Лучшие люди города - Кожевина Катерина
– Что?
– У меня ноги как у мужика. 42-го размера. Никто со мной из-за этого встречаться не хочет.
– Ну при чем тут твои ноги? Я даже не заметила.
– А почему тогда? – Катя начала всхлипывать. – Потому что у рыжей мать – библиотекарша? Конечно, ее все любят, по головке гладят.
Фонарь выхватил ее лицо. С крупной челюстью, чернотой под глазами от дешевой туши. Верхняя губа покраснела и расплылась.
– Зачем тебе этот спектакль?
Катя опустила голову, как будто собиралась сказать что-то неприличное.
– Я… я хочу стать актрисой.
Сопли нависли под Катиным носом, как сталактиты. Лена подошла и крепко обняла ее. У Кати было больше шансов найти клад в пещере, чем попасть на сцену.
– Слушай, я готова вернуть тебе роль. Но решение буду принимать не я.
– А кто? Миссис Поттер?
– Чего?
– Ну, Светлана Гарьевна.
– Нет, не она. Ты вернешься в спектакль, если Кира будет не против. Поговори с ней. Сама.
Катя вздохнула.
– Ладно, извинюсь перед рыжей. Я не хотела ведь, чтобы ее…
– Я знаю, Кать.
– У вас есть ее номер?
Катя отошла в сторону, села на железную трубу и достала потертую раскладушку. До Лены доносились какие-то обрывки и всхлипы: «ну косяк», «да блин», «тёлки», «дуры», «извини». Через два дня вся труппа снова была в сборе.
Лена перерыла все подсобки в ДК. С костюмами оказалось туго. Она нашла облезлые боа, брезентовые пилотки и плащ-палатки, юбки из золотой фольги, чулки и панталоны, видимо, для исполнения Шекспира. К счастью, откопала одну украинскую вышиванку – пойдет в дело, все равно никто не отличит ее от русской косоворотки. Декораций тоже кот наплакал. Из подходящих – фанерная избушка Бабы-яги, которой придется выломать куриные лапы или замаскировать их картонными кустами. Все остальное нужно строить: и сосны, и озеро, и трон царя Берендея.
Лена обратилась к подросткам:
– Друзья, мне нужна ваша помощь. Можно сказать, сила.
– У нас Славян самый сильный. Он на прошлой неделе дверь в спортзале выломал.
Слава толкнул Вовчика локтем.
– Я за мячом бежал, придурок.
– Короче, нам надо построить лес. Кто поедет со мной на рынок за досками и фанерой?
– А зачем за ними ехать? – Миша пожал плечами. – У папы целый сарай. Без проблем даст сколько надо.
Он тут же позвонил отцу. Ким-старший не возражал и даже пообещал на своем фургоне привезти в ДК все, что Лена выберет. Через пару дней она отправилась на ферму изучать ассортимент.
Лена не сразу узнала Мишу. На нем были калоши с меховой оторочкой и куртка не по размеру. Он провел ее за ворота.
– Вот тут я и живу, Лен Фёдоровна.
Перед Леной открылось абсолютно ровное белое поле. Казалось, на нем не было и бугорка – можно засеять английский газон. Четыре одноэтажных строения с блестящей малиновой крышей расставили в шахматном порядке. А за ними виднелся жилой дом из желтого кирпича.
– Отец хотел поздороваться. Пойдем?
Они обогнули крепкие хозпостройки. И Лена увидела низенький хлев, возле которого под косым снегом ковырялись овцы. Они вытягивали травинки из-под ног мокрыми черными губами. На ушах с тонкой кожицей, как сережки, болтались желтые и голубые бирки.
Ким закидывал сено в деревянные ясли. Его вилы пронзительно бились о железный козырек, который защищал корм от летящих хлопьев. Лену аж передернуло.
– Здрасьте, здрасьте. Уже всё выбрали?
– Да нет. Только собираемся.
– Ну, Миша покажет.
Шоколадная овца с мокрой шерстью на пузе уткнулась мордой в коленку. Лена сняла варежку и погладила ее вельветовый нос.
– Какая милаха. Ей не холодно?
– Да вы что. Если ее в тепле держать, заведутся вши. Начнет терять вес и сдохнет.
Овца развернулась и потопала к яслям, подняла голову и лизнула красную шайбу, подвешенную за бечевку.
