Алина Знаменская - Женщина-зима
— Айда за черемухой! — позвал он.
— Куда?
— Я место знаю.
Марина выбросила окурок в палисадник, спрыгнула с крыльца. Минута — и она готова. Сидит позади Тимохи, обняла его за талию.
Едут. У Тимохи дух зашелся. И зачем овраг с черемухой так близко? Зачем до него не как до райцентра? Как горит его кожа под маленькими пальцами Марины — не описать. Как он спиной чувствует живое тепло ее груди, а шеей — дыхание! Ехал бы и ехал так целую вечность. Но овраг — вот он. И все же Тимоха схитрил. Сделал крюк, как бы выбирая место, где лучше оставить мотоцикл. Выбрал. Марина спрыгнула и стала скакать, как дедова молодая коза Белка. Тимоха понимал эти ее скачки. Марина скакала и танцевала на траве от восторга, он и сам испытывал пьяный восторг весны, усугубляемый сладким духом черемухи. Но скакать Тимоха стеснялся. Он стоял возле мотоцикла и улыбался, глядя на девушку. Потом они спустились в овраг, в его сырую прохладную сердцевину, в самую гущу дурманящего, неправдоподобного в своей густой щедрости, аромата: Где-то здесь, не дожидаясь ночи, вовсю щелкал соловей, выводил рулады.
— Мамочка моя! — всплеснула руками Марина. Она не нашла больше, что сказать. Тимохе вдруг стало стыдно за пустые бутылки, валяющиеся тут и там под ногами. За консервные банки и использованные презервативы, то и дело попадающиеся на глаза. Как-то не учел он всего этого. Не замечал, что ли, раньше? А если бы учел, то не поленился бы, приехал заранее, прибрал… Но Марина, казалось, ничего не замечала, кроме самой черемухи, этих белых пахучих облаков с синими окошками неба меж веток.
Тимоха полез наверх, ломал ветки и подавал Марине. Вскоре она сама стала похожа на облако. Смеясь, позвала Тимоху: хватит!
Вернулись к мотоциклу.
— Айда кататься! — затаенно, боясь отказа, позвал Тимоха.
— Айда! — передразнила Марина.
Поехали. Мотоцикл ревел на всю округу, Марина смеялась, подпрыгивая на кочках, черемуха щекотала парню шею.
В лугах за селом было пусто, звонко от ветра и прозрачного воздуха. Молодая зелень била в глаза своей неприкрытой яркостью. Грунтовая дорога весело бежала меж полей, и здорово, что не было ей конца и края. Так можно было лететь, подпрыгивая на кочках, довольно долго, целую вечность. Тимоха ни на что в мире не променял бы эти мгновения. Но нужно было возвращаться, обещал матери помочь по хозяйству. Ей некогда — завтра театр уезжал в район на фестиваль.
Тимоха подрулил к самому крыльцу Плешивки, Мотоцикл с треском отфыркивался после гонки. Плешивка, щурясь от солнца, смотрела на них через окно. Марина спрыгнула на землю в облаке черемухи, легко вспорхнула на крыльцо. Там лицо в черемуху окунула — надышаться. И оттуда Тимохе пальчиками сделала «пока».
У парня сердце выпрыгнуло и по крыльцу вслед за Мариной — прыг, прыг…
За танцоркой уже дверь закрылась, а он все таращился вслед с блаженной улыбкой.
С остатками улыбки он и домой пришел. Взял ведро с мешанкой, понес корове. И вернулся — выражение лица не изменилось. Физиономия сына весьма удивила Полину.
— Тим, да ты слышишь ли, что я говорю?
Тимоха с трудом вынырнул из своего блаженного состояния и уставился на мать.
— Вот список, говорю, тебе. Все дела твои расписаны на каждый день. Кого кормить, поить, когда доить.
— Ага.
— Деньги вот где лежат. Видел?
— Угу.
— Кур не забывай. Утром давай им лоток зерна и лоток подсолнечника. Загоняй их вечером.
— Ну.
— Тим, я ведь на две недели уезжаю. Справишься?
