Вадим Смоленский - Записки гайдзина
— На каком факультете вы работаете? — осведомился мой новый знакомый, проглотив кусок курицы.
— На компьютерном, — ответил я, поливая курицу соусом.
— О-о-о! — произнес он с уважением. — Компьютеры — наше будущее!
Я не нашел, что на это возразить.
— Что до меня, — продолжал он, — то я работаю в центре социологических исследований.
— О-о-о! — счел нужным сказать и я.
— Предмет моих научных интересов, — воодушевился он, — это помощь развитых стран слаборазвитым странам. Вот, например, Япония — это развитая страна. Здесь развитая промышленность, наука, образование и финансы.
С этим тоже трудно было спорить.
— А есть слаборазвитые страны. Вот, например, Республика Бабалогу — это слаборазвитая страна. Там нет развитой промышленности, нет развитой науки, и вообще ничего такого развитого нет.
— Как вы сказали? — переспросил я. — Какая республика?
— Бабалогу, — повторил он. — Это в Меланезии. Один большой остров и много маленьких. Раньше мы были протекторатом Новой Гвинеи, а в прошлом году получили независимость. Сначала я работал чрезвычайным и полномочным послом Бабалогу в Японии, а теперь работаю здесь. Уже почти месяц.
Я кивнул и засунул в рот осьминожье щупальце.
— У нас в Бабалогу тяжелая ситуация, — развивал он свою мысль. — Нет денег, нет еды, нет лекарств и компьютеров. Жители голодают, дети не ходят в школу, много болезней и преступников.
На его лице изобразилось страдание.
— А поскольку у развитых стран много денег и еды, то они могут помочь слаборазвитым странам. Мы живем на островах. Мы островитяне. И японцы тоже живут на островах. Они тоже островитяне. Одни островитяне должны помогать другим островитянам.
Сказав это, он посмотрел на меня победоносным взглядом — так доказавший сложнейшую теорему математик мог бы смотреть на коллег по семинару.
Я кивнул, поднял ко рту очередную плошку, сгреб на язык ее содержимое и проглотил. Побеги бамбука побежали вниз по пищеводу.
— Из какой вы страны? — поинтересовался профессор Набаба.
— Из России, — ответил я.
— О-о-о! — возрадовался он. — Значит, вы тоже островитянин?
— Нет, — опешил я. — Совсем не островитянин. Боюсь, вы что-то перепутали.
— Возможно, — согласился он. — Возможно, я перепутал с Англией. Или с Аргентиной. Но это неважно. Если вы хотите помочь слаборазвитой стране, то вовсе не обязательно быть островитянином.
Побеги бамбука подпрыгнули у меня в желудке.
— Я основал Общество Друзей Бабалогу, — сказал профессор, доставая из кожаной папки какие-то бумаги. — Вот устав, вот список членов, вот отчет о мероприятиях. Первый взнос составляет три тысячи иен, потом — тысяча в месяц. Взносы идут на закупку лекарств и издание школьных учебников для детей Бабалогу. Если хотите, можете вступить прямо сейчас.
— Сейчас не могу, — сказал я. — У меня нет с собой трех тысяч.
— Ничего страшного, — успокоил он меня. — Я вас занесу в список, а деньги принесете потом. Должен сказать, что люди вступают очень активно. Вот, можете взглянуть, это с последнего собрания.
Передо мной легла фотография. Друзья и подруги Бабалогу выстроились на ней полукругом, по обе стороны от улыбающегося профессора. Подруг было гораздо больше, нежели друзей.
— Моя знакомая, — показал я мизинцем на стоявшую с краю.
Эти слова произвели на профессора странное действие. Секунд на пять он застыл с разинутым ртом — а потом подался вперед, цепко схватил меня за предплечья и искательно заглянул в глаза.
— Ваша знакомая… — пробормотал он. — Знакомая…
Эскадрилья феромонов атаковала обе моих ноздри. Я отшатнулся, стараясь не выронить из палочек последний кусок курицы. Профессор Набаба вцепился в меня, как филин в мышь.
— Вы ее хорошо знаете?… Близко?…
— Это мама-сан, — сказал я. — У нее свой бар. Я там иногда бываю.
Из-за соседних столиков на нас с любопытством смотрели обедающие студенты. Я резко крутанул локтями и освободился от захвата. Курицей при этом пришлось пожертвовать. Профессор сидел с открытым ртом, и глаза у него бегали туда-сюда.
— Когда вы ее последний раз видели? — спросил он.
— Не помню, — сказал я, поднимаясь с места. — Приятного аппетита.
— Минуточку! Я только хотел…
— Простите, спешу.
