Миндаль - Вон Пхен Вон Пхен
Например, когда твои одноклассники показывают или рассказывают о своих новых школьных принадлежностях или дают посмотреть какие-то игрушки, то на самом деле они просто хотят похвастаться.
Мама учила, что в таких случаях нужно говорить: «Классно!», что в переводе на язык чувств означает «завидую».
Если же кто-то говорит мне что-то позитивное, например, что я красивый или что я молодец, в таких случаях правильным ответом будет «Спасибо!» или «Да ладно вам!» (понятно, значение слова «позитивный» мне пришлось объяснять отдельно).
Мама считала, что «спасибо» — это стандартное общеупотребительное слово, а «Да ладно вам!» — более непринужденное и раскованное выражение и, говоря так, я буду выглядеть круче. Но понятно, что я, конечно же, всегда выбирал вариант попроще.
Все, включая саму маму, знали, что у нее ужасный почерк, поэтому она скачала в интернете иероглифы, обозначающие семь главных чувств: радость (喜), гнев (怒), грусть (哀), веселье (樂), любовь (愛), ненависть (惡), страсть (慾), и потом распечатала каждый на листе А4. Взглянув на мамины распечатки, бабуля лишь неодобрительно поцокала языком: она считала, что в любое дело нужно вкладывать душу, поэтому хотя и не знала иероглифики, но сама вручную перерисовала все знаки. Иероглифы получились большие, как на плакатах. Мама взяла бабушкины картинки и развесила по всему дому, словно фамильные гербы или талисманы-обереги.
Знак «радость» (喜) висел в прихожей и улыбался мне всякий раз, когда я обувался. Когда я открывал холодильник, видел иероглиф «любовь» (愛). Перед сном меня встречал знак «веселье» (樂), висевший над изголовьем кровати. Особой связи между местом и значением иероглифов не было, хотя знаки типа «гнев», «грусть» или «ненависть» мама чисто из суеверия все разом прикрепила в туалете. С течением времени бумага от сырости разбухала и становилась неровной, а надписи расплывались. Тогда бабуля снова перерисовывала эти иероглифы, чтобы все выглядело должным образом. Возможно, именно поэтому у нее и получалось выписывать их красивой каллиграфией по памяти.
Мама же придумала для меня игру «семь главных чувств». Она предлагала какую-то ситуацию, а я должен был выбрать подходящую к ней эмоцию. Например, если меня угощают какой-то вкусной едой, что я должен ощущать? Правильный ответ: радость и благодарность. А если кто-то делает больно — гнев. В таком вот ключе.
Как-то раз я спросил мать, а какие чувства нужно испытывать, если еда невкусная? Вопрос был неожиданным, и она ненадолго задумалась, прежде чем ответить. Наконец после некоторых колебаний мама сказала, что в первую очередь может возникнуть чувство гнева из-за того, что еда невкусная (до этого мне доводилось несколько раз видеть, как мама ворчала, что в той или иной закусочной еда просто отвратительная). Но потом добавила, что бывают и такие люди, которые радуются или благодарят даже за невкусную еду (это как раз был бабушкин подход, которая всякий раз выговаривала маме, что нужно не жаловаться, а говорить спасибо, что накормили).
Время шло, мой возраст уже нужно было записывать двузначными числами, и мама все чаще уже либо не могла отвечать на мои вопросы прямо, либо долго колебалась, прежде чем ответить. Наконец, чтобы прекратить все последующие уточнения, она просто сказала, что главное — не забывать общую концепцию «семи главных эмоций».
— Вдаваться в детали необязательно, главное — держись основ. Возможно, кто-то и сочтет тебя суховатым, но в целом ты не будешь выделяться из категории «нормальных людей».
По правде говоря, мне было все равно. Подобно тому, как я не различал тонкие нюансы в значении слов, так же для меня не играло никакой роли, нормальный я или нет.
