Андрей Школин - Прелести
— Тебе она всё равно не нужна, а мне сам понимаешь… Сейчас постираешься, похаваем маленько. Проголодался, небось? Потом подельника твоего поищем, отпишем по тюрьме. На, возьми зубную щётку и пасту мою, полотенце вон висит, вытрешься. Сейчас чай вскипятим, у тебя ведь и чаю нет? Ничего, мой попьёшь, мы ведь теперь одна семья. Эти-то все уже поели перед сном, — Владимир кивнул в сторону спящих.
— Они все под следствием? — я закончил стирку и слил воду из таза в раковину.
— Да какой там… Кроме меня, Ромки и Юрика Макара, — он указал на рыжего, — все уже осужденные. Барон так вообще на тюрьме уже два года торчит, а получил четыре, — Владимир поглядел на ближайшую шконку, где спал худой с сединой в волосах мужик.
— А что он здесь делает?
— Да хрен его знает, — сквозь зубы процедил мой новоявленный семейник. — Я сам в эту хату заехал две недели назад. До этого в четыре-восемь сидел.
— И кто тут за что находится?
— А кто за что. Этот — Барон, Сергеем его зовут, кажется, дрель украл в деревне. У него уже шестая ходка и всё «за хлебом». Юрик Макар убил кого-то. Валера по сто сорок четвёртой, как и Барон — ему три строгого влепили, — Владимир указал на самого старшего по возрасту в камере. Тот спал так же, как днём, с шапкой на глазах. — Ну а Ромка, по-пьяни, кого-то избил и деньги отобрал, ему сто сорок пятую повесили — грабёж. Он, в принципе, бычок. Куда направишь, туда и побежит. Ну а ты, я вижу, пацан грамотный… — говоривший немного шепелявил, пришёптывал. — Ладно, пора хавать, чай вскипел, — он снял с решки колбасу, сало, лук, чеснок, нарезал всё это крупными кусками и вместе с хлебом разложил на столе. — Подходите ближе! Ромка, ты что там, замёрз, что ли?
Мы, разумеется, не отказались воспользоваться подобной щедростью.
— Ты давно из Красноярска? — Роман пережёвывал луково-колбасную смесь. — Я там в школе учился. Года два жил, пока борьбой занимался.
— Какой борьбой-то?
— Вольной, потом дзю-до. В спортзал ходил, в этот… Не помню название, давно дело было.
— Я тоже дзю-до занимался, в своё время, конечно. Давно здесь сидишь?
— Да дней десять. Залетел-то по дурости. Из кабака вышел, из «Анны»… Слышал такой? Ну вот, вышел, тачку ловлю, никого не трогаю, вдруг три чёрта каких-то подходят, встают впереди меня и тоже голосуют. Встали бы сзади, как полагается, я бы им слова не сказал. Ну, а так, пришлось сделать замечание, вежливо, конечно. Они будто и не слышат — стоят себе, голубки. Мне домой-то надо попасть? Жена волнуется… Или ждать, когда они уедут? Подошёл, взял двоих в охапку и потащил под арку… Пока с этими разбирался, третий ментов вызвал, мол: «Бандит его товарищей грабит!» А кого я грабил? По рёбрам пару раз съездил, было, но деньги-то не брал. Менты разве станут разбираться? Я попытался им про такси рассказать, они мне в ответ дубинками и в райотдел… Самое смешное то, что все трое ещё поздоровее меня будут. Нет, чтобы просто шею мне намылить (что, втроём не справились бы?), так они ещё и жаловаться побежали, козлы… — Ромка проглотил кусок сала вперемешку с горькой слюной обиды и запил всё это чаем. — Моё дело уже на днях закрыть обещают. Быстро они…
— Да ты нам честно скажи, — Владимир подмигнул мне заговорщически, — забирал у мужиков деньги или нет? От братвы-то не скрывай.
— Какие там деньги? Были бы деньги, ещё куда ни шло, а то ни за что, ни про что, раз — и сто сорок пятая…
— Будет тебе переживать. Твоя статья всего до семи лет, а моя с восьми только начинается, — «успокоил» Володя.
В это время в стену трижды постучали.
— Сходи, посмотри, — кивнул Ромке «старший товарищ».
Роман залез под шконку и начал там что-то колупать. Затем послышался его голос:
— Привет. Ага, давай… Дома, — он вылез с тремя свёрнутыми бумажными записками-малявками в руке. — Так, это в сто пятьдесят первую, это в сто двадцать девятую, а это Бертнику, тебе, то есть, — Ромка передал одну мульку Владимиру, затем отодрал с противоположной стены зелёную наклейку в цвет краски, в которую была окрашена камера, и, обнажив дыру размером с кулак, стукнул в свою очередь три раза.
— Володь, а где «лошадь»?
— У меня на шконке под матрацем возьми.
— Ромка нашёл «коня» (прут из веника с резинкой на конце) и зацепил на него оставшиеся две малявы:
— Ой-ёй. Не спи, замёрзнешь. Мульки прими, — прокричал он в дыру и сунул туда прут.
