Эрик Сигал - История Оливера
Единственное, что мешало мне позвонить Джоанне Стайн, была необходимость сочинить какую-нибудь дурацкую историю, которая объяснила бы, где я так долго пропадал.
Но она ни о чем меня не спросила.
Когда я позвонил ей, она просто сказала, что рада слышать мой голос. Я пригласил ее пообедать. Она предложила ланч у себя в больнице. Я немедленно примчался, и вот мы с ней сидим за столиком.
Когда я приехал, она поцеловала меня в щеку. Я ответил тем же. Мы спросили друг друга, как дела, и обменялись общими фразами. Мы оба много работали и были страшно заняты. И так далее. Я рассказал новый анекдот о вице-президенте Спиро Агню. Она рассмеялась. Нам было легко друг с другом.
Потом я спросил, каковы ее успехи на медицинском поприще.
— Слава Богу, в июне моя работа здесь оканчивается.
— А что дальше?
— Два года в Сан-Франциско. В университетском медицинском центре. На зарплате, почти равной прожиточному минимуму.
От Нью-Йорка до Сан-Франциско, как я быстро подсчитал в уме, несколько тысяч миль. Не будь ослом, Оливер. Не промахнись хотя бы на этот раз.
— Калифорния — это прекрасно, — сказал я, чтобы протянуть время.
Я собирался провести уикенд в Крэнстоне. Может, пригласить ее поехать туда со мной — просто в гости к моему другу. Она найдет общий язык с Филом. Для начала совсем неплохо.
И тут раздался ответ на мое последнее замечание.
— Дело не только в Калифорнии. Это связано с моим другом, — сказала Джоанна.
Ага. С другом. Вполне логично. Жизнь продолжается и без тебя, Оливер. Или ты воображал, что она будет сидеть и страдать в одиночестве?
Интересно, видно ли по моему лицу, что я разочарован?
— Да? Очень рад это слышать. Он врач?
— Разумеется, врач. С кем еще можно познакомиться на такой работе?
— Он любит музыку?
— Пытается играть на гобое, но не слишком преуспел.
Зато он явно преуспел по части Джоанны.
Однако хватит совать свой нос в чужие любовные дела, Оливер. Покажи, что тебе на это наплевать и перемени тему.
Наступила небольшая пауза. Я прихлебывал кофе.
— Могу я говорить с тобой откровенно, Оливер? — тихонько шепнула Джоанна.
— Конечно, Джо.
— Мне очень неловко, но… Я хочу еще кусок пирога.
Я галантно достал для нее пирог, притворившись, будто беру его себе. Джоанна Стайн, доктор медицины, выразила свою вечную благодарность.
Час ланча вскоре подошел к концу.
— Желаю тебе удачи в Сан-Франциско, — сказал я на прощанье.
— Пожалуйста, не пропадай.
— Ни в коем случае, — сказал я и медленно отправился в свой офис.
Спустя три недели наступил перелом.
После многолетних угроз отец действительно достиг 65-летнего возраста. Это событие торжественно отмечалось в его конторе.
Самолет, на котором я летел, опоздал на час из-за снегопада. Когда я вошел, многие гости уже успели изрядно нагрузиться пуншем. Я окунулся в волнующееся море твида. Все говорили о том, какой замечательный парень мой отец. Скоро они запоют ему хвалебный гимн.
Я вел себя как подобает. Я беседовал с партнерами отца и с членами их семей. Сначала с мистером Уордом, дружественным ископаемым, и с его детьми — будущими ископаемыми. Потом с Сеймурами, некогда веселой парой, чья беседа ныне сводилась к одной-единственной теме — их сыну Эверетту, вертолетчику во Вьетнаме.
Матушка стояла рядом с отцом, принимая послов с далеких барреттовских предприятий. Среди приглашенных был даже представитель профсоюза текстильщиков.
Я с легкостью его вычислил. Джейми Френсис был единственным гостем, на котором не красовался твидовый костюм от фирмы «Брукс» или «Дж. Пресс».
— Жаль, что вы опоздали, — сказал мне Джейми. Нам надо было послушать мою речь. Ваш отец — прекрасный человек. Вы должны им гордиться. Я почти тридцать лет вел с ним переговоры и ручаюсь, что лучше не бывает.
Я утвердительно кивнул. Джейми явно вознамерился повторить для меня свой приветственный спич.
— В пятидесятых годах все хозяева разбежались, словно крысы, построили фабрики на юге и бросили своих рабочих на произвол судьбы.
Он не преувеличивал. Сегодня почти все фабричные поселки Новой Англии превратились в города-призраки.
— Но ваш отец позвал нас к себе и сказал: «Помогите нам выдержать конкуренцию…»
— И что было дальше? — спросил я, словно Джейми нуждался в поощрении.
— Мы сказали, что нам нужны новые машины. Ни один банк не спятил настолько, чтобы дать ему кредит…
— Джейми перевел дух. — И тогда мистер Барретт вложил в дело свои деньги. Три миллиона долларов для спасения наших рабочих мест.
Отец никогда мне об этом не рассказывал. Но ведь я его и не спрашивал.
— Но сейчас он тоже в затруднительном положении, — сказал Джейми.
— Почему?
Он глянул на меня и произнес по слогам: — Гонконг.
Я кивнул.
Он продолжал: — И Тайвань. А теперь еще и Южная Корея. Черт бы их всех побрал!
— Да, мистер Френсис, — сказал я. — Это грязная конкуренция.
Я знал, о чем говорю.
— Будь мы не в офисе вашего отца, я бы еще покрепче выразился. Он действительно прекрасный человек, Оливер. Не такой, как некоторые другие Барретты — не в обиду вам будь сказано.
— Да, — подтвердил я.
Я перевел взгляд на противоположную сторону комнаты, и на том месте, где стоял мой отец, внезапно увидел совершенно другого человека. Человека, разделявшего со мной чувство, которое, как я всегда думал, было ему совершенно неведомо.
Но в отличие от меня, он не только говорил, но еще и много чего делал.
Справедливость восторжествовала в ноябре. После нескольких неудачных сезонов Гарвард, наконец, одержал победу над Йелем. Решающими факторами оказались Господь Бог и наша защита. Первый ниспослал на землю сильный ветер, помешавший атаке нападавших, а вторая остановила их последний натиск. Весь стадион расплылся в улыбках.
— Это было прекрасно, — сказал отец, когда мы возвращались в деловую часть Бостона.
— Просто фантастика! — сказал я.
Отец поставил машину недалеко от Стейт-стрит на стоянку своего офиса.
И мы двинулись в ресторан на пиршество, состоявшее из омаров и банальностей.
Отец шел весьма энергичным шагом. Несмотря на свой возраст, он все еще пять раз в неделю занимался греблей на реке Чарльз. И сохранял отличную форму.
Наш разговор был отчетливо ориентирован на футбол. Отец ни разу не спросил — и я почувствовал, что и не спросит, — чем кончился мой роман с Марси. Не коснулся он и других тем, которые считал запретными.
И потому я перешел в наступление.
