Анатолий Королев - Эрон
Парфюмер был возбужден почти что сексуально, до тяжести в паху. Он чувствовал, что глаза его резко блестят. Закрыв веки, он осторожно обнюхал одну за другой пять пробочек хрусталя: монотонные ароматы «Царского вереска» безнадежно устарели. Запах «Пальмиры» был явно композитным, но он также показался парфюмеру банальным, но, но ум Блота был выше собственных вкусов — сам он терпеть не мог больше трети самых удачных запахов — и, вращая у носа холодную пробочку, подумал, что «Пальмира», пожалуй, потянет как основа недорогой туалетной воды для молодежи в стиле «Esprit de parfum». А вот пятый аромат — тот самый! — оказался еще богаче, чем Блот мог предполагать. Прочитав рецептуру и убедившись в ее подлинности еще раз, Марсель некоторое время отогревал флакон в руках — видимо, К. пожадничал на такси и портфель с флаконами долгое время был на холоде… Наконец притертая пробочка с тихим писком выдергивается из тесного хрусталя. Блот закрывает глаза… это был сложный многослойный запах, который открывался не сразу, а постепенно, он играл с обонянием в прятки, пока наконец не заволакивал душу родом холодноватого ароматного мерцания исключительной красоты и насыщенности. Это подлинное амбре. Какая удача!
Когда Блот вернулся к гостю, жабоподобное лицо К. было почти потным от переживаний; такого запросто мог хватить новый удар. Парфюмер молча вручил кейс с деньгами и был благодарен К., что тот не стал пересчитывать внушительную сумму наличных — так он просил, — а, торопливо попрощавшись, трусливо вышел из номера. Он был почти что мертвец.
Закрыв русское сокровище в личный бронированный английский кейс с наборным замком, парфюмер спустился в ресторан «Континенталь»: надо было отметить удачу осторожным глотком шампанского, кроме того, он проголодался. Блот прошел в притемненный зал, который обслуживал только на ужин; пахло букетиками оранжерейных фиалок на столах.
Зал был малолюден, и парфюмер сразу заметил несколько классных проституток. Одна из них как-то заинтересовала его… это было тем более странным, что Блот уже давным-давно положил себе за правило: не спать с проститутками. А свои правила он умел уважать стоически.
Блот, тяготясь собственным интересом, изучал проститутку с не меньшей тщательностью, чем меню. Скуластая дива-блондинка с васильковыми глазами одиноко, но царственно расположилась за соседним столиком. На ней был свободный жакет из жаккардовой ткани со стоячими отворотами, кашемировый пуловер и широкие брюки без пояса с завышенной талией. На худых сильных ногах балерины красовались стильные туфли на высоком каблуке персикового цвета; на столике из той же кожи сумочка в стиле «хичкок». Короткая стрижка с длинной мелко завитой челкой и — последний удар: одиноко накрашенный левый глаз, с вызовом и стильно. Она была так раскованна и шикарна, так необычна, так странна для шлюхи, что парфюмер смотрел на нее чуть дольше положенного. А надо сказать, что в женщинах он тоже разбирался с профессиональностью дегустатора. Шлюха тут же легко пересела за его столик — взгляд француза был пусть и краток, но слишком красноречив.
— Извини, там дует. И вообще — паршиво.
Блоту не удалось скрыть свое удивление: проститутка говорила на прекрасном французском языке.
У нее колючие плечи манекенщицы.
— Ты ведь француз? Ну ты и шикарный малый. Блеск! У нас таких не бывает. — Она принюхалась, — а какое амбре классное. Что это? «Ван Клифф»?
Блоту опять не удалось скрыть удивление — аромат был угадан с точностью знатока. А ведь этот сорт туалетной воды для мужчин только-только появился в Европе.
Подлетел официант. Сволочь явно караулил заказ на две персоны и работал на пару со шлюхой.
— Если ты гомик, то я отвалю. Без обид.
Он был готов ее уже отпустить, но не мог к вящей досаде в ответ разобрать марку ее вечерних духов. Такого с ним еще не было.
— Сивадни у нос ужина с дичи и исть мидии, — шаркнул официант на отвратном английском языке папуаса.
— Не могу угадать твои духи, — поморщил Блот носом. Он решил ее притормозить — почти против собственной воли. Интересно, сколько это будет стоить? И почему его потянуло на шлюху?
— О, это секрет! — сказала она и полезла в сумочку. — Вот, понюхай.
