Майкл ОДвайер - Утопая в беспредельном депрессняке
— Не смущайся, ничего особенного, — сказала она, пытаясь сгладить неловкость.
— Я и не смущаюсь. С какой стати? — огрызнулся я. Я чувствовал себя абсолютным идиотом, но готов был скорее умереть, чем показать это. — Это просто припадок. Наследственное. С отцовской стороны.
— Правда? Какой кошмар!
Я воспрянул духом.
Она поверила мне.
Она была обеспокоена. Я не был ей безразличен, это точно.
Иметь какие-либо проблемы по части медицины — это все равно что сталкиваться лицом к лицу с опасностью. Возможно, эта ситуация мне даже на руку. Может быть, она решит, что я не такой уж простофиля, а веду на самом деле одинокую героическую борьбу с какой-то страшной болезнью.
— К этому привыкаешь. Неудобно только, если это случается некстати, как сейчас.
— И что, бывает еще хуже?
— Ну… Все зависит от того, чем ты занимаешься в этот момент.
— Вот так обрушивается на тебя, без всякого предупреждения?
— Ну да… Это трудно описать. — (О господи; надо постараться отвечать как можно неопределеннее.) — Но теперь уже все в порядке. Спасибо.
— Точно? Ты все еще немного бледный.
— Да точно, точно, — ответил я довольно резко, потому что разозлился на себя из-за обморока и, подобно большинству людей, срывал зло на другом. Так гораздо легче выйти из щекотливого положения.
В дверь позвонили, и она, взглянув на меня, пошла открывать. Я, наверное, перегнул палку, потому что она вдруг рассердилась на меня. Это было еидно по тому, как она вздернула нос и как решительно направилась к дверям. Каждый ее шаг, при котором бедра резко дергались из стороны в сторону, казалось, подчеркивал, что мальчишек нельзя воспринимать всерьез, все они одинаково глупы, и вот сейчас он побежит извиняться, точно так же, как папочка, когда мамочка на него сердится.
Но я и не думал бежать. Я просто пошел — чуть быстрее обычного, чтобы успеть перехватить ее у дверей. Она заметила меня тем дополнительным глазом, который, похоже, есть у всех женщин, — он порхает где-то у них над головой и видит все вокруг. Она повернулась ко мне прежде, чем я успел заговорить, и теперь сделать это было гораздо труднее, я предпочел бы обращаться к ее спине.
— Извини, Сьюзен, я не хотел быть таким…
— Грубым?
— Да нет. То есть да. В общем, прости.
Она не поверила в мою искренность, по крайней мере, не до конца. Я был занесен в черный список, и против моего имени стояла жирная черная галочка. Теперь придется потрудиться, чтобы восстановить свою репутацию.
Звонок прозвенел вторично, она пошла открывать. Пелерина ее немного покосилась, и я наклонился, чтобы поправить ее. Она взглянула на меня сверху через плечо, я в ответ робко улыбнулся ей.
Во всяком случае, попытался.
— Поправь свой капюшон, Алекс.
Я поправил.
— И постарайся не падать в обморок при гостях, ладно?
— Хрш-ш, — прошелестел я под своим забралом.
Я смотрел, как она открывает дверь с улыбкой, которая говорила, что все у нее просто замечательно. Взгляд мой застрял на ее шее, хрупком мостике между мозгом и телом, и мне стало интересно, что испытываешь, целуя ее и чувствуя губами теплую нежную кожу. Затем мне в голову пришла другая мысль. Откуда она взялась, не имею понятия. Я вдруг подумал, что, когда я стану большим и сильным, мне не составит труда свернуть эту шею.
Я был шокирован — тем, что подумал об этом, что мог мысленно представить, как я это делаю. Меня испугало, что я способен на такое. С какой стати у меня в голове возникают подобные мысли?
Это все из-за Бобби, решил я.
Бобби все погубит, если я ему не помешаю.
С этим надо что-то делать.
Позже в этот вечер пестрая компания представителей разных времен и народов сидела за праздничным столом в большом зале полуподвального этажа в доме Сьюзен. Помещение сверкало всеми цветами радуги — повсюду были развешаны воздушные шары и серпантин, разноцветные лампочки окрашивали стены и потолок красными, синими, желтыми, зелеными и фиолетовыми тенями.
Клеопатра весь вечер крутилась в толпе приближенных, а Смерть (то есть я) повсюду кралась за ней, выжидая момента, чтобы оправдаться в ее глазах.
В одном из углов комнаты королева (воображала Патрисия Фаррел), индианка (невзрачная Джейн О'Коннор), пещерная женщина (Бэб Макграт) и ведьма (психопатка Сайра Нолан) обсуждали принципиальное различие между мистером Квирком, преподавателем естественных наук (остроумным молодым парнем, одевающимся с большим вкусом) и мистером Морганом, учителем языка и литературы (скучным уродом, но зато при деньгах).
