Музей суицида - Дорфман Ариэль

– Так и задумано. Я взял билет на следующий день, на тринадцатое, чтобы отпраздновать всей семьей.

– Она будет рада это услышать. Хотя теперь начнет нервничать из-за того, что ты можешь предпринять одиннадцатого сентября. Только не говори мне, что намерен участвовать в протестах, которые сотрясут столицу в этот первый раз после путча, когда Пиночет уже не у власти.

– Было бы любопытно, – сказал он с хулиганской ухмылкой.

– И опасно. Обещай, что будешь осторожен.

– Эй, у меня нет желания оказаться в лапах кого-то вроде твоего Рауля, который будет рыскать в поисках новых жертв для своей коллекции. А у семьи и так хватает волнений и без моей помощи… но пока речь идет о нашей семье, мне можно говорить открыто?

– А ты когда-нибудь не говорил открыто?

– Послушай: твои родители здесь ненадолго, и я имею в виду не только эту короткую неделю. Им уже за восемьдесят, так что это подарок, их приезд погостить, а Хоакину нужно больше твоего внимания. Ты настолько зациклился на этих выдуманных личностях, что забываешь о реальных людях вокруг тебя. Когда станет жарко, Колома не сойдет со страниц романа, который ты то ли допишешь, то ли нет, чтобы спасти твою душу. Посвяти несколько дней тем, кто тебя любит. Передышка может даже помочь тебе понять, что именно мешает твоим посольским убийствам.

Я последовал его совету.

Спустя тридцать лет, когда я оглядываюсь на эту неделю, то вспоминаю ее как оазис безмятежности, со смехом, вылазками и шутками, с множеством игр: шарады, скрэббл, «старая дева», канаста – с шумными ленчами с родственниками Анхелики, затягивавшимися до полуночи… Все это напоминало о том, какой была жизнь до того, как путчисты разрушили мой дом, мои мечты и мою страну, – в те дни, когда мои родители жили в нескольких кварталах от нас. Как хорошо было провести все эти дни без следователя, разыскивающего серийного убийцу, без страданий Ариэля из-за смерти Альенде или тех слов, которые мне вскоре предстоит отправить Орте!

Хотя, конечно, после отъезда моих родителей мне нельзя было игнорировать тот факт, что через три дня наступает срок моего отчета – который так же сложно написать, как и заполнить пустые страницы моего упрямого романа.

К счастью, из моря семейной любви я вынырнул с новой верой в удачу, которая, сколько я себя помню, помогала мне выбираться из тех трудностей, которые я упорно себе создавал.

Первым мне на помощь пришел Херардо. За семейным ленчем он сказал, что скоро получит сведения о Гарридо и Риверосе – и теперь пришел сообщить мне, что, по общему мнению, их версия – это pura literature, дешевая выдумка, вымысел, bravuconadas, пустое хвастовство младших офицеров, увидевших в смерти Альенде способ продвинуться по службе и завалить в койку молодых отроковиц из правого крыла, которым хочется лишиться девственности с человеком, убившим президента другим своим орудием. Их обоих считали ненадежными: Риверос позже выполнял какие-то грязные поручения тайной полиции Пиночета, Гарридо был ленив и алчен. Когда я спросил, есть ли смысл попытаться с ними встретиться, Херардо сказал, что с Риверосом определенно не стоит (он не употребил слова «глупость» и «идиотизм», но, похоже, в мыслях они у него промелькнули): мне следует держаться как можно дальше от того, кто пытал диссидентов как член бригады Лаутаро и участвовал в убийстве Орландо Летельера в Вашингтоне. Встреча с Роберто Гарридо была бы не столь опасной: раз он не поднялся выше капитана, то власти явно не считали его персону важной: видимо, он не боролся с альендистами так яростно, как Риверос. Отчим Анхелики пообещал забронировать столик в военном клубе на Ла-Аламеда, когда туда придет на ленч Гарридо, так чтобы встреча получилась неофициальной. Он сказал мне, что я, как известный критик Пиночета, самим своим присутствием могу насторожить Гарридо, так что ему все равно будет некомфортно. А вот если со мной и Эльбой придешь ты, Анхелика, это будет очень полезно с учетом твоего обаяния и острых глаз: тебе всегда удается вытянуть из человека правду.

