Лучшие люди города - Кожевина Катерина

– Как это?

– Но вот представь, что у тебя отнимут имя. И дадут другое. Ты будешь не Антон, а Роберт.

– Этого не может быть. У меня могут отнять одежду. И мотоцикл. Но имя? Так не бывает.

Вечером написал Миша. Отец еще раз просит прощения. У Кии родилась двойня.

Глава 36

Всех рабочих выписали из больницы. Но массовое отравление не прошло бесследно. Завод только закрепил и приумножил дурную славу. Люди начали уходить. И Лена почувствовала, что все снова рассыпается. Глупо выйдет, если после стольких усилий ее все-таки уволят.

Она написала Эжену: «Я выбилась из сил. Хочется послать все в жопу. Кручу педали как сумасшедшая, но так и не сдвинулась с места. Как будто это тренажер». Он ответил: «Ну, дорогая. Тренажеры нужны не для того, чтобы на них ездить».

Мир мчался к Новому году, как пассажир, догоняющий автобус. И только Лена решила на этот раз обойтись без лишних церемоний – подарков, фейерверков, шампанского, оливье. Зачем это все, если новогоднюю ночь предстоит встретить в компании алоэ? Хотя насчет шампанского она еще не решила. Соцсети впечатляли фотографиями с новогодних корпоративов. Московский офис «Нефтепромрезерва» устроил вечеринку в итальянском стиле. Коллеги, кажется, неплохо вложились в фотозону. Можно было надеть карнавальный костюм и присесть на диванчик с витиеватыми ножками и бархатной обивкой. На полу валялась искусственная шкура леопарда, а сверху нависала многослойная люстра из псевдохрусталя. Получилась бета-версия элитного притона. Но больше всего Лену смущали не фото, а все эти одухотворенные списки: мои достижения за 2018-й, обещания самому себе, личные итоги года. Получил диплом за укрепление корпоративных ценностей, стал амбассадором по безопасности на рабочем месте, покорил пик Ленина и не помер, научился запекать глаз тунца. Эти люди как будто все двенадцать месяцев готовились обрушить на нее лавину своего превосходства.

Антон улетел в Питер, и Крюков сразу опустел. Лене казалось, что теперь она живет внутри игрушечного шара на подставке, за оболочкой из толстого стекла. Город завалило снегом. Дворники ритмично разгребали дороги, с хрустом атакуя сугробы совковыми лопатами. Если на первом этаже настежь открыть окно, то можно, не нагибаясь, погладить рукой снежный холм.

После работы Лена неприкаянно слонялась по улицам, пока сама не превращалась в сугроб. На площади перед администрацией поставили елку – тонкую и лысоватую. Она устало покачивалась на ветру, гнула к земле лапы, увешанные гигантскими картонными конфетами и пластмассовыми шарами. И вообще выглядела скорее обреченно, чем празднично – как женщина под грузом хозяйственных сумок. Рядом с елкой установили ледовый городок – две карликовые и одну большую горку, Деда Мороза с восточным разрезом глаз, Снегурочку, вообще без намека на черты лица, и трехметрового кабана – символ года. На окнах появились бумажные снежинки, за форточки люди стали напоказ вывешивать авоськи с кусками говяжьих и свиных туш – заготовки к праздничному столу. Крыльцо у кафе «Тополёк» обвили иллюминацией, которая угрожающе мигала красными инфернальными огнями с шести часов вечера до полудня.

Репетиции двигались со скрипом. Катя, как дикий зверек, сбегала сразу после читок, даже не попрощавшись. Она играла по-прежнему лучше всех. Татьяна завывала, Соня нарочито жестикулировала, Кира произносила реплики так тихо, что ее было еле слышно. Катя же умела находить баланс. Иногда она ломала ритм стиха, но все равно получалось хорошо. Ее угловатость пропадала на сцене и возвращалась сразу, когда Катя тянулась за скомканной курткой, чтобы убежать домой.

На последней встрече перед каникулами Таня поднялась со стула, прокашлялась и сказала:

– Короче это. Мои родаки сваливают в деревню. Хата свободная будет. Зову всех на Новый год.

– Вот это кайф! – Вовчик сдвинул кепку на затылок. – А то я уж думал, с предками встречать придется!

Труппа оживилась, стала прикидывать, какую поляну намутит и чем можно будет заняться в пустой квартире без взрослых. Катя спрыгнула со сцены и пошла искать по рядам брошенные вещи. Быстро нашла шарф, а вот шапка куда-то завалилась.

