Сергей Алексеев - Игры с хищником
– Почему же мне не доложили? – возмутился Сергей Борисович. – Я давал задание начальнику УВД!..
– Потому что он фамилию сменил, – спокойно заявил Никита. – Скрываться пришлось, время-то какое было. У него в Коростах тесть жил, а когда помер, отец его документы себе взял. А что? Старики-то все на одно лицо... И теперь зовут его Махоркин Иван Палыч. И я Махоркин, и Сашка, и девки. Он бороду сбрил, волосы остриг, так и не признал никто.
– Махоркин?..
– Ну... У отца последняя жена была с такой фамилией. Родом из Корост. Туда и убежали... А что, знакомая фамилия?
– Женой деда была Виктория Маркс, – с надеждой проговорил Сергей Борисович. – Ты что-то путаешь...
– Ты и про это слыхал?.. Ну тогда знай: Евдокия Махоркина она по рождению, а никакая не Маркс.
Левая рука начала отчего-то неметь: тогда он еще не знал, что это результат контузии, полученной от взрыва снаряда на танковом полигоне...
– Не может быть!
– А ты слыхал, она фамилию поменяла? Еще в коммуне? Дескать, неблагозвучная?
– Слыхал...
– Что ж тогда Тоньку огулял? – спросил с неожиданной злобой. – Она сестра моя по отцу, а тебе тетка родная. Ты что же натворил-то?
Сергей Борисович ощутил край пропасти и заглянул туда – сердце оборвалось от глубины.
– Я ничего не знал. Антонина не сказала...
– Сам-то догадаться не мог? Ведь умный, вон куда сел – рукой не достанешь!
– Откуда я мог знать... настоящую фамилию этой Виктории Маркс?
– Да вы же одна шайка-лейка – секретари!
Он отступил от пропасти, спросил трезво:
– Антонина знала об этом? Что она не Махоркина?
Никита скрипнул хромачами.
– Теперь-то что, знала, не знала... Главное, ты со своей теткой переспал.
– Нет... дядя! Ты прямо скажи! Я ведь у Антонины сам спрошу!
– Ну, не знала.
– Почему не знала? Скрывали, чтоб случайно не проговорилась? И вас не выдала?
– Что ты на меня наступаешь-то? – возмутился Никита. – Еще и кричит! Сейчас не тридцать седьмой, мне бояться нечего. Ты теперь думай, что делать станешь! Потому что ты у меня вот где!
И поднес тяжелый, угловатый кулак.
– Так! – Сергей Борисович встал. – Ты сообщил мне, что Антонина моя родственница?
– Сообщил.
– И что еще хотел?
Видимо, он решил, что сломал своего племянника, и чуть расправил боксерские плечи.
– Не я, а мы все хотим, чтоб ты признавал свою родню.
– Я от родни никогда не отказывался.
– Значит, признаешь?.. Ладно, тогда и мы с тобой по-родственному. – И вдруг из нападающего превратился в просителя: – Изба у нас гнилая, разваливается, а новую поставить силы нету. Отец старик совсем, жена у него тоже не молодая. Я в колхозе работаю, за трудодни, Сашка в армию ушел, так домой не вернулся. Тонька, она теперь при тебе... А с Наташки что взять? Вертихвостка.
– Говори, что надо? – поторопил Сергей Борисович.
– Отдай нам старый сельсовет, и как раз будет. Все равно пустой стоит.
Сельсовет в Выселках тогда упразднили, ибо село попало в городскую черту Ельни, и новое каменное здание хотели передать под жилье председателю колхоза.
– И это все?
– Обрадовался!.. Поставишь меня председателем. И чтоб я был всегда на хорошем счету.
– Сказку про золотую рыбку слышал? – наливаясь гневом, спросил он.
– Сказок я с детства наслушался, по одним книжкам воспитывались! – засмеялся Никита. – А ты теперь Тоньку замуж бери. Еще ближе станем родня. Она приехала, сияет, говорит, мне сам Сергей Борисович предложение сделал. Замуж, говорит, за него выхожу! Дурочка...
– А ты решил после этого меня шантажировать?
Он не знал этого слова и спросил недоуменно:
– Что делать?
– Поиграть со мной. Сельсовет потребовать, должность.
– Какая уж тут игра, племянничек? Тебе-то теперь не до игрушек. Задницу отмывать надо.
