Птичник № 8 - Анферт Деб Олин

Фермер Грин был склонен к приступам меланхолии. Вызвать приступ могло что угодно – праздничный день, дождливое утро, поздний осенний рассвет. На него вдруг нападала тоска по отцу, первому птицеводу в их семье. Он загонял детей на заднее сиденье, говорил жене, что везет их на “матч”, и ехал сюда, на ферму своего детства, хотя жена была бы в ярости, узнай она об этом.

Он подходил к птичнику, наклонялся выдернуть несколько пучков сорной травы, захватившей тропинку. Заражение было особенно сильным ближе к деревне, в нескольких милях отсюда, но и тут земля и воздух предположительно до сих пор хранили его следы: трихлорэтилен, тетрахлорэтилен, хлороформ и другие химикаты. Жена была против того, чтобы он возил сюда детей. И уж ясное дело, она была категорически против того, чтобы они забирались на крышу птичника, которая, как она утверждала, наверняка прогнила за столько лет заброшенности и могла в любую секунду провалиться под весом ребенка.

Ну, пока не проваливалась.

Но Робби-младший знал, что отец на них не смотрит. Они с Аннабел бежали сквозь высокую траву и сорняки к птичнику и забирались по лестнице, прикрученной к стене. Сидели на коньке крыши, свесив ноги на скат. Ложились на спину и смотрели на облака. Опять садились и вглядывались в деревья далекого леса. Робби нравилась эта часть.

Ему не нравилась следующая часть, когда Аннабел начинала настаивать на игре в “крышные гонки”: выигрывает тот, кто первым добежит до края и не упадет вниз. Нестерпимое желание замедлиться по мере приближения к краю боролось с желанием ускориться, чтобы победить. Это была разновидность игры в курицу (проигравшего называли “курицей”, подразумевая под этим, что курицы – одни из самых трусливых живых существ, но на самом-то деле это не так: куры – яростные вояки, когда дело касается защиты потомства, а уж про отвагу и решимость петуха, известного своими боевыми талантами, мы могли бы говорить до вечера). Аннабел нравились такие игры, и Роб, в слепом восхищении сестрой, ей подчинялся.

Зи сидел в последнем грузовике рядом с Диллом. Аннабел вела.

Смс сыпались с ритмичностью сердцебиения, расследователи нарушали уговор о тишине в эфире, а ведь экстренная ситуация началась всего несколько минут назад, ни одного, мать их, профессионала. А вот так им и надо, думал Зи, проваливаясь с головой в очередную кашу, заваренную Аннабел. Вы только посмотрите, во что они всей толпой вляпались. И, поскольку Аннабел и Дилл смотреть не хотели, Зи потрудился им объяснить.

Он зачитывал телефонные сообщения вслух, описывал то, что видит на снимках: пожарные машины, расследователи в наручниках. Он показывал все это Диллу, а тот отталкивал его плечом и бубнил себе под нос, что во всем виноваты расследователи, как будто не она сочинила всю эту оркестровую пьесу, вначале вялую, но с буйным финалом.

Аннабел свернула с главной дороги и покатила дальше. Они выехали из зоны действия сети, и его телефон умолк. Проехали мимо знаков о заражении. А, ну чудесно. Вот именно этого ему сегодня с самого утра не хватало. Поваляться в химических отходах.

Но постойте. А это еще что такое?

Огромный птичник, и на горизонте глупо маячат два грузовика.

То есть, если он все понимает правильно (от нее всего можно ждать), они перевезли кур с одной птицефермы на другую.

Остановились рядом с грузовиками. Аннабел выключила двигатель. Стало слышно кудахтанье кур, похожее на пение утренних птиц. Гул насекомых. А фоном – простор тишины, наполняющее уши отсутствие шума машин. Из птичника вышли четверо расследователей – вид у них был такой, будто они сию секунду рухнут. Аннабел выскочила из кабины.

– Чего вы ждете? Надо срочно вытаскивать кур из грузовиков.

Один из них прикрыл ладонью сигарету.

– А мы, по-твоему, чем занимаемся?

Зи воспользовался случаем, чтобы размять длинные ноги, – вышел из машины и риторически спросил:

– К тюрьме готовы?

