Салчак Тока - Слово арата
К воскресному обеду нам подали виноградное вино. Две бутылки на четверых. «Для аппетита». Нашему столику — Шилаа, Барылге, Монге и мне — вино пришлось по вкусу. Мы рассудили так: если за счет коммуны угощают, то за свой счет можно и добавить…
Сложились. Послали Шилаа. Он принес еще по две бутылки. На каждого. Расположились под тенью дуба в монастырском саду.
Торопиться было некуда. Потягивали глоток за глотком. Разговаривали. Потом какой-то усатый кавказец с ножом у пояса подсел к нам, стал угощать.
Проснулся я на нарах. Товарищи глаза прячут. Ну и напились мы вчера. Опозорили всю нашу тувинскую группу.
Тут уж и мне на ребят глядеть не хочется. Что мы наделали?! И стыдно. И боязно, что после этого в КУТВе не оставят.
Вызвали к председателю коммуны Цой Шан У.
Я шел, а мысли в голове путались. Решил оправдываться. Робко вошел в «зал суда».
— Давай, давай! — заторопил Цой Шан У.
Пальмбах сидел тут же.
— Садись.
Монге, Шилаа, Барылга, были уже здесь. Примостился рядом с ними.
— Почему пьянку устроили? Почему скандал в общежитии учинили? — спросил Цой Шан У, глядя на меня.
— Вы же сами дали нам вино. Целых две бутылки, — сказал я.
«Судьи» переглянулись.
— Хм! Неужели две бутылки четырех парней с ног сбили? — ухмыльнулся Цой Шан У. — Что-то плохо верится. Все ведь по стольку же получили. И никто не был пьяным.
— Мы, мы, — по-тувински забормотал Шилаа, — ничего другого и в рот не брали. Да у нас и денег-то нет…
— Я, например, из самого отдаленного уголка Тувы, из оленеводческого хошуна, из Тоджи! — начал убеждать я.
— А при чем тут оленеводческий хошун? — удивился председатель коммуны. — Какое это имеет отношение к вашему безобразному поведению? Чего ты путаешь нас?
— Так тоджинские же оленеводы не то что с вина — с кусочка сыра пьянеют!
Все расхохотались.
— Ну-ка, молодчики, выйдите в коридор, а мы тут посоветуемся.
Не успели мы выйти, как позвали обратно.
— Ну, вот что, милые мои, — сурово произнес Цой Шан У. — Руководство коммуны считает ваше поведение недопустимым. Мы решили поставить вопрос перед администрацией КУТВа об отчислении вас из университета. Мало того что вы совершили такой проступок, так вы еще стараетесь шуточками отделаться.
Я это ребятам перевел. Барылга зашептал: «Ну и пусть отчисляют! Поедем в свои юрты. Лучше баранов пасти, чем к их порядкам привыкать».
— Ну, что же вы скажете? — нахмурился Цой Шан У.
Я, чуть не плача, признался:
— Правда, товарищи выпили… Лишнего выпили. Сознаем! Это две бутылки в столовой натолкнули нас, а так бы нам и в голову не пришло бы… Просим на первый раз… Даем слово, что больше такого не допустим. И в учебе постараемся.
Цой Шан У, довольный, переглянулся с Пальмбахом. Придал лицу суровость и строго произнес:
— Ладно! На первый раз простим, учитывая ваше обещание. Но если заметим еще, поставим вопрос об исключении. Поняли?
— Поняли!
— Идите.
Это «событие» было в самом деле первым и последним. За все годы учебы в КУТВе ни мне, ни оставшимся в университете друзьям-тувинцам не пришлось больше быть в роли «подсудимых».
Глава 4
Студент
— Занятия начинаются завтра в восемь утра в четвертом доме у Петровских ворот, — объявил заведующий учебной частью Кучумов. — Не опаздывать!
Четырехэтажный кирпичный дом — квадратом, с площадкой-двориком внутри. Помещение приготовлено на славу: все блестит! В классе, отведенном для нашей группы, стояли черные лакированные столы — каждый для двух студентов. На стенах висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Калинина. На черной доске — географические карты (теперь мы уже знали, что это за раскрашенная бумага!).
Распахнулась дверь, и в класс вошли пять или шесть человек во главе с Кучумовым. Мы встали.
— Несколько слов, прежде чем начнем работать, — сказал завуч. — Значит, здесь у вас слушатели из Монголии и Тувы? Так? Поскольку уровень знании у товарищей низкий, руководство КУТВа решило первый год вести у вас подготовительный курс. Понятно? А теперь я вам представлю преподавателей. Русским языком будете заниматься с Александром Адольфовичем. Он вел у вас занятия на даче. Все его знаете?