В противоположном углу, как можно дальше от первой группы, заняла позицию наша компания: Смерть (то есть я, без капюшона и с восстановившимся дыханием), Робин Гуд (явно сконфуженный своим морщившимся тут и там зеленым трико — ха-ха!), ковбой (его пошлый наряд также был пошит у Блэкрока), Авраам Линкольн (к сожалению, еще не залитый кровью и без дырки от пули), Супермен (это тупица Джонс-то Супермен?) и кардинал (от Мэтта Даффи можно с таким же успехом ожидать соблюдения обета безбрачия, как от жизнерадостного кролика).
Пространство между этими двумя группами называлось танцплощадкой. Дылда Джон Сильвер танцевал с Саломеей, король подхватил монахиню, горбун приклеился к южной красотке, Дарт Вейдер обернул своим плащом гейшу, и вместе с прочей разношерстной публикой они судорожно дергались под музыку.
Что касается меня, Робин Гуда, Супермена, Эйба Линкольна, ковбоя и кардинала, то мы не умели — и не хотели — танцевать. Вместо этого мы обсуждали разные деликатные вопросы.
— Эта пещерная жительница — соблазнительная штучка, — заметил кардинал.
— Да, — отозвался Эйб Линкольн, — только я слышал, что с ней никому не светит. Ловит кайф на том, что заводит парней, а потом бросает их вздрюченными.
— Вот сука! — возмутился Супермен.
— Может, она лесбиянка, — предположил кардинал.
— Если так, то это позор, — вынес суждение ковбой.
— Но сиськи у нее все равно будь здоров, — сказал кардинал, и все мы с циничным видом опытных распутников закивали, украдкой бросив еще один взгляд на Бэб — якобы для того, чтобы убедиться, что мы киваем не зря.
— Интересно, что там происходит под плащом у Вейдера? — спросил Робин Гуд, и мы посмотрели на парочку.
— Гейша, похоже, словила кайф, — заметил я.
— Он же гомик, — бросил Супермен.
— Кто?
— Вейдер. Это Джо Мур. Он педик, — объяснил Супермен. — В прошлом году после регби его застукали в туалете, где он развлекался сам с собой.
— Так это еще не значит, что он педик, балда, — поправил его кардинал. — Извращенец, это да.
— Может, они как раз этим и занимаются, — предположил ковбой.
Мы переглянулись и уставились на Дарта Вейдера, гадая, насколько близко к истине это предположение. Нас обуяло любопытство, требовавшее удовлетворения.
Кардинал начал медленно подбираться к Дарту Вейдеру с гейшей. Мы следили за ним, затаив дыхание. Мысленно мы были с ним и, когда он останавливался и оглядывался на нас, подгоняли его вперед, делая знаки руками, глазами, головой. Чем ближе он был к интересующему нас объекту, тем нетерпеливее мы становились.
— Только бы он не сдрейфил в самом конце, — прошептал ковбой.
— Давай! — произнес Эйб Линкольн.
Вдруг откуда ни возьмись явилась пещерная дама и, обвив руками шею кардинала, поцеловала его и потащила на медленный танец, обещавший гораздо больше, чем она собиралась подарить.
Вот черт!
Кардинал растаял в объятиях Бэб. С идиотской самодовольной улыбкой он притянул ее к себе.
Скотина.
Я разговаривал с монахиней на лестнице, ведущей в наш подвальный бальный зал. Откуда-то из недр своего облачения она извлекла небольшую помятую серебряную фляжку.
— Хочешь? — спросила она.
— А что это?
— Водка. Она без запаха, так что никто не узнает.
— Давай.
Я никогда еще не пил водку, и мне было любопытно попробовать этот прославленный напиток. Я наблюдал, как она сделала большой глоток и состроила гримасу.
— Учти, она крепкая, — предупредила монахиня.
— А то я не знаю, — буркнул я, будто знал.
Я поднес фляжку к губам и опрокинул в себя содержимое. Прозрачная жидкость сначала нежно скользнула по моему горлу, а затем принялась жечь все подряд, словно сильнейшая кислота. Я подавился, задохнулся, закашлялся, меня чуть не вырвало. Кое-как придя в чувство, я выдавил кривую улыбку.
— В первый раз? — спросила монахиня.
— Что, заметно?
— Ничего страшного, — рассмеялась она. — Со всеми в первый раз бывает то же самое. К ней надо привыкнуть.
— Недурной вкус.
— Вот именно.
— И что теперь?
— Что теперь?
Мы сидели, смотрели друг на друга и хотели продолжить общение, но не знали как и страдали. Что можно сказать представителю противоположного пола? Что сделать? Хочется понравиться, но боишься сморозить какую-нибудь глупость. Не дай бог упасть в ее глазах — страшный удар по самолюбию. Можно говорить какую угодно ерунду в кругу друзей, сверстников того же пола, но с посторонними всегда надо быть настороже. Они, возможно, чувствуют себя так же неуверенно, как и ты.