Она подала парфюмеру нечто вроде толстого воскового карандаша. Блот отложил предмет в сторону и быстро заказал ужин на двоих. От напомаженных волос официанта отвратительно несло бриолином — и Блот хотел поскорей избавиться от этого запаха. Затем, осторожно взяв толстую палочку в станиолевой обертке, парфюмер поднес к носу загадку — слабый экзотический аромат явно животного происхождения с обертонами фиалкового корня и палисандра; на-гревшись от пальцев, карандаш шлюхи стал отливать ветерком раннего жасмина.
— Что это? — ему все-таки пришлось унизиться до вопроса.
— Не знаю. Подарил один япощка, для факанья. Этой хреновиной пользуется его любимая гейша. Нужно обвести кружочек вокруг пупка, кружочки вокруг сосков и положить две полоски на запястья. Аромат что надо! Мужик торчит против хочу. Чуешь — чуть-чуть смердит, в тон кожи. Нам, блондинкам, нужно всегда добавлять малость брюнетки. Каплю вони. Идеальность — помеха сексу.
Это было весьма тонкое замечание, причем в согласии с теорией запахов самого Блота: светлое начало — начало мужское, садистическое — темное — соответствует женскому мазохизму. Подлинное амбре есть скрытое отражение идеи двуполости, ароматическое подражание соитию, обязательная смесь наслаждения и раны.
Стоило бы поискать химическую формулу и этого аромата для гейши. Ка-жется, в Москве удача хлынула в его сети.
— Продай, — предложил парфюмер.
— Ни за что, — отрезала шлюха.
— Тогда подари, — Блот угодил в цель.
— Хорошо, — она отрезала столовым ножом кусочек карандаша размером в половину мизинца. От прикосновения к металлу аромат гейши издал слабый обертон мускуса. Блот не ошибся — в основу мази были заложены пахучие выделения насекомых.
От тигровых креветок дива отказалась, но вот вино в бокале отпила с большим смаком. Попросила разрешения закурить, она уже успела заметить или догадаться, что француз сторонится дыма. В ней легко и гармонично сочетались грубоватый шик с сильно выраженной тонкостью чувств. А губы шлюхи были на вид нежны, как у ребенка.
От внимания парфюмера также не ушла ее рука. Бесцеремонно взяв, кисть дивы, — вздрогнув, она подчинилась — Блот с удивлением принялся изучать ее пальцы. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел женщин с таким совершенным строением фаланг, ногтевых лунок, самих ногтей; с таким лайковым перчаточным натяжением кожи. Тяжелые прекрасные холодноватые пальцы исключительной формы были увенчаны не ногтем, а твердым клювом птицы. Руки для рекламы мыла, духов, перчаток, бижутерии, которым не было цены! И надо же! — всего лишь лапки московской проститутки шарить в кошельках и ширинках.
— Конец света! Ты кто — цыганка? — шлюха вырвала затекшую руку. — Видел? У меня нет линии жизни.
— Что это значит?
— А то! Моя жизнь может прикончиться в любую минуту. Я обречена. — Она достала часики из футляра крокодиловой кожи, пристегнутого к запястью, — так, прошло полчаса. Учти, каждый мой час —100 долларов. Поболтать, потанцевать. А за фак в вагине я беру двести баксов, пер ост — пятьсот. Все ясно? Все французы жмоты; решайся на подвиг, Париж.
Ах вот оно что! Она обречена… а он всегда влюблялся в обреченных женщин. В ней мерещился призрак Женевьевы…
Блот, размышляя, с грустным наслаждением ипохондрика обжирался мидиями; иссиня-черные раковины с приоткрытыми ртами не без грации лежали на горке колотых льдинок. Лед украшен лимонными дольками. Серебряная ложечка — любимый предмет романиста — птичкой ныряла в темень между створок, откуда выносила на кончике клюва ярко-желтое желе моллюска. Мидии в Москве оказались не хуже парижских — не слишком пресные и не слишком кислые, в самый раз: нежно беззащитные, как… как губы обреченной девушки над краем блеска стеклянного сосуда с красным вязким вином…
Блот пытался найти на ее лице хотя бы малую толику порока. И не мог. У бляди было лицо юной девственницы — высокие кошачьи скулы, невинные губы, слегка втянутые щеки, васильковые, чистого колера, глаза. Ее хотелось развратить. Трижды прав маркиз де Сад — нас возбуждает не объект распутства, а идея зла. Блот колебался — есть ли основания изменить своему правилу? не иметь проституток?
— Ты надолго в Москве?
— Нет.
Блот улетал утром.
— Вижу, что ты провернул выгодное дельце. Бедная Россия, тебя опять обокрали. Пей до дна за удачу. Ты наваришь на своем преступлении сотню лимонов.
От шлюхи ничего нельзя скрыть, а ведь еще минуту назад Марсель Блот считал свое лицо абсолютно непроницаемым для чужих глаз, и он чуть дрогнул:
