Александр Иванченко - Монограмма
Юля взяла Лиду за руку и решительно потянула ее за собой:
— Ну вот что, подружка, пошли, переночевать найдем где. Деньги есть?
Лида молча протянула ей скомканную бумажку:
— Вот… хватит?
Юля скривила губы:
— Кисуля, мы не поняли друг друга. Я имею в виду, есть ли деньги на обратную дорогу? С твоим Степой все ясно.
Лида опять заплакала.
— Ладно, не хнычь. Найдем тебе Степу получше прежнего, — сказала Юля и взяла у нее сумку. — Здесь этого добра хватает.
Они сели в такси и поехали к Юле. Знакомка Лиды жила с родителями в деревне недалеко от Ужгорода и приезжала в город, как она сказала, по важным делам. Здесь она работала. Скоро они приехали.
Размещалась Юля со своими стариками в летней кухне, тесном дощатом домике, а большой каменный дом, крытый черепицей, они сдавали внаем. Жильцов, правда, сейчас не было. Старики оказались очень добрыми, внимательными, накормили гостью, уложили на перину, подали в постель блинчики со сгущенкой, накрыли гагачьим одеялом. Лида лежала, счастливая и умытая, и верила, что все будет хорошо. Было чисто, тепло. Мать Юли стряпала что-то праздничное, отец чинил, разложив на газете, часы. Юля смотрела телевизор. Маленькая искусственная елочка в углу позванивала игрушками и убаюкивала Лиду.
На следующее утро они поехали в Ужгород. Юля сказала, что она отправит Лиду в Мукачево, а сама пойдет на работу. Только просила сначала зайти с ней к одним знакомым, недалеко от автовокзала, нужно было что-то передать.
Они вошли в какую-то грязную прокуренную квартиру, и открывший им заспанный фиксатый парень, в грязной тельняшке без рукавов, тотчас запер за ними двери и положил ключ в карман. Юля прошла в комнату, разделась, села за стол и вдруг перешла на какой-то ужасный жаргон. Лида ничего не поняла.
В комнате кроме фиксатого были еще трое, все какие-то сонные, сальные, злые. Парни сидели за столом, отхлебывали по очереди коньяк из бутылки и лениво перебрасывались в карты. Кажется, они играли в преферанс. Юля сидела с ними и насмешливо поглядывала на Лиду.
— Какие сутки не спите, мальчики? — спросила она у них, тоже отхлебнув из бутылки.
— Да, какие… Третьи, наверное… Или четвертые, Кот? — спросил один из парней у того, что действительно был похож на кота: глазки щелками и толст, как сдоба.
— Ну, четвертые, — подтвердил Кот. — Соснуть бы. — Он зевнул.
— Выспишься вон на ней, играй пока, — кивнул на Лиду третий, сидевший в трусах и мексиканской шляпе.
Парни громко загоготали. Фиксатый подошел к Лиде и потянул ее за пуговицу:
— Да, играй, Кот, а я пока ее приготовлю. Пойдем, а?
Парни опять заржали.
— Эй, Серега, оставь ее, она не по этому делу, — вступилась за нее Юля. — Я тебе потом что-нибудь другое подберу. Долг отдавать думаешь? Я за ним.
Они пошли с фиксатым за занавеску и о чем-то долго шептались там.
— Федя — вдруг громко и с обидой сказала Юля. — А ты знаешь, Федя, сколько это стоит? Калькулятор-то включи.
— Да я в курсе вообще-то, что сахар сладкий, — сказал, осклабившись, фиксатый, выходя из-за занавески. — Мы свои долги помним. Ладно, на, держи, — бросил он Юле пачку денег в полиэтиленовом мешке.
— Заметь, Федя, ты не одолжение мне делаешь, а долг отдаешь, — резко сказала Юля. — Прижимист, Серый.
— Ладно, получила и гуляй, — лениво отбрехнулся Серега.
Игравшие сонно забавлялись: «мексиканец» лил заснувшему Коту за шиворот пиво, а другой подносил ему под нос зажженную сигарету. Дремавший за столом Кот что-то бормотал и шарил во сне рукой, ища бутылку. Юля накинула пальто. Фиксатый проводил ее.
— Ладно, Юля, не злись, — сказал фиксатый. — Когда в следующий раз?
— Договоримся, — бросила Юля. — Колеса пока едут, когда-то будут. Обдумай пока свое поведение.
Они вышли.
— Да, девуля, если бы не я, не миновать бы тебе группового романа. Я этих мальчиков знаю, — усмехнулась Юля, толкнув Лиду плечом. Она была явно чем-то довольна.
— Зачем ты вообще меня сюда привела? — рассердилась Лида. — Не думала, что ты такая, что у тебя друзья такие.
— Глупенькая, кисуля! — засмеялась Юля. — Думаешь, я — с ними? Если хочешь знать, я мужиков вообще не перевариваю, достали, я девушек люблю, они нежнее. Деньги вот забрала, долг.
Она показала пачку и сказала:
— Хочешь?
Лида покачала головой.
— Смотри, я два раза не предлагаю, — обиделась Юля и спрятала деньги.
— А за что это? — спросила Лида, помолчав.
— Не бойся, не ворованные, — отрезала Юля, — а больше знать тебе, девушка, не следует. Гонорар за переводы, — хохотнула она. — С польского.
