Грэм Джойс - Скоро будет буря
И кроме того, они пребывали в сильнейшей зависимости друг от друга. Их близость часто вызывала раздражение. Дело было не в том, что они при всех целовались и обнимались, хотя, конечно, давно женатым людям не полагается так себя вести и им это прекрасно известно. По мнению Рейчел, взрослым, которые на глазах у всех лижутся, как подростки, надо как следует надавать по башке. (Здесь, правда, Рейчел спросила себя, считает ли она более приемлемым поведение Сабины и Джеймса, которые никогда не обнимались при посторонних.) Но беспокоили ее вовсе не их страстные знаки внимания. Ее тревожила их глубокая и неразрывная привязанность друг к другу. Она пыталась понять, смогут ли они прожить друг без друга, если поодиночке казались столь беспомощными. Вот почему она с таким интересом наблюдала за отношением Мэтта к Сабине. Она поняла, что он задумал. Он не хочет Сабины. Мэтт знал, как Джеймс с ним обошелся, и нашел способ поквитаться. Самым ужасным Рейчел казалось то, что Крисси, которая тоже, скорее всего, обо всем знала, непроизвольно участвовала в заговоре, позволяя всему идти своим чередом. И, помимо всего прочего, именно это заставило Рейчел предположить, что у Крисси и Мэтта далеко не добрые намерения по отношению к Сабине и Джеймсу.
Она открыла ставни – и, подобно румянцу, разливающемуся по щекам, по комнате разлился яркий солнечный свет, настырно вторгаясь в самые отдаленные пыльные уголки. В скрипучем зеркальном шкафу хлопчатые юбки и блузки Крисси висели вперемешку с рубашками Мэтта. Когда Рейчел раздвигала вешалки, от одежды исходил запах духов Крисси. Не зная точно, что ищет, она пошарила в карманах и прощупала пиджаки. Когда она закончила осмотр шкафа, в закрывающейся зеркальной дверце промелькнуло зеркало трюмо, отражая наблюдающую за ней фигуру.
Конечно, это было ее собственное отражение во втором зеркале, но от испуга у нее перехватило дух. В доме никого больше не было; напрягая слух, она слышала только стук своего сердца.
После шкафа она снова принялась за комод, внимательно все осматривая и стараясь не нарушать порядок. Здесь ее не ожидало никаких сюрпризов. В ящике с нижним бельем Крисси на сей раз обнаружились чулки с поясом, противозачаточный колпачок и спермицид. В следующем ящике лежали носки и трусы Мэтта и, кроме того, небольшой запас марихуаны, папиросная бумага и железная курительная трубка. Третий ящик был битком набит грязным бельем, ожидающим отправки домой.
Туалетный столик был заставлен фантастическим количеством женской косметики: тюбиками, флакончиками, кремами, маслами. Но когда Рейчел посмотрела в зеркало, ее взгляд упал на сумочку, лежавшую в одном из прикроватных ящичков.
В сумочке почти ничего не было, но в боковом кармашке Рейчел обнаружила фотографию Мэтта. Он выглядел моложе и носил более длинные и, как это ни странно, совсем светлые волосы. Его темные глаза смотрели напряженно и проницательно. На фотографии он был снят рядом с каким-то каменным монументом или даже с надгробием на кладбище. Нельзя было точно сказать, где находится это место, но надпись на монументе читалась без труда:
Если я говорю языком ангельским,
а любви не имею,
то я – медь звенящая.
Если я не имею любви,
то я ничто.
Рейчел показалось, что она узнала, откуда эта цитата [43]. Она нашла еще одну фотографию, на которой около того же монумента была снята Крисси – с бледным лицом, ярким макияжем, темными-темными волосами. Рейчел стало интересно, где и когда были сняты эти фотографии. Она положила их на прежнее место.
В прикроватных ящичках лежало несколько книг в мягких обложках и, пожалуй, больше ничего. Поиски оказались безрезультатными. Рейчел взглядом окинула комнату, пошарила под матрацем, открыла два одинаковых чемодана, которые лежали под кроватью. Ничего. Затем, словно о чем-то вспомнив, она вернулась к комоду и выдвинула нижний ящик. Достала ворох грязных футболок, нижнего белья и носков и засунула руку в глубь ящика. Пальцы нащупали маленькую картонную коробку.
Жесткая белая коробка размером с небольшую книгу. Внутри на картонном дне лежал шприц. Кроме того, там были две стеклянные ампулы с прозрачной жидкостью. Рейчел посмотрела одну ампулу на свет. А потом услышала шорох шин по гравию: к дому подъехала машина.
