Алексей Слаповский - Большая книга перемен
– Вы Хемингуэя любите? – спросил Павел, видя, что она смотрит на книги.
– Не читала.
– Что, правда?
– Вы так удивляетесь, будто я китайского языка не знаю. А его многие не знают.
– Ну, китайский это китайский, а Хемингуэй это все-таки… Обязательный культурный минимум.
– Кто сказал?
– Вообще… Считается.
– Мало ли. Я Хемингуэя не читала, а вы, может, Кафку не читали.
– Тоже правда. Начинал – не могу. Тяжело как-то. Страшновато.
– А я «Процесс» два раза перечитывала.
– Любите страшное?
– Да. Помогает избавляться от собственных страхов.
– А они у вас есть?
– У всех есть. Жизнь вообще штука непредсказуемая. А почитаешь: господи, ужас какой. И сразу легче, что у тебя не так.
– Интересный подход. Но Хемингуэй это тоже неплохо. Заряжает энергией.
– Вообще-то я успею, мне двадцати еще нет, – напомнила Даша.
– Да, извини, конечно. Я сам того же Хемингуэя к тридцати прочитал. И был потрясен. Я просто забываю, сколько тебе лет.
Даша не понимала: видела, что дяденька волнуется, а почему? Влюбился, что ли? И что дальше?
И тут Павел Витальевич, будто угадав ее мысли, показал ей рукой на кресло. А сам сел на край стола. Дескать, будет разговор. Даша села. Павел Витальевич начал – не сбиваясь, обдуманно.
– Дело такое. Ну, во-первых, про сегодняшнее. Эти слухи, они время от времени возникают… Я хочу, чтобы ты знала: было две трагические потери – моего брата и моей жены.
– Я понимаю.
– И к этому я не имею отношения. Ну, с братом были кое-какие… Но это семейное…
– Понимаю.
– Теперь всерьез. То есть о другом. Только выслушай, ладно? Я, Даша, любил по-настоящему два раза. И вот третий – люблю, понимаешь ли, тебя.
– Не ошибаетесь?
– Дослушай, я же просил. Не ошибаюсь. План такой. Мы встречаемся раза три-четыре – где захочешь. Просто встречаемся. Без всяких интимов. Говорим. После этого ты принимаешь решение, выйти за меня замуж или нет. Если выходишь, будешь жить здесь, станешь хозяйкой всего этого. Маму твою будут лечить лучшие врачи в лучшей клинике. Ей построят дом вместо вашей хибары. Там, где она захочет. Ты получишь возможность заниматься любимым делом. Родишь мне сына или дочь. Если захочешь. Чтобы ты ни в чем не сомневалась, мы, например, заключим брачный контракт на пять лет. После пяти лет ты будешь иметь право по этому контракту уйти от меня в любой момент. Если захочешь. К кому захочешь. А может, захочешь и остаться. И… И всё.
Или он пьяный, только незаметно, или он псих, или он всерьез? – гадала Даша. Все три варианта ей не нравились.
– А если я скажу нет?
– По поводу чего? У меня сразу несколько предложений.
– По поводу встречаться. Я не хочу встречаться три раза. И одного не хочу.
– Почему? Из упрямства? Повторяю, это ведь не интимные какие-то встречи, я же сказал: встречаемся и говорим. Ты лучше меня узнаешь.
– И влюблюсь?
– Все бывает на свете.
– А если нет?
– Тогда нет. Тогда я просто даю денег на лечение твоей мамы.
– Довольно подлое предложение, вы понимаете?
– Некоторая подлость есть, согласен. Но другие на моем месте потребовали бы… Ну, сама понимаешь чего. А я ничего не требую. Абсолютно.
– Как же ничего? А встречаться?
– Это разве так трудно? Ты же фотографируешь. Сделаешь мой портрет. Будем общаться, а ты будешь снимать. У меня нет ни одной фотографии, которая мне нравится.
– Ага. То есть это заказ?
– Пусть заказ, если тебе так легче.
– Да, мне так легче, – сказала Даша, усмехаясь.
Теперь ясно. У богатого дяденьки снесло крышу, он любым способом хочет понравиться, вот и предлагает что попало. Торопится – легко понять, учитывая возраст. А раз все так, то никакого морального убытка Даше нет и нет никакого компромисса. От ума заказывает клиент работу или от дури, она давно перестала этим заморачиваться. Свои мозги заказчику не вложишь. Вот если бы дело касалось настоящего творчества, настоящего портрета…
– Ладно, – сказала она. – Я вас снимаю. Три раза по часу.
– Полтора, – попросил Павел Витальевич. – За час я не успею понравиться.
– Так три раза же, три часа получается.
– Нет. Я знаю женщин, у них всегда все заново, они не помнят, что было в прошлый раз.
– Ошибаетесь.
– Хорошо, ошибаюсь.
Павел Витальевич улыбался глуповатой широкой улыбкой, глаза слегка плыли. Все-таки он пьян.