– Где Антонина?
– Да тут где-то, полы драила. – Никита оглянулся на дверь. – Ты ей тоже работу другую дай. Не дело это, чтоб жена поломойкой была.
– Я подумаю, – отозвался Сергей Борисович. – Ты ей сказал, что мы родственники?
– Зачем? Она еще начнет чего-нибудь выкидывать... Приехал с ее женишком познакомиться. – Он встал. – Все шито-крыто. Ты сам только не проболтайся! Тебе ведь невыгодно, чтоб знали, как ты тетушку склонил к сожительству. А может, и силой взял – вся в синяках пришла. Сведу к врачам, они установят. Так что живи и помалкивай. – Он дошел до двери, глянул через плечо, ухмыльнулся: – Я у Тоньки в общежитии остановился, найдешь, когда потребуюсь.
И не спеша удалился, поскрипывая сапогами, старомодно собранными в гармошку.
Оставшись один, Сергей Борисович попытался оценить ситуацию и найти хоть какие-нибудь пути ее разрешения. Но в голове громче остальных стучалась мысль, что дело одним только сельсоветом и должностью не кончится. И как только он выполнит требования упавшего с неба дяди, тут же появятся новые – таких людей ничто не останавливает. Но если просто выгнать его и не обращать внимания, он непременно начнет жаловаться и обязательно все дело представит так, будто племянник и в самом деле сожительствует со своей тетей, пользуясь служебным положением и зная, что та будет молчать. Если даже никто не поверит обвинению в кровосмешении и насилии, то слух по области пойдет громогласный и ему уже станет невозможно работать ни на родине, ни тем паче в столице.
Это приговор.
Скорее машинально он взял со стола секретную документацию – несколько цехов радиозавода были оборонными, хотел положить в сейф и тут увидел матово блеснувший «вальтер».
Тогда еще мысли о самоубийстве не было, однако он вынул пистолет, проверил патроны в магазине, и вид оружия подстегнул, заставил подумать, что выход всегда есть. В любом случае. И его нужно искать. Спокойно сесть, взвесить все, с кем-нибудь посоветоваться, может быть, съездить к деду на Выселки.
Наконец, поговорить с Антониной!
Слегка приободренный такими мыслями, он положил пистолет в карман пальто и побрел было домой, но вдруг увидел знакомую громоздкую и легкоузнаваемую фигуру Бажана. Видимо, отставной первый секретарь не мог заснуть и прогуливался по безлюдному тротуару.
– Добрый вечер. – Сергей Борисович догнал его и пошел рядом.
Герой взглянул на него, словно с горы.
– А-а... И впрямь добрый. Хожу и думаю вот... На пенсии не так уж и плохо.
– А я поговорить хотел с вами. – В тот момент он понял, что другого советчика ему не найти. – Вы оказались правы: кажется, я погорел на женщинах.
– Не ты первый – не ты последний, – с истинным пенсионерским спокойствием проговорил тот. – Наше слабое место, брат... Вот я однажды приехал в ЦК на пленум, иду себе, гуляю, а навстречу мне... баба, с веником и тазиком. Румяная, красивая... Пойдем, говорит, со мной, я чистая, из бани иду. Там Сандуновские бани недалеко... Я пошел было, а потом подумал, ведь на пленум приехал... Ну и вернулся. – Он мечтательно помолчал и добавил: – И до сих пор жалею. Иногда прямо кровь кипит... Природу, ее никакой должностью не прикроешь. И чем выше поднимешься, тем больше возможностей откроется. Бабы сами в постель полезут, они чуют удачливых. Брежнев, думаешь, святой? Ага, как раз. Я с ним сначала на Малой Земле воевал. Так он там жил с походно-полевой женой и никого не стеснялся. А потом на целине был, видел, как он с секретаршей своей в озере купался. Я на карауле стоял, можно сказать, за ноги держал... Он ведь, как и ты, никогда не думал, что генеральным станет. Никто и предположить не мог! Я тогда определил его будущее, по бабам, по тому, как они падают на него... А сейчас Леня старый стал, коли позволяет за своей спиной всякие дела проделывать. Думаешь, это он мне под зад коленом дал? Нет, это я под балан попал. Значит, ждать надо, скоро Леня помрет или новый переворот будет...