— Знаем! Знаем! — дружно откликнулся класс.
— Софья Владимировна Базанова — преподаватель географии.
Среди педагогов была только одна женщина — средних лет, с резко выделявшимися в черных волосах седыми прядями.
Все взоры устремились на нее.
— Преподавателем математики к вам назначен товарищ Хасанов, — продолжал Кучумов. — Гумер Хасанов.
Познакомились и с Хасановым — высоким, пожилым, с маленькими глазками и рыхлым животом.
— Ну, а Василия Ивановича, наверное, представлять не надо?
Преподавателя-то физкультуры?!
— Знакомый! — громко крикнул Элдеп-Очур и ткнул меня кулаком в бок. — На Черное море вместе ездили.
Мы зааплодировали.
— Тихо! — успокоил Кучумов. — В первом полугодии у вас будут только эти предметы. Теперь надо выбрать старосту группы. Какие будут предложения?
— Старостой — Элдеп-Очура, а заместителем — Току! — вскочил Шагдыр.
Других предложений не поступило…
В коридоре бурно обсуждали программу, говорили об учителях.
— Ничему не научимся, — заворчал Чамыян, — пустое это дело!
— Что мы, в Москву ехали в мячик играть? — поддержал его Анай-оол. — Физ-куль-ту-ра!
— Не увидев воды, не снимай сапоги, — напомнил им пословицу Монге. — Пошли в класс!
Первый день для нас, «необъезженных», был особенно интересен. Занятия с Александром Адольфовичем на даче были просто товарищескими беседами. К тому же у Пальмбаха был более чем своеобразный метод преподавания. Он не только хотел как можно скорее научить нас русскому языку, но и сам попутно учил тувинский. Когда мы занимались с башкы Александром, посторонний человек мог бы принять нас за полоумных. Пальмбах то становился на четвереньки и мычал, то хлопал руками и кукарекал, то мяукал по-кошачьи… Понимали мы друг друга великолепно, слова запоминали сразу. Было шумно и весело.
А тут…
Софья Владимировна села за столик, раскрыла журнал и начала перекличку:
— Шилаа… Элдеп-Очур… Янчимаа…
Каждый вскакивал. Софья Владимировна, чуть щуря глаза, внимательно оглядывала вызванного и тихо произносила:
— Садитесь.
Познакомившись с группой, она взяла указку и подошла к картам:
— Начнем с вами изучать географию…
Софья Владимировна неторопливо рассказывала, что это за наука такая — география, что собой представляет Земля, какую она имеет форму, показывала материки и океаны. Она называла страны, объясняла, где какой народ живет, что такое расы и национальности…
Я позабыл о времени. Светлели мои глаза: перед нами раскрывался огромный мир, в котором я жил и о котором до этой минуты ровным счетом ничего не знал. Какая же это умная наука — география!.. Я и не заметил, когда, в какое мгновение мне стало все, о чем говорила Софья Владимировна, ясным и понятным настолько, будто оно было известно мне всегда, всю жизнь. Эта женщина с внимательными и добрыми глазами каждым словом убеждала и меня и моих товарищей: «Вы же все это давным-давно знаете! Ведь правда?»
Мы сразу полюбили Софью Владимировну, ждали каждого ее урока и очень беспокоились и скучали, если почему-либо она не приходила. Мы привязались к ней еще и потому, что Софья Владимировна не оставляла без внимания любой наш вопрос и всегда приходила на помощь. Да что говорить! Мы от нее узнали так много о Туве и Монголии, будто это она жила там, а не мы.
На одном из ее первых занятий ребята зашумели.
— В чем дело? — забеспокоилась Софья Владимировна.
— Плохо понимают, — объяснил я.
— Это дело серьезное. Как же нам быть? — она присела за столик, подумала. — Устраивайся-ка, Тока, рядом со мной.
Я перетащил свой стул к ее столику.
— То, о чем я сейчас говорила, ты понял?
— Понял.
— Вот и расскажи все товарищам.
Смутившись, кое-как пересказывал я ребятам «концы» и «края».
— Не все сказал! — заявили они.
Я виновато посмотрел на преподавательницу.
— Ничего, — успокоила она. — Уладим.
Со следующего занятия Софья Владимировна ввела новый метод. Простыми словами, короткими предложениями, медленно рассказывала она новый материал, а я переводил — слово за словом, фразу за фразой, стараясь ничего не пропустить. И дело пошло.
* * *
Как-то после уроков меня вызвали к ректору.
Не без страха я отправился к нему: такого еще не было, чтобы студента потребовал сам ректор КУТВа!