Даша встала:
– Если всё, я пойду.
– Да, всё. Можно руку поцеловать?
– Не обязательно.
– Тогда возьмите…
Павел Витальевич взял со стола книгу (не из шкафа, значит, постоянно читает).
Даша посмотрела на обложку, рассмеялась:
– Хемингуэй?
– Да. «Праздник, который всегда с тобой». Любимая вещь. Почитай, когда будет время.
– Ладно, спасибо. До свидания.
Даша с улыбкой открывала дверь – ей казалось довольно смешным то, что произошло, но тут она увидела взъерошенного Володю, и улыбка тут же исчезла – будто она от него что-то спрятала.
Даше очень это не понравилось.
Надо опять улыбнуться, надо ему всё рассказать – пусть тоже посмеется.
Но почему – «надо»? Она никому ничем не обязана. То есть обязана – Даша вспомнила о Лиле, но там совсем другое.
Поэтому она молчала в машине и сердилась на себя, сама не зная за что.
– Куда? – спросил Володя, когда доехали до поворота – в город и на Водокачку.
– Домой, – сказала Даша.
24. ФУ. Возврат
____ ____
____ ____
____ ____
____ ____
____ ____
__________
Вам кажется, что вы совершенно запутались в окружающей обстановке.
Так совпало, что Даша в один день встречалась и с Егором, и с его отцом.
Егор внимательно и серьезно прочел интервью, зачеркнул несколько слов, пару слов вписал.
– Редкий случай, очень чистый и продуманный текст, – сказал он. – Оставили самое важное, болтологию выкинули. И неглупо, и демократично, газета должна оценить. А то эти девочки-журналисточки иногда такого понапишут. Кто их учил, интересно?
Ага, отметила Даша, значит, меня «этой девочкой» не считает. Заодно мимоходом блеснул самоиронией – допустил, что у него бывает болтология. Каждое слово продумывает, очень дозированный человек, очень. И естественность его, так понравившаяся поначалу, на самом деле хорошо сконструирована.
Потом Егор смотрел фотографии. И оценил так:
– На грани гениальности.
Даша не поняла. Если шутит – грубовато, если всерьез – хватил лишку.
Егор уточнил:
– Я имею в виду: то, что нужно. Это самое важное. Для меня, Даша, вообще нет понятия – хорошо, плохо. То, что нужно – вот критерий. Я, например, читаю Достоевского. Огромные диалоги и монологи. А сократить нельзя. То, что нужно, каждое слово на своем месте. И что-то другое представить невозможно. Это и есть гениально.
Даша чувствовала, что ей всё нравится в Егоре, даже то, что не нравится. И голос – не самый красивый на свете, тонковатый, но зато какие умные и точные интонации. И серьезный внимательный взгляд – не в пустоту говорит, как многие, не себе самому, как еще более многие – тебе говорит. Неспешное складывание слов – с уважением к ним. Пусть это немного игра, но человек играет хорошо, пусть он придумал себе имидж, но, кто знает, может, он равен этому имиджу? Просто поработал над собой, добавил к тому, что есть – как фотограф к фотографии, без того хорошей, добавляет чуть-чуть, и она становится замечательной. Все равно никого не обхитришь, из плохого исходника не сделаешь хорошей фотографии.
Потом они еще поговорили о будущих буклетах и программках. Незаметно перешли на ты. То есть Егор предложил перейти, но так тактично, мимоходом, что вышло само собой. Егор посетовал, что программки и буклеты с этими замечательными фотографиями не успели выйти перед спектаклем, пока придется использовать прежние, но ничего, все равно скоро закрытие сезона, а к осени все сделаем заново. Даша понимала, что ему хочется узнать мнение о спектакле. И высказалась. Ей легко было это сделать: спектакль понравился. Нельзя было замолчать тему совпадения, и, если бы с кем другим, Даша искала бы, как найти подход к этой теме. А сейчас знала: с Егором можно говорить прямо и просто (и ей это отдельно нравилось).
– А почему ты не выкинул из пьесы этот кусок про утопленника? Хотел подразнить отца? Зачем? У вас плохие отношения?
– Ты не поверишь, я просто об этом не подумал. Слишком давно всё было. И Максим Витальевич, мой дядя, поступил правильно, что об этом сказал. Чтобы не думали, будто кто-то что-то скрывает. Да и нечего скрывать – несчастный случай. Отец до сих пор переживает, что не сумел ничего сделать.
– Можно еще спрошу?
– Конечно.
– Про твоего отца говорят, что он… ну…
– Назовем так: человек с криминальным прошлым?
– Давай назовем.
– Да, с криминальным прошлым. А возможно, и криминальным настоящим. Не обязательно пиф-паф, ой-ё-ёй, сейчас все делается цивилизованно. Откаты, отжимы, передел, перекупка, взятки, подкупы, рейдерство, много чего. И даже там, где что-то делается, то есть производится, строится, замес всё равно криминальный.
