Даниэль Пайснер - В темноте
Вот тогда Соха и придумал свой план. Он решил обмануть коллег, чтобы продолжать пользоваться их помощью. Моего папу факт соучастия в этом обмане насторожил, но Соха успокоил его, сказав, что единственный «пострадавший» тут он сам, Соха. С этим отец не мог не согласиться. Ему осталось только облегченно вздохнуть, понимая, что время последней котлеты еще не пришло.
Естественно, долго вводить в заблуждение Вроблевского с Коваловым Сохе не удалось – они вскоре сообразили, что происходит. Да и Ванда Соха обнаружила, что их сбережения стали таять на глазах. Словом, в какой-то момент нам пришлось задуматься об уходе из канализации. Однажды утром Соха с Вроблевским сказали нам, что больше не могут помогать нам. Мы видели, как тяжело это признание далось Сохе. Вроблевский же предложил вывести нас наверх в той части города, где у нас будет больше всего шансов выбраться из него в сельскую местность.
Мама отказалась наотрез:
– Мы останемся здесь и умрем, если уж до этого дойдет, но наверх с детьми не выйдем. My zostajemu tu nawet jak mamy umrzec tu razem.
Папе оставалось только поддержать маму.
Остальные во мнениях разошлись. Они знали, что случилось с другими членами нашей группы, решившими в свое время променять хоть какую-то определенность жизни в подземельях на неопределенность существования на поверхности. Они не хотели расставаться с нашей семьей, потому что привыкли полагаться на изобретательность моего отца и чувствовать заботу со стороны моей мамы. Мои родители были явными лидерами группы. Однако всем было понятно, что без Сохи с Вроблевским и их поставок продовольствия мы неизбежно погибнем и пойдем на корм нашим соседям по подземному бункеру – тем самым крысам, от которых мы так долго спасали свои продукты.
В конце концов было решено, что мы никуда не пойдем. Мама уже приняла такое решение от лица нашей семьи, а теперь с ним согласились и остальные. Мы рискнем и попытаемся выжить в подземельях сами. Предполагалось, что Корсар и, возможно, кто-нибудь еще из мужчин смогут время от времени выбираться наверх в поисках продуктов. Ведь Корсару уже такое удавалось, а значит, может получиться и еще, и мы сможем хоть как-то выживать до повторной оккупации города русскими.
Соха с Вроблевским сказали нам свое последнее «до свидания». В нашей жизни уже было много печальных мгновений, но это мгновение было, наверно, печальнее всех. Мы не имели права на недовольство – ведь они тоже должны были думать о своих семьях и собственной жизни. У них больше не было возможности посвящать свои жизни спасению наших.
Я помню, как мне было грустно, когда Соха ушел, как мы думали, навсегда. Когда-то он был для нас посторонним человеком, но теперь стал буквально членом семьи. Я вспомнила добрую учительницу, приходившую к нам в гетто, чтобы забрать меня к себе. Тогда я не захотела уйти, но теперь я бы ушла с Сохой. Я абсолютно уверена, что согласилась бы, если б он это предложил. Насколько мне было известно, такой вариант никогда не обсуждался, но если б дошло до этого, я бы не чувствовала, что расстаюсь со своей семьей.
Такие мрачные мысли, даже после всего пережитого, были совершенно не в моем характере, но ведь в тот момент я была уверена, что больше никогда не увижу Сохи. Сейчас я не могу в точности сказать, день или ночь была там, снаружи, но для нас, оставшихся в дождеприемнике под Бернардинским костелом, наступили самые беспросветные часы.
* * *К счастью, этот период беспросветности быстро кончился, и уже утром снова засияло солнце. Мы проснулись в обычное время и убрали доски, служившие нам кроватью. Берестыцкий начал утреннюю молитву. Вайнбергова вскипятила воду для кофе. Все были крайне угнетены и занимались своими делами в полном молчании, как вдруг донеслось знакомое хлюпанье сапог по вонючей канализационной жиже… Мы уже не ждали ни Сохи, ни Вроблевского, но кто же еще это мог быть? Несколько минут мы прислушивались… Мы были настороже, потому что допускали, что немцы обнаружат нас в первый же день нашего самостоятельного существования. Конечно, это было бы печально, но такой вариант развития событий мы считали вполне вероятным.
И вот наконец из трубы выглянул… Соха!
– Польдю! – воскликнул папа. – А где же Стефек?
– Сегодня, кроме меня, никого не будет, – ответил Соха.
– А завтра? – спросил папа.
– Завтра – посмотрим.
– А Ковалов?
– Завтра будет видно…
В этот день состоялся наш последний разговор о деньгах и решении товарищей Сохи перестать помогать нам. О разногласиях между нашими спасителями речи не шло. Возможно, Соха с моим отцом придумали какие-то другие условия сотрудничества, но я об этом ничего не знала и не знаю. Главное, Соха вернулся и теперь нас больше не бросит!
И наша подземная жизнь вошла в привычную колею. На следующий день Соха вернулся в сопровождении Вроблевского, что послужило поводом для еще большей радости. Ковалов опять остался часовым…
Дни снова стали похожи один на другой, но случались и вариации. Однажды, вскоре после того, как у нас кончились деньги, Соха с Вроблевским очистили принадлежавший немцу магазин. У Сохи, раскаявшегося вора, это преступление угрызений совести не вызвало, потому что немцы первыми отобрали у нас все, и, по его разумению, он всего лишь восстанавливал справедливость. Я так и не узнала, как он придумал эту операцию, но как-то утром он сообщил нам, что они с Вроблевским сбросили в расположенный неподалеку колодец несколько десятков модельных мужских рубашек. К тому моменту мы прожили в подземельях уже несколько месяцев и наша одежда превратилась в лохмотья. Соха подумал, что, получив новую одежду, мы хоть немного воспрянем духом. До войны Берестыцкий был портным в Лодзи, и я помню, как он восхищался качеством этих рубашек. Несколько следующих дней мы, наверно, выглядели смехотворно, потому что все до единого, и мужчины, и женщины, и дети, расхаживали по Дворцу в шикарных мужских рубашках. Но со временем и они износились и пришли в негодность.
Кроме одежды, наши спасители вынесли из того магазина и другие вещи, в основном ткани, которые они потом продали на черном рынке. На вырученные деньги они покупали нам хлеб и другие продукты. Совесть Соху ничуть не мучила: он видел в этом лишь возможность переложить на плечи немцев часть расходов по нашему содержанию.
– Это справедливо, – сказал он, – а значит, так тому и быть!
Случались у Сохи с Вроблевским и другие удачи. Один раз Соха наткнулся на грузовик с картошкой. Это было зимой, повсюду гуляли слухи, что картошки не будет. Мой папа прочитал об этом в газете. Нас это тоже касалось – ведь мы питались картошкой почти постоянно. Забеспокоился и Соха. Чем больше денег они с коллегами тратили на нас, тем меньше у них оставалось для себя, а Ковалов с Вроблевским и так давно ворчали, что у нас не осталось ни гроша. Увидев грузовик, Соха подумал, что можно было бы переправить немного картофеля во Дворец и тогда ему с Вроблевским не придется тратить деньги на покупку картошки и таскать сумки с ней по тоннелям.