Юля проводила ее до автовокзала и посадила в автобус на Мукачево.
— Приезжай, если что, — втолкнула она Лиду в дверь и сунула в ее сумку какой-то сверток.
— А что это? — крикнула Лида уже из автобуса.
— Пирожки, если проголодаешься, — махнула рукой Юля и ушла. — Мама настряпала.
Когда автобус тронулся, Лида развернула сверток. Там оказалась банковская пачка пятирублевок и еще, россыпью. Лида испугалась этих огромных денег и решила отвезти их обязательно назад. Она спрятала сверток на дно сумки и стала смотреть в окно. Автобус несся по черному асфальту, и по лобовому стеклу струились потоки воды. Снег таял на деревьях.
Вышло солнце, и сквозь него празднично, огромными новогодними хлопьями, падал снег. Пассажиры закрывались от этого незимнего солнца газетами и дремали. Лида сидела рядом со старым, в вязаной шапочке, венгром, неудобно державшим на коленях корзину с яблоками. Старик все время внимательно глядел на нее и, видно, хотел о чем-то спросить, но не решался. Лида заговорила с ним, и он рассказал ей о своей внучке, которая очень похожа на нее, живет в Ужгороде, работает на «Бытхиме», сейчас лежит на сохранении в роддоме, возил вот ей яблок, но почему-то не приняли. Не бросать же. Сам он из Мукачева, зовут дядей Иштваном. Они помолчали. Потом Лида спросила его про Степу, Пишту, фамилии его она не знает, а знает только, что отец работает на лыжной базе мастером, а мать — директором городского ресторана. Учится во Львове.
Старик радостно закивал головой и сказал, что знает: и где этот ресторан, и кто ей нужен. Лида облегченно вздохнула. Ехали около трех часов, она молчала, а старик, поправляя съезжавшую корзину с яблоками, все кивал и приговаривал: знаем, знаем Иштвана. Как не знать.
Когда приехали, старый венгр повел ее в ресторан и попросил обождать в баре. Лида взяла лимонада и села за столик. В ресторане стояла и тихо кружила, позванивая мишурой, елка, обильно усыпанная ватным снегом, но за окнами снега не было, растаял. Скоро венгр вернулся, за ним шла красивая, полногубая, в белом халате и с крашеным шиньоном, женщина, очень похожая на Степу. Они остановились и громко заговорили по-венгерски, часто упоминая имя Пишты и поглядывая на Лиду. Лида сидела за столиком в пальто и тянула через соломинку ледяной лимонад.
— Что, он вам что-то должен, Иштван? — шепнула Лиде официантка, стирая со стола.
— Очень много, — сказала Лида. — У него столько нет.
Официантка сочувственно вздохнула, а потом сказала:
— Вообще-то они люди богатые.
— А вы знаете его? — спросила Лида.
— Ну да, как не знать. Он часто бывает здесь с девчонками, а мама платит за него. У них есть чем, — усмехнулась официантка и ушла.
Лиде показалось, что она имеет какое-то отношение к Пиште.
Мать Иштвана предложила Лиде выйти на улицу. Они стояли на крыльце под капелью — эта женщина с яркими накрашенными губами, с прилипшей бумажкой от сигареты в углу рта, в норковой шапке, с тяжелыми перстнями, впившимися в пухлые пальцы, и Лида в своем бедненьком пальтишке с чахлым песцовым воротником, на который падал дождь. Засунув руки глубоко в карманы белого халата, мучительно коверкая русские слова, женщина стояла и говорила, глядя мимо, что Пишта в армии, недавно проводили, что адреса его она пока не знает, но пришлет его, если это так необходимо, позже, когда он напишет, но будет лучше, если она не будет ему писать, потому что у него жена и двухлетняя дочь, Злата, которую он очень любит. Такая хорошенькая девчонка, сейчас воспитывается у другой бабушки, матери Оли, Оля сдает сессию во Львове. А сейчас, извините, у меня работа. В праздники большой наплыв посетителей, банкеты, свадьбы. До свидания. Женщина сунула ей в руку крохотную шоколадку и ушла.
Лида спустилась с крыльца, ничего не видя, не слыша, и побрела, не разбирая дороги, по лужам. Быстрые, как эта январская капель, слезы бежали из ее глаз.
Ее догнал знакомый старик-венгр и предложил остановиться у него. Живет он один, со старым отцом, и будет рад чем-нибудь помочь ей. Лида покачала головой. Нет, ей нужно ехать. Ее ждут.
Венгр, однако, не ушел. Они долго ходили по городу вместе, и этот сердечный старик показывал ей, сквозь ее слезы и капель, часовню, древний, четырнадцатого века, замок, улочки, учил ее венгерским словам, угощал у киосков. Дошли до автовокзала. Старик советовал ей ехать на Ужгород, затем поездом до Львова, а затем уже дальше самолетом. Так удобнее. Она ничего не слышала и со всем соглашалась. Он посадил ее в автобус и сунул ей под ноги свою корзину, полную вкусных шафрановых яблок, старик все никак не мог расстаться с ней. Чтобы не обидеть старика, Лида взяла корзину, сил сопротивляться его настойчивости уже не было. Он проводил ее печальным взглядом.