– Эй, Кать! – Кира крикнула так громко, что все внезапно замолчали. – Ты тоже приходи. Если хочешь.

Катя обернулась, растерянно уставилась куда-то поверх Кириной шевелюры.

– Ладно… Я тогда торт сделаю.

– Классно. А какой?

– Из творога с орехами. «Дамский угодник».

– Да зачем нам торт. У нас Славян есть. – Вовчик хлопнул товарища по плечу и тут же получил подзатыльник. Девчонки засмеялись.

– И вы, Лен Фёдоровна, приходите.

– Тань, да я же взрослая. Ну зачем я вам? – Лене было приятно, но она не сомневалась, что зовут ее из вежливости в надежде на отказ.

– Да какая вы взрослая? – Таня даже фыркнула. – У меня сеструхе двоюродной двадцать три, так вы и то моложе выглядите.

В то, что Лена выглядит моложе двадцатилетних крюковчанок, вполне можно было поверить. Но дело было не в ней.

– Правда, Лен Фёдоровна, приходите, приходите, – труппа загалдела и взяла ее в кольцо, – мы даже материться не будем. Ну пожалуйста. Ну ради нас. Мы с вами хоть до Нового года дотянем, а так уже в девять набухаемся, и всё.

Это был весомый аргумент. В конце концов Лена сдалась:

– Ну ладно. Зайду ненадолго. Только ради вашей безопасности. Чего нести?

– Ура! Ур-р-ра-а-а-а! – Подростки запрыгали вокруг нее в ритуальном танце, как вокруг пойманной добычи. Лена и сама обрадовалась. Эти четырнадцатилетние оболтусы что-то сейчас в ней сковырнули, и по телу разошлось незнакомое тепло.

Накануне празднования Лена зашла в «Магнат» и поискала глазами его. Он все еще лежал на своем старом месте, никем не востребованный, пыльный и одинокий. Возможно, он уже давно прокис или превратился в вату, но Лена решила, что пришло его время.

– Свешайте мне арбуз, пожалуйста.

Продавщица молча подняла глаза. Лена утвердительно кивнула. Женщина немного помялась, потом медленно прошлась до ящика с овощами, хлюпая задниками тапочек, погладила арбуз по боку. Взвесила, шепотом назвала сумму в 1500 рублей. Лена опять кивнула. Продавщица нежно стерла пыль внутренней стороной фартука и похлопала его на прощание.

– Кушайте с удовольствием.

Крюков гудел. Мужики тащили ящиками водку, кто-то нес перед собой, как факел, банку зеленого горошка. Дети взрывали хлопушки и бросали петарды прохожим под ноги. Возле гаражей компании парней начали разминать новые сабвуферы на своих «Нивах», ставить Басту и Скриптонита. И Лена почувствовала, как вместе со звуками русского рэпа весь этот поток жизни пробивает брешь в ее броне. Появилась острая потребность признаться в любви.

– Привет, мамуль.

– Привет, мышка.

– У нас Новый год уже через четыре часа, а у вас только через двенадцать, представляешь?

– Ну, тебе всегда нравилось бежать впереди паровоза.

Лена усмехнулась.

– Хочешь сказать, что паровоз – это ты, а я – вагон?

– Ой, Лен. Ну чего ты к словам цепляешься?

– Счастливого Нового года, мам. Я тебя люблю.

В трубке послышалось шуршание.

– Мам?

– И я… целую тебя.

Таня жила на первом этаже двухэтажного деревянного барака, недалеко от парикмахерской «Компромисс». Лена пришла раньше всех. Татьяна, перемазанная мукой, суетилась на кухне. В большой кастрюле что-то бурлило.

– О, Лен Фёдоровна! Пойдемте, пойдемте, поможете пельменей пока налепить.

На столе лежала металлическая пельменница с сотами. Таня раскатывала тесто бутылкой из-под вина.

– А что делать-то?

– Вы руки помойте и будете шарики лепить из фарша.

Она кивнула на эмалированную миску с бело-розовой массой, от которой пахло свежей свининой и порубленным луком. Окна на тесной кухне запотели от стряпни. Два белых шкафчика висели над раковиной и столом, а третий стоял рядом на табуретке. На одну стену были наклеены фотообои с небоскребами Манхэттена, на другую – плитка с выпуклыми рыбками и морскими растениями. Лена намылила ладони и застыла перед кафельной панорамой.