— А то!
— Если что, сразу к деду! Понял?
— Знаю. Ты утром уезжаешь?
— Завтра с утра. Генка Капустин повезет. Наши выступят — и сразу назад. А я останусь. Для руководителей семинар будет. Учеба. Мастер-классы будут показывать разные актеры, режиссеры. Из Москвы будет театральный критик. Драматурги всякие. Да ты меня слышишь?
— Угу.
— Я у тети Любы поживу. Тебе звонить буду. Да ты не заболел ли?
Полина привычным движением проверила у сына лоб. Все нормально.
— Да здоров я, мам. Поезжай и ни о чем не думай.
— Как не думай? Теленка не забывай поить. И сам вари себе, не ешь всухомятку.
На следующее утро завидовские артисты уезжали на фестиваль в район. Декорации разместили в самом конце автобуса, костюмы развесили по салону, предварительно упаковав в целлофан. Ехали шумно. Всех возбуждало предстоящее выступление в районе. Больше других было слышно, конечно, Ольгу. Она сидела впереди, громко хохотала, то и дело вертелась, пытаясь общаться сразу со всеми. Клавдия Семеновна попробовала завести русскую народную, но ее бесцеремонно заглушил включенный Генкой магнитофон. В общей шумихе не участвовали двое. Как-то так получилось, что Ирма сразу прошла назад, заняла боковое место. А Володька втащил туда декорацию. Поставил и сел рядом. Так они ехали на заднем сиденье, занавешенные костюмами. Притихшие, молчаливые. Впереди них сидела Полина. Умудрялась дремать в общем шуме. Какой-то отрезок пути пришлось ехать проселочной дорогой. Подбрасывало так, что костюмы сыпались с вешалок. На Володьку, сидевшего ближе к проходу, свалилась вешалка с платьями. Он положил ее себе на колени, сдвинувшись к Ирме. Теперь их колени волей-неволей оказались тесно прижатыми друг к другу. Ее левое — к его правому. Это обстоятельство сразу внесло в поездку этих двоих совершенно особенную ноту. Ирма перестала слышать автобус. Кто о чем говорил, кто над чем смеялся? Ее ощущения переместились в область левого колена — через ткань одежды к нему проникало горячее нервное поле сидевшего рядом мужчины. Это было волнующе приятно. Тело расслабилось. Из него совершенно исчезло напряжение. Оно всеми клеточками слушало свое левое колено и отзывалось незнакомыми новыми импульсами. Ирма попыталась эти импульсы расшифровать. Она чуть шевельнулась, устраиваясь поудобнее, Володька мгновенно отреагировал — шевельнулся в ответ, но колено не отодвинул. И она свое не убрала. Ей было приятно греться его теплом и так уютно чувствовать рядом его колено. Наверное, Володька ощущал нечто подобное. Он нашел ладонь Ирмы и накрыл своей. Она руки не убрала. Володька гладил тонкие пальцы, и они в ответ слабо вздрагивали. Ирма смотрела в окно, но все ее существо сейчас было обращено к нему. Она сама испугалась своих ощущений. Вся нежность, которую он накопил и не мог, не смел выразить, щедро лилась теперь через пальцы вверх по руке, к шее, к голове. Все становилось горячим, словно Ирма сидела у огня. Щеки ее пылали, вся она горела, внутри что-то томительно вздрагивало и подкатывало к горлу.
Дорога до райцентра оказалась слишком короткой. Там, на площади, уже выстроились автобусы их конкурентов — многочисленных сельских коллективов, прибывших на фестиваль. Суета сразу же поглотила их — регистрация участников, размещение, обед. После обеда Полина отправилась на жеребьевку и, к своей досаде, вытащила третий номер. Выступать третьими — значит, последними сегодня! Поздно вечером, когда ребята устанут, а ведь им предстоит еще обратная дорога! Она попыталась поменяться местами с Марьевкой или Студенцом, но никто из них не собирался ночевать в райцентре. Оба коллектива планировали вернуться домой засветло. Впрочем, завидовским артистам, похоже, было все нипочем.
