Дуглас Кеннеди - Пять дней
— Вы всегда ходите в очках? — полюбопытствовала я.
— Ужасные, да? — спросил он.
— Я этого не сказала.
— Я сам это говорю. Мюриэл выбрала их для меня восемь лет назад. Я с самого начала видел, что это ошибка. Но она сказала, что они деловые, солидные. А для меня это все равно что «скучные».
— Зачем же вы их купили?
— Хороший вопрос.
— Пожалуй, слишком прямолинейный, — сказала я, заметив, что поставила его в неловкое положение. — Не хотела быть с вами резкой. Простите.
— Не извиняйтесь. Часто я сам задаю себе этот же вопрос. Видите ли, я вырос в семье, где мужчинам одежду всегда выбирали женщины. Такие понятия, как стиль, меня не интересовали.
— Однако у вас есть чувство стиля…
Ричард дернул за рукав своей куртки на молнии:
— По-вашему, это «стиль»? Я даже в гольф не играю.
— Значит, вы способны отличить хороший вкус от плохого. Вы разбираетесь в живописи, знакомы с творчеством Сая Твомбли и Джона Сингера Сарджента. А уж в том, что касается книг, языка…
— Я часто говорю себе, что я одеваюсь, как страховой агент.
— Так не одевайтесь, как страховой агент. Измените свой стиль.
— Перемены. Одно из самых тяжеловесных слов в языке.
— И одно из самых легковесных, если принять принцип перемен. «Мне не нравятся мои очки, поэтому я их сменю».
— Это у многих может вызвать недоумение.
— Для вас так важно чужое мнение?
— Приходится с ним считаться. Перемены. Это дело опасное.
— Да, очки менять очень опасно.
— В прошлом году я пообещал себе, что куплю кожаную куртку.
— Купили?
— Примерил одну в каком-то из магазинов Фрипорта. Мюриэл сказала, что в ней я выгляжу, как стареющий мужчина, переживающий личностный кризис.
— Она часто так «сердечна» и «любезна»?
— Вы действительно прямолинейны.
— Обычно — нет.
— Почему же сейчас?
— На мой взгляд, в данный момент это уместно.
— Вы покупаете мужу одежду?
— Одеваю ли я его? Ответ: нет. Я пытаюсь настраивать его на то, чтобы он думал о своем гардеробе, но ему это неинтересно.
— Значит, он одевается, как…
— …человек, которому все равно, что на нем надето. Кстати, думаю, вас позабавит, если я скажу, что в прошлом году на его день рождения я купила ему кожаную куртку. Знаете, такую, как у летчиков. Он одобрил.
— Ну, у вас определенно есть вкус. И вы умеете одеваться стильно. Сегодня, как только вы вошли в бистро, я сразу подумал, что вам самое место в Париже. Хотя я мало знаю о Париже — только то, что читал и видел.
— Возможно, вам следует там побывать.
— А вы там были?
— Мои представления о Франции ограничиваются Квебек-Сити.
— А я однажды ездил в Нью-Брансуик на встречу с клиентом, у которого был бизнес в Мэне. Это было тринадцать лет назад, когда в Канаду еще можно было ездить без паспорта. Странно не иметь паспорта, правда?
— Так оформите.
— А у вас есть?
— Есть. Лежит дома в столе — ненужный, ни разу не использованный, нелюбимый.
— Так используйте его.
— Я бы с удовольствием. Но…
— Понятно: жизнь.
У нашего столика появился официант, осведомился, хотим ли мы кофе. Я глянула на часы: почти половина третьего.
— Я вас задерживаю? — спросила я Ричарда.
— Вовсе нет. А я вас?
— У меня нет никаких планов.
— Тогда кофе?
— Прекрасно.
Официант исчез.
— Жаль, что полтора часа редко пролетают так быстро, — сказала я.
— И то верно. Хотя вам, если учесть характер вашей работы, скучать, наверно, не приходится. Каждый день новые пациенты. Новые личные драмы, надежды, страхи, все такое.
— Послушать вас, так рентгенологическое отделение в небольшой больнице Мэна — это прямо русский роман.
— Разве нет? Как вы сами сказали, характеризуя мой «пустячный» рассказ, общечеловеческие проблемы везде одинаковы, будь то крупный город или маленький. А вы, должно быть, постоянно сталкиваетесь с людскими трагедиями.
— Я наблюдаю новообразования неправильных форм и зловещие тени. А дальше уж рентгенолог решает, что они означают.
— Но вы, наверно, сразу видите, если…
— …если это начало конца? Да, боюсь, это одно из преимуществ моего ремесла. Я почти двадцать лет работаю рентген-лаборантом и, глядя на изображение злокачественной опухоли, могу сразу сказать, какая это стадия: первая, вторая, третья, четвертая. Соответственно такие новости я обычно узнаю раньше рентгенолога. Слава богу, существуют жесткие правила, запрещающие рентген-лаборантам информировать пациентов о том, хороший прогноз или плохой, хотя, если кто-то настаивает и в его или ее случае новости обнадеживающие, я своеобразным кодовым языком, который понятен большинству пациентов, намекаю, что беспокоиться не о чем. А наш врач-рентгенолог, доктор Харрилд, общается с пациентами лишь в том случае, если уверен, что плохой диагноз не подтвердился.
— То есть если рентгенолог не выходит к пациенту после того, как ему сделали рентген или КТ…
— В каждом лечебном учреждении свои порядки. Если это большая клиника, например Массачусетская больница, что находится здесь неподалеку, там, я уверена, рентгенологи, следуя строгим правилам, никогда не общаются с пациентами. Но мы не всемирно известная клиника, обслуживаем, как вы знаете, исключительно местное население. И мы немного нарушаем правила. В частности, доктор Харрилд встречается с пациентом, если диагноз не смертельный.
— А если он не встречается с пациентом…
— Совершенно верно. Значит, обследование, скорей всего, дало неутешительные результаты.
— Я это запомню.
— Надеюсь, вам не придется столкнуться с подобным диагнозом, — сказала я.
— На самом деле, подобный диагноз в конце концов ждет каждого из нас. Моя работа во многом связана с умением оценивать степень риска. Так что я тоже уделяю пристальное внимание физическому состоянию своих потенциальных клиентов, хотя и смотрю на них с другой точки зрения. Пытаюсь понять, к какой категории нездоровых людей они принадлежат. Возможно, они из тех, кто не доживает до пятидесяти пяти, потому что у них отказывает сердце из-за того образа жизни, что они ведут. Или у них плохая наследственность — предрасположенность к раковым заболеваниям. Или, на мой наметанный глаз, они настолько побиты, выхолощены жизнью, что делать ставку на них бессмысленно.
— Значит, у вас тоже наметанный глаз.