Лена спросила:
– А зачем она камни ест?
– Да это соль такая. Лизунец.
Ким похлопал овцу по загривку.
В ближайшем сарае нашлись доски и фанера на любой вкус. Они были рассортированы по размеру и лежали аккуратными стопками. Лена выбрала подходящие для декораций и вместе с Мишей отложила их в угол.
– Ну, я поеду, Миш. Спасибо.
– Как это? Родители ждут вас на обед. Да меня неделю кормить не будут, если я вас отпущу.
Лена расстроилась, что приехала с пустыми руками. В начале второго они поднялись на крыльцо большого дома. Внутри почти не было мебели. Только два комода и стол, ниже, чем Лена привыкла. А ламинатный пол как будто драила бригада матросов. Можно было легко скользить в носках.
Ким-старший тут же поднялся из-за стола.
– Миша, ты опоздал.
Лена глянула на экран телефона. Время 13:03. Он отодвинул для нее стул и жестом пригласил сесть, продолжая стоять, пока Лена не устроилась и не разложила на коленях белую салфетку.
В комнату вошла женщина, похожая на черно-бурую лису, с ежиком темных волос вперемешку с сединой. Ким кивнул.
– Это моя жена Со Ён, – а потом добавил: – Соня то есть.
Она тихо поздоровалась и стала расставлять тарелки с лапшой. На троих.
– А вы с нами не сядете? – Лена старалась быть вежливой.
Женщина как-то замешкалась, скользнула взглядом по лицу мужа.
– Да я потом. Вы не волнуйтесь. Ешьте.
Миша левой рукой протянул Лене блюдце с какими-то зелеными червяками.
– Спорим, вы никогда не ели папоротник?
Она хмыкнула:
– Не ела. Зато ела суп из крапивы!
– Сын! Подай правильно.
Миша спохватился. Взял блюдце двумя руками и легонько кивнул. По Лениному растерянному взгляду Ким-старший понял, что надо объяснить.
– У нас так принято. Подавать гостю предметы двумя руками. Это знак уважения.
Со Ён принесла на подносе чайный сервиз. Золотистый чайник с плетеной ручкой, чашки и блюдца из фарфора, на которых выведены пагоды, белые цветы и голубая кромка гор.
– Какая тонкая работа! Очень красивый сервиз.
– Это сервиз моего отца. Он купил его для своей невесты, в девятнадцать лет. – Ким потянулся за коричневым сахаром. – Здесь тогда японцы заправляли. Он на заработки поехал. Думал, на год, а вышло – на всю жизнь.
– Получается, для вашей матери?
– Нет, он познакомился с мамой, когда ему было за сорок. Невеста осталась в Корее. Он больше с ней не виделся.
– Но почему? Разве он не хотел вернуться?
– Конечно, хотел. Но началась война. Весь Сахалин заняли Советы. Японцев через полтора года вывезли на Хоккайдо. А на тысячи корейцев всем было плевать. Их просто заперли на острове.
– Как это – плевать? У них ведь на родине семьи. Они же не рабы!
– Да очень просто. 40 тысяч человек почти полвека жили без гражданства и языка. Никто их не выпускал. И на работу не брал. Вот и приспособились. Только на огородах и выживали.
Лене стало душно. Она осторожно погладила свою чашку тыльной стороной ладони.
– И после всего этого… вы еще здесь? Но ведь сейчас вашу семью никто не держит. Границы давно открыли.
– А я рад, что отец до этого не дожил. Наши все ринулись. Но в Корее еще хуже. Там мы теперь просто советские люди, стоим на самой нижней ступени. Хуже цыган.
Миша уронил печенье. В комнату тотчас забежала Со Ён и смела крошки. Дверь открылась, и через щель просунулась голова в шапке-петушке.
– Геннадич, там это. Кия рожает.
Ким-старший выругался по-русски.
– Извините.
Он встал, поклонился Лене и выбежал, накинув легкую куртку. Миша сразу расслабился. Съехал вниз по спинке стула.
– Папа всем своим овцам имена дает. Кия у него любимица.
Лена посидела с ним еще минут десять и стала собираться. Антон уже ехал за ней на такси. У порога она спросила:
– А твоего деда разве звали Геннадий?
– Конечно, нет. Его звали Гын Хо.
В машине Лена положила голову Антону на колени.
– Скажи, а ты мог бы жить с чужим именем?