Благодаря маминым стараниям, ее настойчивости и регулярным, практически ежедневным обязательным тренировкам я стал понемногу понимать, как вести себя в школе, чтобы не возникало особых проблем. К четвертому классу у меня уже получалось смешиваться с общей массой учеников, поскольку я в целом следовал маминому наказу «не высовываться». В большинстве случаев для этого достаточно было просто молчать. Оказалось, что молчание и вправду золото. Если ты молчишь, когда следовало бы злиться, это воспринимается как выдержка. Если ты молчишь, когда можно бы и посмеяться, — как серьезность, а если молчишь, когда надо плакать, — как сила воли. Вместо проявления эмоций у меня с губ по привычке слетали лишь «спасибо» или «извините». Это были два волшебных слова, которые помогали выходить из множества затруднительных ситуаций. В этом особой сложности не было: как будто тебе дают тысячу вон, а ты двести или триста даешь на сдачу.
Сложности начинались, когда тысячу вон нужно было давать мне. Ну в том смысле, когда мне первому нужно было сформулировать, чего я хочу или что мне нравится. На это требовались дополнительные усилия, ведь мне нужно заплатить, а я не знаю ни что хочу купить, ни почем. Это все равно как на тихом безмятежном озере самому волны разгонять.
Допустим, если я видел, что кто-то ест чокопай, то должен был сказать: «Я тоже хочу, дашь один?», хотя на самом деле мне его вообще не хотелось. Когда кто-то стукал меня мимоходом или когда не сдерживал обещания, нужно было в ответ спросить: «Да как же так?» После чего расплакаться, сжав кулаки от обиды.
Вот это было для меня самое трудное: делать то, чего совсем не хотелось. Но мама сказала, что, когда озеро слишком уж безмятежное, люди все равно будут считать его странным, а человека называть чудилой. Поэтому время от времени эмоции проявлять все-таки надо.
— Человечество есть продукт образования. Так что и ты научишься.
Мама говорила, что все, что она делает, она делает ради меня, и называла это любовью. Хотя, на мой взгляд, это больше походило на судорожные попытки хоть как-то успокоить боль души. Но если действительно принять мамину точку зрения, выходило, что любовь — это просто когда на тебя смотрят глазами, полными слез, и кричат: «В этой ситуации делай так» или «В той ситуации делай эдак». Так что, если любовь и правда такая, не лучше ли уж как-нибудь без нее обходиться? Чтоб ни ты, ни тебя не любили… Но вслух я этого, понятное дело, не говорил. Потому что назубок заучил один из основных маминых принципов поведения: «если будешь говорить слишком искренне, это может задеть собеседника».
Если выражаться по-бабулиному, я больше был с ней «на одной волне», чем с матерью. Честно говоря, у них было мало общего. Обе, правда, любили конфеты «Сливовое драже», но это, пожалуй, и все: по внешности, вкусам, характеру они были абсолютно разными.
Бабуля как-то рассказала, что, когда мама была маленькая, первым делом она пыталась стянуть в магазине те самые драже.
— В смысле «первым делом»? Это был единственный раз, первый и последний, — тут же закричала мама в свое оправдание, но бабуля лишь тихонько хихикнула и добавила:
— Ну так лиха беда начало. Хорошо еще, что вовремя остановили, а то ведь укравший булавку украдет и быка.
Причина, по которой они обе любили эти конфеты, была довольно странной: «можно и сладость почувствовать, и вкус крови». Сливовое драже… Таинственно поблескивающие белые глянцевые шарики с броской красной прожилкой. Перекатывать эти шарики во рту было для них обеих одним из немногих удовольствий. Вот только красная прожилка, как правило, быстро таяла, и драже трескалось так, что бабуля часто резала себе язык. Мама бросалась искать мазь, а бабуля, прижав пакетик с драже к груди, светилась радостной улыбкой:
— Знаешь, сладкий вкус очень недурно сочетается с солоноватой кровью — вот что самое удивительное.
Странное дело: она могла повторять свои присказки по многу раз, но они мне никогда не надоедали.
В моей жизни бабуля всегда появлялась внезапно. Они с матерью около семи лет фактически вообще не общались друг с другом, пока измотанная жизнью мама наконец не выдержала и не послала бабуле сигнал SOS. Причиной ссоры родных людей стал посторонний мужчина, а именно — мой отец.