Рейчел застыла, все еще держа в руке стеклянную ампулу. Она слышала, как открылась и захлопнулась дверца машины. Раздался звук шагов по гравию. Дрожащими пальцами она положила ампулу на прежнее место, закрыла коробку и затолкала ее подальше в ящик. Складывая обратно грязное белье, она услышала свое учащенное дыхание. А потом разбухшая древесина ящика не хотела скользить по бегункам, и ящик не закрывался. Рейчел закрыла лицо руками. Она услышала, как внизу открылась дверь на кухню.
С неистовой силой она трясла ящик, но он настойчиво отказывался ползти по бегункам. Он не хотел двигаться ни назад, ни вперед. Рейчел так яростно его толкнула, что он сошел с роликов, и его содержимое вывалилось на пол. Дрожащими руками она засунула одежду обратно. Вставив ящик в разбухшие пазы, она спокойным движением задвинула его на место. Потом вспомнила о чемоданах, которые все еще лежали открытыми на кровати. Застегнув молнии, она впихнула чемоданы под кровать.
Лестница! Она услышала, как кто-то поднимается вверх по лестнице. Рейчел захлопнула дверцы шкафа и закрыла ставни. Она выбежала на лестничную площадку и сразу же наткнулась на Доминику.
Доминика несла большую стопку белья.
– Рейчел! – изумилась она. – Я думала, дома никого нет. Ты себя хорошо чувствуешь? У тебя такой вид, будто ты увидела привидение!
Рейчел извинилась и ушла к себе в комнату, а Доминика стояла и удивленно смотрела ей вслед.
43
Сарлат представлял собой ухоженный туристский городок с медово-желтыми каменными домами и башенками. Джеймс видел в нем воплощение самого духа Франции, хотя Сабина считала, что это сплошная показуха. В городке всего с десятью тысячами населения ежегодная волна в миллион туристов давно стерла все следы подлинной старины, но Джеймс часами мог бродить по его узким улочкам и многочисленным маленьким базарчикам. Он любил болтать по-французски с продавцами в палатках и с туристами, нарочно забывая о том, что многие из них англичане. Большинство туристов обычно улыбались ему в ответ той неподражаемой английской улыбкой, которая выдавала боязнь оплошать в незнакомом месте, совершив какой-нибудь faux pas [44].Это так раздражало Сабину, что вскоре она отделилась от него, предоставив ему возможность осматривать уютные, ухоженные улочки, где в Средние века бесчинствовали разбойники. Но дочери не отходили от него и все время держались рядом, будто опасаясь, что он снова сбежит.
Мэтт нашел Сабину около одной из палаток, где она рассматривала кожаные пояса.
– Вот ты где.
– А где Крисси?
Он махнул рукой в неопределенном направлении.
– Где-то там.
– Знаешь, я терпеть не могу это место.
– Почему же? Здесь очень мило!
– Что-то меня тут настораживает. Хотела бы я знать, что именно.
– Послушай, то, что произошло на днях…
– А что произошло на днях? – Карие глаза Сабины так и подстрекали его сказать что-то такое, что либо опорочит, либо оправдает его навсегда.
Он сменил тему:
– Джеймс сегодня в хорошей форме. Он заметно изменился.
– Вчера вечером ни капли в рот не взял. Думаю, он серьезно решил завязать с этим делом. Хотя ему до смерти хочется выпить.
– Это хорошо.
– Хорошо? Не знаю, мне теперь все равно. – Она проходила вдоль палаток, где продавались нарядные хлопчатобумажные шарфы и керамика. Мэтт шел следом. – Знаешь, в этой стране стиль определяет все. И Джеймс мне это доказал. Начиная с того, как упаковывают мелкие товары в patisserie [45], и кончая формой твоего автомобиля. Когда с детства живешь так, начинаешь замечать, если эти мелочи отсутствуют. Джеймс просто без ума от всего этого. Он собирает модные штучки. Обожает свои коллекционные вина; для сыра у него одна коробка, для foie gras [46] – другая. Тебе может показаться странным, но, когда я уехала с ним в Англию, я просто блаженствовала – отдыхала от всей этой стильности, чувствовала себя свободной и притом способной развлекаться. Ты представить себе не можешь, сколько всего ты делаешь такого, что смущает или смешит французов. Впрочем, поразвлечься мне не было позволено. Джеймс разочаровался бы во мне. Он часто спрашивал меня: «Зачем ты это купила?» или «Не могу поверить, что ты захотела бы иметь нечто подобное дома». Мне запрещалось перенимать что бы то ни было английское, зато он обязательно должен был попробовать все французское – без разбора, подряд. Я хотела приспособиться к английскому образу жизни, но он этого не допустил. Ему даже нравилось, когда у меня проскальзывал французский акцент. Он на самом деле предпочитал, чтобы я говорила «что», «ничто» и «конечно». Вот видишь, ему была нужна не я. Ему был нужен фантик от конфетки.