У расследователей на лицах читалось разочарование. Они не получали смс и не знали, что творится в городе, но по усталым фигурам людей, выбравшихся из грузовика, было нетрудно догадаться, что все пошло не совсем так, как планировалось. Быстро смекнули: они в жопе, и отныне будут погружаться в нее все глубже и глубже. Проникнувшись этим осознанием, они вместе закончили разгрузку. На это ушло еще несколько часов. Разобрали батареи и запустили кур в птичник: теперь, с третьим грузовиком, всего их было более сорока тысяч.

– Ты тут что, птицеферму собираешься открыть? – спросил Зи.

Когда с разгрузкой было покончено и они стояли у грузовиков, обсуждая следующие шаги и грядущую необходимость побега, Аннабел вышла вперед и сказала:

– Ну, давайте уже валите.

Зи долго упрашивать не пришлось.

– Поехали? – спросил он, имея в виду Дилла, потому что Аннабел ни хрена никуда не ехала, она уже вышла из дела. Расследователи завели один из грузовиков. Дилл и Аннабел – остались. Зи посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как они направляются обратно в птичник. Вот больная.

– Можно будет договориться, чтобы завтра сюда приехали люди и их забрали, – говорил Дилл, вытирая руки о штаны.

Следом за Аннабел он обогнул птичник и зашел на задворки.

– Надо им воды принести, – сказал он. – Есть у нас запасы?

Он смотрел, как она отпирает двери, отодвигает в сторону древние запыленные засовы, тут все было сделано из дерева, которое трухлело не одно десятилетие. Что она вообще творит?

– Они же сейчас наружу выбегут, – сказал он, глядя, как она оттаскивает дверь в сторону и солнечный свет прорывается в темноту, освещая тысячи кур. Ошарашенные светом, те отступили.

– Тут, конечно, пыльно, но… – начал он.

Она стала пробираться сквозь кур к другому концу птичника.

– Господи боже, – теперь он понял. – Это и был твой план?

Дошла до дальнего конца постройки, подняла руки и закричала через головы сорока тысяч кур:

– А ну давайте, пошли отсюда!

Поле. Раньше пустота, нынче все в цветах. Трава высокая, клевер. По ту сторону – лес.

Раньше их сюда не приглашали. Никто не предлагал им выйти и взглянуть на небо, а из клеток этого не увидишь. Они никогда не ощущали космоса вокруг себя, никогда не чувствовали под ногами ни травы, ни земли. Курицы замерли перед дверью, внутри переполненного птичника, и выглянули наружу, склонив головы набок, вертя ими туда-сюда. Небо сверкнуло – наверняка оно было полно хищников. Но на земле-то, возможно, найдется что-нибудь съестное. Левым глазом (куры используют левый глаз, чтобы смотреть вдаль) они видели деревья, которые начинались по ту сторону поросшей травой прерии. Воздух был влажен и чист – новыми, не знакомыми им влажностью и чистотой. В нем летала пыльца. Вот им уже нравится воздух – прохладный, насыщенный насекомыми, тихий, – а скоро понравится и все остальное, только дайте им немного времени. Дайте освоиться.

На стыке солнечной дымки и темноты птичника взметнулся вихрь из пылинок.

Путешественники, потомки древних жителей леса, растерянно топтались на месте. Белые леггорны – порода нервная. Да, Буааак беззаботно выбралась из Платоновой пещеры, но эти куры не обладали тем же духом авантюризма, бездумным принципом “гори-все-огнем”, которым руководствовалась та странная птица. Этим курам было страшно.

Нет, спасибо. Мы останемся внутри. Нам и тут неплохо.

И вдруг, как всегда в их жизни, кто-то решил за них. Раздался жуткий шум, и кур, стоящих у дверей, вытолкнули наружу те, что стояли позади.

Тем временем в полицейском участке Джейни сидела на полу, закованная в наручники. Оставалось еще несколько часов до момента, когда она влюбится в Зи – того, кто семь лет спустя явится в ее девичью спальню и станет там вместе с ней ждать три месяца, а потом выйдет, тоже вместе с ней, как будто из темного птичника, жмурясь от яркого света. Зи – тот, с которым она попробует начать все сначала. Попробует попросить большего.