— Дома, — послышался голос из другой камеры.
— Ну, дома, так дома, — Ромка спрятал лошадь и вернулся к нам.
Владимир, между тем, прочёл свою почту и уселся писать ответ.
— Поел? — он поднял на меня голову.
— Поел, благодарю.
— Ложись тогда, досыпай.
— Пусть Ромка ложится, — кивнул головой пацану. — Я только что проснулся.
— Да я вообще днём сплю, — Роман застыл на дальняке. — Привык уже. Так что, спи, пока место свободное.
— А ты, Володь, когда спишь? Тоже днём?
— Я урывками, по два, по три часа, когда тусоваться надоедает, — он обнажил золотую челюсть.
Я забрался на шконку и укрылся одеялом:
— Во сколько проверка?
— Не проспишь, разбудят.
* * *На проверку всех вывели в коридор. Старлей беглым взглядом осмотрел арестантов, а коридорный в это время простучал по стенам камеры. Дыр, «разумеется», не нашёл. Впрочем, Бертник с Ромкой заделали их действительно искусно. Бертник перед проверкой гладко выбрился и аккуратно оделся во всё лучшее. Надо отдать ему должное, в дальнейшем он так же тщательно готовился к этой, на первый взгляд, рядовой повседневной процедуре, как бы желая показать работникам СИЗО: «Хоть я и за решёткой, но всё равно, при любых обстоятельствах, буду больше походить на человека, чем вы». Впоследствии, при всём моём неодинаковом отношении к Владимиру, я перенял у него эту привычку.
— Заходите, — офицер махнул рукой и запустил нас назад в камеру.
На столе в чашках уже стояла баланда, которую Роман получил на всю хату.
— Тебя как зовут? Андрюхой, кажется? — рыжий Юрик-Макар сиганул с разбега на свою шконку. — Вон свободная шлёмка, бери себе, будешь из неё хавать. А пока из моей ешь. Я не хочу, я ещё не проснулся, — и он смачно зевнул.
— Да я тоже не хочу. Тем более, ночью похавал.
— Где ты похавал?
— Вон, с Володькой и Ромкой.
— А-а… — Макар перевёл взгляд с меня на Бертника. — Ну, как хочешь.
Есть не стал никто. Ромка и Бертник улеглись спать. Макар, Валера и Барон на нижних шконках тоже. Бодрствовать со мной остался только парень с верхней, над Юриком, шконки, Серёга Чернов.
— Привет, — он улыбнулся и показал незаполненный ряд зубов. — Долго ещё после нас в подвале торчал?
— Где после вас? — не понял я.
— Ну, мы же с тобой в одной хате на подвале находились. Да ты, наверное, не помнишь. Я с этапом в воскресенье пришёл.
— Нет, не помню, народу много было.
— Вот, вот. Я на суд ездил. Мне три года химии дали, представляешь?
— Тоже по восемьдесят девятой?
— А у тебя восемьдесят девятая? Ну, тогда тоже. Только у меня уже третья судимость. Первый раз условный срок получил. Второй раз ИТР — исправительно-трудовые работы по месту жительства. Проценты из зарплаты снимали в фонд государства. И вот сейчас не зона, а химия всего лишь. Сам не ожидал, повезло… — он опять улыбнулся и пошёл умываться. — Сегодня событие — в баню поведут.
Часов в десять утра коридорный постучал по фрезе:
— Прогулка! Прогулка!
— Сергей подбежал к кормушке:
— Какая прогулка? Сегодня же в баню идём!
— Баня после обеда.
— Вот те на… — он развёл руками и поглядел на меня. — Ладно, надо пацанов будить. На прогулку, так на прогулку…
Поднялись Макар, Барон и, как ни странно, Ромка, хотя спал он совсем немного. Макар запихнул под телогрейку самодельный, сшитый из тряпок мячик:
— Так в баню точно после обеда?
— Ну, точно, — закивал головой Чернов, — что я тебе, врать буду?
— Смотри, а то на пиндюлину нарвёшься, — хитро улыбнулся Юрик.
— Да пошёл ты…
Разговор был шутливым, дружеским, без злобы. Я натянул телогрейку, которую выменял на подвале у временного сокамерника Юрика, и вместе со всеми приготовился выйти из камеры. Вдруг Бертник встал со шконки и подошёл впритык. Подошёл и заговорил шёпотом, скороговоркой, так, чтобы другим не было слышно:
— Сейчас выйдешь с ними во двор, язык держи за зубами, понял? Если начнут спрашивать про твою делюгу, отшучивайся, но детали не выдавай. Люди разные здесь, тем более в тройнике. Прикинься овечкой, мол, забрали, а за что не знаю. Статью шьют ни за что. И вообще, про себя много не рассказывай. Я ведь не просто так говорю. Два года после вынесения приговора на тюрьме не сидят, понял? С Ромкой тоже не особенно откровенничай. И про то, что я тебе сейчас сказал, молчи. Ну, давай, иди, — он опять запрыгнул на свою шконку.
