Поколение Х - Коупленд Дуглас

Раньше Дег работал в рекламе (более того, в маркетинге) и приехал в Калифорнию из канадского Торонто, города, который, когда я его посетил, показался мне ожившей трехмерной телефонной книгой «Желтые страницы» – так все в нем было упорядочено, – приправленной деревьями и прожилками холодной воды.

– Не думаю, что я был приятным парнем. В сущности, я был одним из тех долбоебов, которые каждое утро, надев бейсбольные кепки, едут в спортивных машинах с опущенным верхом в деловую часть города, – самоуверенные и довольные тем, как свежо и впечатляюще они выглядят. Мне льстило, вызывало восторг и трепет то, что производители товаров западного мира видят во мне перспективного покупателя. Однако по малейшему поводу я был готов извиняться за свою деятельность – работу с восьми до пяти перед белесым, как сперма, компьютерным монитором, где я решал абстрактные задачи, косвенно способствующие порабощению «третьего мира». Но потом, ого! В пять часов я отрывался! Я красил пряди волос в разные цвета и пил пиво, сваренное в Кении.

Я нацеплял галстук-бабочку, слушал альтернативный рок и отвязывался в артистической части города.

История о том, как и почему Дег приехал в Палм-Спрингс, сейчас занимает мои мысли.

Поэтому я попытаюсь восстановить события, опираясь на рассказы самого Дега, собранные по крупицам за последний год, за долгие ночи совместной работы в баре. Начну с момента, когда, как он однажды рассказывал мне, он на работе испытал приступ «Синдрома больных зданий».

– В то утро в здании, где находился офис, окна не открывались, а я сидел в своем отсеке, любовно окрещенном загончиком для откорма молодняка. У меня все сильнее – до тошноты – болела голова от токсинов и вирусов, которые офисные вентиляторы гоняли туда-сюда.

Разумеется, эти ядовитые ветры, сопровождаемые гудением белых машин и свечением мониторов, сильнее всего вихрялись вокруг меня. Бездельничая, я смотрел на экран в окружении моря бумаг для записей и плакатов рок-групп, содранных мною с дощатых заборов стройплощадок. Была еще маленькая фотография деревянного китобойного судна, раздавленного в антарктических льдах, которую я как-то вырезал из старого «Нэшнл джиогрэфик». Это фото я вставил в маленькую позолоченную рамочку, купленную в Чайна-тауне. Бывало, я подолгу не сводил с картинки глаз, но так и не мог полностью представить себе холодное, одинокое отчаяние, которое, должно быть, испытывают люди, попавшие в настоящую западню, – и от этого собственная участь казалась не такой уж и безрадостной.

Так или иначе, я не сильно себя утруждал и, по правде говоря, в то утро понял, что мне очень сложно представить себя на работе в этом же загончике года через два. Сама мысль об этом была нелепой и одновременно гнетущей. Поэтому я расслабился больше обычного. Приятное состояние. Эйфория перед уходом. С тех пор я испытывал это чувство еще пару раз.

Карен и Жеми, «компьютерные девочки», работавшие в соседних загончиках (мы называли наши отсеки то загончиками для откорма молодняка, то молодежным гетто), также были не в лучшей форме, и они тоже бездельничали. Насколько я помню, из всех нас Карен чаще всего разглагольствовала о «Синдроме больных зданий». У нее была сестра, работавшая рентгенологом в Монреале. Та подарила ей свинцовый фартук, и Карен надевала его, когда включала компьютер, – чтобы предохранить яичники. Она собиралась вскоре уволиться и устроиться на внештатную работу по вызову: «Больше свободы – легче встречаться с велокурьерами».

В общем, помню, я работал над рекламой гамбургеров для кампании, главной задачей которой, по словам моего озлобленного босса Мартина, некогда хиппи, было «заставить этих маленьких дьяволят так тащиться от гамбургеров, чтобы они блевали от восторга». Мартину, произнесшему эту фразу, был сорок один год. Сомнения, одолевавшие меня уже не один месяц относительно никчемности моей работы здесь, обрушились на меня с новой силой.

К счастью, судьба распорядилась так, что в то утро в ответ на мой звонок в начале недели (я поставил под сомнение полезность для здоровья микроклимата нашего офиса) пришел санитарный инспектор.

Мартин был потрясен до глубины души тем, что кто-то из служащих позвонил инспектору; он просто офигел. В Торонто хозяев здания могут заставить что-то переделать внутри офиса, если это что-то вредит здоровью работников, а это удовольствие дико дорогое – новые вентиляционные трубы и т. п. В глазах Мартина защелкали доллары, десятки тысяч долларов, и плевать ему было на здоровье сотрудников! Он вызвал меня в свой кабинет и начал орать, его жиденький с проседью хвостик волос пониже лысины прыгал вверх-вниз: «Я просто не понимаю вас, молодые люди. Ни одно рабочее место вас не устраивает. Вы жалуетесь, что у вас нетворческая работа, скулите, что вы в тупике, но когда вам наконец дают повышение, бросаете все и отправляетесь собирать виноград в Квинсленд или занимаетесь еще какой-нибудь чепухой».

Сейчас Мартин, как и большинство озлобленных бывших хиппи, стал яппи, и я не имею ни малейшего представления, как надо обращаться с такими людьми. Прежде чем зайтись криком и орать, что яппи не было и нет, взглянем правде в глаза: они существуют. Мудозвоны типа Мартина, которые оскаливаются подобно вампирам, когда не могут получить в ресторане столик у окна, в секции для некурящих, с полотняными салфетками.

Хуеплеты, не понимающие шуток, в самом факте существования которых что-то неприличное и отталкивающее, вроде недокормленных чау-чау, обнаживших крошечные клыки в ожидании, когда их пнут ногой в морду. А еще они похожи на молоко, выплеснутое на фиолетовые раскаленные нити гриля, – садистское глумление над природой. Яппи никогда не рискуют – у них все просчитано наперед. Они лишены ауры. Случалось ли вам бывать на вечеринках яппи? Это все равно что находиться в пустой комнате: поглядывая на себя в зеркала, ходят полые люди-голограммы и украдкой пшикают в рот освежителем «Бинака» – на случай, если им придется поцеловаться с таким же привидением. Страшноватая пустота.

– Эй, Мартин, – сказал я, входя в его самый что ни на есть джеймс-бондовский кабинет с видом на центр: он сидел в лиловом, компьютерного дизайна, свитере из Кореи, на который ушла уйма пряжи, – Мартин обожает все материальное. – Поставь себя на мое место. Неужели ты и вправду думаешь, что нам нравится работать на этой свалке токсичных отходов?

И тут меня прорвало.

– И при этом слушать, как ты целыми днями треплешься со своими приятелями-яппи об операциях по отсасыванию жира, а сам хочешь завалить всех искусственно подслащенным желе здесь, в Ксанаду?