я и чмокнул ее в губы, которые, как и мои, пахли яблочной жвачкой.
* * *Когда я вернулся домой, Сказочной Принцессы дома не оказалось. На холодильнике висела записка, в которой говорилось, что, возможно, она сегодня запоздает. В записке выражалась надежда, что я провел плодотворный вечер с моим французским редактором Мастроянни.
Я сел за письменный стол. Я мог бы рассказать Сказочной Принцессе, что господин Мастроянни — смешной долговязый парень с гладкими русыми волосами, что он родился в Марселе, но последние лет шесть прожил в Париже. Что у него жена и две кошки, и что его жена чем-то там занимается в мире моды.
Еще я подумал, что должен написать рассказ об Эвелин. Лучший способ забыть людей — это написать о них рассказ.
Я плеснул себе немного в рюмку и решил, что лучше всего сейчас пойти лечь спать: когда Сказочной Принцессе где-то было хорошо, она забывала про время. В эту минуту зазвонил телефон. Я не стал снимать трубку. Я вообще никогда не снимаю трубку. На автоответчике я услышал голос Эвелин — она оставила какое-то сообщение. Я отключил звук и, не отходя от аппарата, опрокинул рюмку кальвадоса.
Вопреки своим правилам, она позвонила мне домой. У нее был мой номер телефона, но она никогда не стала бы просто так звонить. Она соблюдала уговор, уважала законы театра ложной надежды. Наверняка случилось что-то серьезное.
Она звонила еще шесть раз, а я стоял возле телефонного аппарата и не снимал трубку. Я пил кальвадос, слышал, как надрывается телефон, представлял себе Эвелин — женщину, которая ничего не значила для водителя автобуса, а теперь перестала что-либо значить и для меня тоже; в нетерпении она ходит по комнате, прижимая к уху трубку. Мне даже не нужно было включать звук на автоответчике, чтобы услышать ее заклинание: «Сними трубку, если ты дома, сними, пожалуйста, трубку, сними трубку, если ты дома». Вот какая она, оказывается, жизнь, когда она ускользает из наших рук!
Если представить, что все происходящее между людьми — не больше чем дискуссия о пустом чемодане — дискуссия, которую не прекращают лишь для того, чтобы подольше не впускать в свой дом одиночество, — вы всегда можете разыграть последний козырь. Вы всегда можете сказать: «Давай обсудим, как нам перестать существовать друг для друга, давай поговорим о том, как нам упразднить себя друг для друга».
Когда она наконец перестала звонить, я, не слушая, стер все сообщения, выпил две рюмки кальвадоса и лег в постель.
В три часа ночи явилась Сказочная Принцесса. Веселая, слегка подшофе.
— Сегодня жарко, — сказал я, — пожалуйста, не трогай меня. Я задыхаюсь. Ты разве не чувствуешь, как жарко?
— Ну, как там Мастроянни? — поинтересовалась она.
— Очень смешной парень, — ответил я, — завтра я тебе все расскажу.
На следующий день Эвелин не пришла в кофейню. И на следующий день ее тоже не было. Несколько дней спустя, когда я сидел в кофейне один, я воспользовался случаем и спросил у хозяина:
— А где же Эвелин?
— Ах, — сказал он, — она уехала и больше не вернется.
Через несколько недель Сказочная Принцесса тоже спросила:
— А где та девушка, которая готовила для нас такой замечательный капуччино?
— Девушка? — усмехнулся я. — Это была женщина, а не девушка. У нее двое детей.
— Все равно, главное — это то, что она готовит очень вкусный капуччино, — сказала Сказочная Принцесса.
— Наверное, нашла себе где-нибудь местечко получше. Так обычно бывает.
— Надеюсь, это не твоих рук дело?
— Что ты хочешь этим сказать? — резко оборвал ее я.
— Я пошутила. Господи помилуй! Сам ты отпускаешь подобные шутки пачками. Куда подевалось твое чувство юмора?
Я работал над рассказом об Эвелин, но все никак не мог найти для него подходящий тон. И вот из-за того, что я никак не мог найти для него подходящий тон и закончить рассказ, я все никак не мог забыть об Эвелин.
Неделя шла за неделей. Время от времени кто-то из пациентов дневного стационара совершал попытку самоубийства, время от времени одна из таких попыток удавалась. Один пациент столкнул на рельсы метро пассажира. По словам Сказочной Принцессы, некоторые пациенты совершают преступление потому, что на самом деле хотели наложить руки на самих себя, но не решились.
В Бостоне состоялся очередной психиатрический конгресс, и я поехал вместе с женой. Сказочная Принцесса проводила время на заседаниях, а я бродил по городу.
Вечером за ужином я рассказал Сказочной Принцессе, что работаю над рассказом о женщине, которая раньше готовила нам такой вкусный капуччино.
— А, — догадалась она, — о той девушке!
— Да, — подтвердил я, — о той женщине.
— Я несколько раз с ней разговаривала, какая-то она была странная.
— Почему? — удивился я.
Сказочная Принцесса вынула изо рта косточку — в этот момент она ела барашка.
— Не знаю, — сказала она, — интуиция подсказывает. Это не рассказ, а чистая клиника.
— Знаешь что, прекрати! — взорвался я. — Прекрати в конце концов! Для тебя кругом одна сплошная клиника. По-твоему, весь мир — это клиника. Прекрати в конце концов врачевать людей, им все равно уже ничем не поможешь. Займись чем-нибудь полезным, выращивай спаржу или, к примеру, спасай от гибели красных муравьев!
— Не будь таким агрессивным, — сказала Сказочная Принцесса. — Ты-то сам когда-нибудь говорил с этой девушкой?