Посуду полагалось отнести на кухню. Я бросил палочки в мешок для горючего мусора, а поднос поставил на ленту конвейера. Миски и плошки поехали в мойку, укоризненно белея недоеденным рисом, которого так не хватало несчастным жителям острова Бабалогу.
* * *Раскаленный от жары университетский двор показался мне альпийской лужайкой. Вдоволь нагулявшись по нему и надышавшись свежим воздухом, я вернулся в свой кабинет. Не успел сесть за компьютер, как раздался телефонный звонок.
— Привет, — сказала Кирико.
— Ха! — сказал я. — Будешь долго жить. Есть такая русская примета. Только что тебя вспоминали.
— Поздновато…
— Ты о чем?
— Вчера надо было вспоминать. Вчера исполнился год, как мы перестали встречаться.
— Помнишь такие подробности?
— Я все помню. Это ты ничего не помнишь.
— Если хочешь отпраздновать, могу прийти.
— Приходи. Сегодня понедельник, народу не будет.
— В семь?
— Нормально, жду.
Кирико открывала свой «Складной ножик» ежедневно в семь вечера, а закрывала от часу до трех ночи — в зависимости от количества и качества клиентуры. Клиентура делилась на завсегдатаев и случайных гостей — примерно поровну. Завсегдатаи пили из персональных бутылок, купленных со скидкой в длительное пользование. Целых три шкафа было отведено под репозитарий — на их полках теснились сосуды с привязанными бирками. «Ямада-сан», «Такада-сан», «Симода-сан», «Цутида-сан»… Внутри плескались разнообразные количества недопитого виски. Эти шкафы представлялись мне своеобразной кунсткамерой, хранилищем заспиртованных пьяных бесед, еще не прозвучавших и терпеливо ждущих своего часа.
На случайных гостей была рассчитана вывеска снаружи. Под уличным фонарем призывно поблескивал эмалью швейцарский нож, выбрасывавший десяток лезвий в сторону клиноподобных значков слоговой азбуки:
Дзякку-найфу сунаккуНиже название заведения дублировалось махонькими буковками по-английски:
Jack knife snack barЭто было, с одной стороны, данью нестареющей моде на английские слова — а с другой стороны, приветственным паролем для гайдзинов. Прогрессивная мама-сан благоволила иностранцам, они были ее частыми и желанными гостями. Кирико любила гайдзинов. Иногда даже страстно. Некоторых из них.
Я прислонил велосипед к стене под вывеской и толкнул дверь, зазвенев колокольчиком. Раздвинул занавеску из бамбуковых висюлек, вошел. Кирико взглянула на меня из-за стойки, не поворачивая головы, — я лишь увидел, как перекатился зрачок в узком глазу. Обычно она встречала гостей совсем иначе — семенила навстречу, мелко кланялась, пискливо лепетала приветственные фразы. Это был стандарт, узаконенный веками ритуал, отработанный до автоматизма навык. Часть профессии, рутина. А то, что иногда видел я, было вожделенной альтернативой — смиренная служанка вдруг превращалась в надменную тигрицу, даму роковой масти, недоступную красавицу из какого-нибудь Гонконга или Сингапура, никак не из Японии. Эта роль шла ей куда больше, но игралась куда реже — например, когда в пустующий бар заходил старый, все понимающий друг. Впрочем, игралась роль совсем недолго, от силы минуту — так маска, ради шутки приставленная к лицу, за отсутствием завязочек быстро возвращается на колени.
Ее зрачок все смотрел на меня из угла подведенного тушью глаза, губы были иронически поджаты, круглые серьги цыганского размера неподвижно застыли. Я поспешил подыграть — развернул голову в профиль, задрал повыше подбородок и томно пригладил волосы растопыренными пальцами. Кирико прыснула, вслед за ней расхохотался я, маски попадали на пол и стали больше не нужны.
— Давно не виделись, — сказала Кирико.
— Давно, — согласился я, усаживаясь за стойку.
— Четыре месяца.
— Наверно.
— Не наверно, а точно. Что у тебя нового?
— Все то же. Ничего такого из ряда вон.
— А у меня из ряда вон. Со мной произошла сэкухара.
— Чего произошло?
— Сэкухара. Сэккусюару харассмэнто.
— Кто же этот злодей?
— Ты его должен знать. Он тоже из университета.
Пазл сложился.
— Ага, — сказал я. — Все понятно. Злодея зовут профессор Набаба. Угадал?
— Точно. Набаба-сэнсэй. Ты его хорошо знаешь?
— Сегодня в обед познакомился. Он мне фотографию показывал, там ты была.
Кирико вздохнула.
