Ирвин Шоу - Хлеб по водам
— Сказал, что будто бы братья обещали скинуться и помочь деньгами, если он подыщет себе подходящее занятие. Очевидно, они будут только рады, если он выйдет из дела. Надо же, пятеро братьев — и все в одном бизнесе!.. А у него есть еще две сестры и двоюродные братья. Настоящая итальянская семья… — Хейзен снисходительно усмехнулся, дивясь средиземноморской плодовитости. — Об отце я кое-что знаю. Один из моих клиентов имеет с ним какие-то дела. Тупоголовый, но честный — так он его характеризует. И очень удачливый. Именно эта группа очень сильно продвинулась за последнее время. Везде, кроме, разумеется, Италии. — Адвокат улыбнулся своей шутке краешками губ. — Отец, насколько я понимаю, довольно скептически относится к планам сына.
— Вы им что-нибудь посоветовали? — едва ли не с упреком спросил Стрэнд.
— Я сказал, что молодость — самое подходящее время для риска. А потом сообщил, что мне пора домой, переодеваться к обеду. А как относитесь к этому вы с женой? — поинтересовался он после паузы.
— Стараемся не вмешиваться, — сдержанно отозвался Стрэнд.
— Я не перестаю удивляться тому, — начал Хейзен, — что вы с женой позволяете детям идти своим путем. — В голосе его не слышалось ни одобрения, ни упрека. — У нас в доме были совсем другие порядки. Нам со всей определенностью говорили, что именно мы должны делать. И мой брат, разумеется, восстал. Уехал в Калифорнию и остался там навсегда. Даже на похороны отца не приехал. Мы очень редко общаемся, и то исключительно по телефону. Но я слышал, что он вполне счастлив. А может, это всего лишь слухи. — Хейзен иронически улыбнулся.
Наверху послышались звуки гитары. Отрывистые аккорды, то мрачные и глухие, то веселые и звонкие, они точно вторили настроению Джимми. Казалось, он с помощью этого инструмента вел сам с собой некий диалог и один его голос был печальным, а другой — насмешливым и легкомысленным.
— Если шум вас беспокоит, — заметил Стрэнд, — я поднимусь и скажу сыну, чтобы прекратил.
— О нет, — ответил Хейзен, — мне всегда приятно слышать звуки музыки в доме. Я сам сказал Джимми, что хочу послушать его игру.
— Да, он говорил. Но я подумал, может, это вы из вежливости?
— Я не настолько любезен, — усмехнулся Хейзен.
Некоторое время мужчины молча слушали музыку. Затем Джимми запел песню, которой Стрэнд не слышал прежде. Это уже не был диалог, это было нежное и горестное соло, походившее на бормотание и прерываемое резкими аккордами.
— Я уже, кажется, говорил вам: моя мать играла для меня на пианино, — вспомнил Хейзен. — Но только когда была молодой. А потом перестала. А еще через несколько лет умерла. Ушла тихо…
Ушла тихо, подумал Стрэнд. Что за выражение для описания смерти собственной матери!..
— Думаю, могу позволить себе выпить еще немного, — сказал Хейзен и поднялся из кресла. — Вам налить?
— Нет, пока не стоит, спасибо.
Хейзен стоял у буфета и готовил себе напиток, как вдруг в дверях послышался шум и в гостиную вошла высокая дама с шарфом на голове, повязанным наподобие тюрбана.
— И мне тоже налей, Рассел, — попросила она. Голос у нее был высокий, пронзительный, и, входя, она приветливо улыбнулась Стрэнду. Одета гостья была в юбку и свитер, на ногах туфли на низком каблуке. На вид лет сорок, худая, даже костлявая. «Не в моем вкусе», — автоматически отметил Стрэнд.
— О, Линда! — воскликнул Хейзен. — Я так боялся, что ты опоздаешь.
— Движение было просто страшное, — откликнулась женщина, раскатывая «р», чтоб подчеркнуть, насколько страшное. — Пятница, вечер. Миграция леммингов к морю. Привет. — Она протянула руку Стрэнду. — Я Линда Робертс. Рассел, как известно, не может делать две вещи одновременно. Разливать напитки и знакомить гостей.
— Добрый вечер, — сказал Стрэнд. — Аллен Стрэнд. — Рука у нее оказалась на удивление крепкая и мозолистая. Наверняка играет в гольф, подумал он. Большие, тщательно подведенные серые глаза, щедро намазанные помадой губы, которые иначе казались бы слишком тонкими. Она подошла к Хейзену, поцеловала его в щеку, оставив на ней маленький красный отпечаток, похожий на шрам. — Мне как обычно, — сказала она.
Хейзен уже начал смешивать ей мартини. Она с удовольствием следила за его действиями.
— Мартини — стоящая штука. Придает смысл жизни, — заметила она.
— Да, я слышал, — ответил Стрэнд.
— Рассел, я должна переодеться к обеду или могу сидеть за столом в этом дорожном рубище?
— Как хочешь. Будут лишь несколько близких друзей, — ответил Хейзен, протянув ей бокал мартини.
— Слава Богу. — Она начала потягивать напиток. — Благослови тебя Господь, Рассел, дорогой. Ладно, уж так и быть, причешусь к обеду. — Женщина опустилась в кресло, сжимая в ладонях запотевший от холода бокал на тонкой ножке.
— Линда останется здесь на весь уик-энд, Аллен, — сообщил Хейзен и направился за своим бокалом.
— Я — последний штрих в этой картине, — сказала Линда Стрэнду. — В любом случае сил возвращаться в город просто нет. Только что вернулась из Франции и обнаружила в галерее полный бардак. Картины, прибывшие морем из нашего французского филиала, выглядят так, словно пересекали Атлантику в каноэ. Я мечтала об этом мартини с момента переезда через мост Трайборо.[21]
Однако Стрэнд заметил, что гостья пошла причесываться, не выпив и половины. У двери на секунду остановилась и нахмурилась.
— Боже праведный, — пробормотала она, — что это за похоронные стоны?
Хейзен рассмеялся.
— Это сын Аллена, Джимми. Он у нас гитарист.
— Ой, как же это я! — Она прижала ладонь ко рту в шутливом испуге. — Прошу прощения, мистер Стрэнд. Я напрочь лишена слуха. Еще в детстве меня перекормили Вагнером, до сих пор сказывается.
— Ничего страшного, — улыбнулся Стрэнд. — Дома мы разрешаем ему упражняться только за закрытыми дверями. Боюсь, что у разных поколений совершенно несхожие представления о том, что должна представлять собой музыка. Лично я остановился в своем развитии на Брамсе.
— А мне нравится твой друг, Рассел, — улыбнулась миссис Робертс и быстро вышла из комнаты, не забыв прихватить с собой мартини.
Несколько секунд в гостиной царила тишина. Адвокат помешивал лед в бокале, Стрэнд гадал, является ли Линда пресловутой любовницей Хейзена. В общем, ему понравилась эта дама, но заводить с ней роман он бы никогда не стал. Интересно, а если бы кто-нибудь увидел его, когда он выходил от Джудит Квинлен со встрепанными волосами и растерянной ухмылкой?.. Наверняка записали бы Джудит ему в любовницы. Как просто испортить себе репутацию…