– Вот видишь, – сказала Анхелика, – сможешь написать об этом Орте.

А еще я мог бы расписать то, что Куэно сказал мне по телефону на следующий день. Похоже, никто ничего не знал о местоположении двух пропавших «книг». За годы репрессий и слежки он привык шифроваться и не собирался совершать ошибку, открыто говоря о материалах патологоанатомической экспертизы и отчете об осмотре места сотрудниками отдела убийств. Он будет дальше разнюхивать, но сомневается, что появятся какие-то новости – только слухи о том, что в них могло содержаться.

Это звучало расплывчато и не особо оптимистично, как бы я это ни приукрасил ради Орты. Пытаясь скрыть разочарование, я уже собирался распрощаться, когда Куэно добавил, что ничего не добился и еще в двух поисках, которые я ему поручил. Первое – это фотография…

– Фото? – переспросил я. – Какое фото?

– С лидерами… ну, ты понимаешь… шагающими в будущее по улице Сантьяго…

– А, да, извини: совсем забыл, что тебя спросил. Ты его нашел?

– Увы, брат: ни следа. По крайней мере, ничего, что соответствовало бы твоему описанию: твои друзья, не подозревающие о… И тупик в отношении Пилар Сантаны.

– Пилар Сантана? – Я снова удивился, но только на секунду, вспомнив, что мельком называл ее имя Куэно у гаража, где якобы чинили мою машину.

Чилийка с таким именем, сказал я тогда, с которой я пересекся в Штатах, рассказала мне немного о своем отце, Бенхамине Сантане, который прибыл на «Виннипеге», и дяде Бернардо, еще одном беженце из Испании: может, он раскопает что-то про нее?

– Ни следа, – отчитался Куэно, – ни кого-то по имени Пилар Сантана, ни Бенхамина, ни Бернардо. Ни у кого из них нет удостоверения личности, а что до «Виннипега», то я проверил список пассажиров, и ее отца на борту не было – во всяком случае под этим именем. И мой знакомый в испанском консульстве заверил, что у них не зарегистрировано ни одного члена семейства Сантана.

Когда я поделился с Анхеликой этой странной новостью, она не удивилась.

– Твоя таинственная дама, – сказала она, – оказалась действительно таинственной. Она мне никогда не нравилась.

– Ты с ней ни разу не встречалась, как ты могла…

– Женщинам про других женщин кое-что бывает понятно. Но зачем ты тратил драгоценное время Куэно на кого-то вроде твоей знаменитой Пилар…

– Она не моя и далеко не знаменита: похоже, она приложила немало стараний, чтобы скрыть свое реальное имя. Если бы у меня была ее фотография или отпечатки пальцев…

– Если уж хочешь играть в детектива, mi amor, то, может, попытаешься найти Абеля? Вроде бы он – или его брат – должны были знать подлинную историю смерти Альенде.

Хорошая мысль, вот только я потерял с ним связь. Единственное, в чем я был уверен, это в том, что он не был в числе пропавших без вести или высланных из страны – вероятно, по-прежнему скрывался, дожидаясь восстания, которого не будет. Начать его искать? Большинство его товарищей по движению убиты. Мои отношения с оставшимися испортились, любая встреча будет осложнена их подозрительностью, наскучившими спорами относительно вооруженного конфликта, того, кто виноват в фиаско 1973 года, – и только потом, в лучшем случае, будет дана подсказка относительно местопребывания Абеля. Нет, слишком много трудов, наверняка есть более многообещающие пути.

И вот тут Анхелика упомянула могилу Альенде. Может, мой президент найдет способ выдернуть меня из отчаяния.

– И что дальше? – возмутился я. – Поставить свечки святому Сальвадору и молиться, чтобы он дал ответ?

На это Анхелика улыбнулась:

– Может сработать.

Как и любой умный человек, она порой становилась суеверной. Но нет, добавила она, мне просто нужно побыть наедине с самой собой и пообщаться с мертвыми. Мертвые очень мудры, сказала она, а Альенде был в числе мудрейших. А раз я не могу, подобно моему выдуманному следователю Антонию Коломе, трогать и ворочать труп жертвы, то есть смысл хотя бы подобраться поближе к его останкам до того, как их перезахоронят через несколько недель.