Вадим Смоленский - Записки гайдзина
— Татэма ий дэс, — еще раз обратился к голове профессор. Голова молчала. Профессор вздохнул и лег затылком на камень, устремив взгляд на небо. Оно начинало темнеть. Над горизонтом зажглась первая звезда.
— Это Марс или Венера? — полюбопытствовал Владлен Эдисонович.
— Юпитер, — авторитетно заявил Гена Сучков. — Там сейчас должен быть Юпитер.
— Да, — согласился Рауль Абрамович. — Теперь опять называется Юпитер.
— Что значит «опять»? — не понял Гена.
— Молодой еще, — усмехнулся профессор. — Не знает, как Юпитер назывался при коммунистах.
— А как?
— Юленинград!
Три русских живота синхронно подпрыгнули под водой и затряслись, гоня мощную волну. Дойдя до головы напротив, волна плеснула ей в ноздри и намочила усы. Бассейн еще дрожал от нашего хохота, как вдруг всё перекрыл недовольный хриплый рев:
— ЭЙГО ВАКАНННАЙ!!!
Сразу вслед за этим голова начала подниматься из воды — и нам открылась удивительная картина.
Непосредственно за человеческой головой шла голова рыбья. Вылезая из воды, она тянула за собой грациозно изогнувшееся туловище, мощный хвост и крутые волны, в которых рыба плескалась. Волны были синие с белыми барашками, а рыбу покрывала серебристая чешуя. С рыбой соседствовали два дракона с когтистыми лапами и длинными языками — они начинались на плечах, обвивали бицепсы и трицепсы, извивались на предплечьях и свешивали хвосты на запястья. Разглядеть, что было в паху, мешало полотенце. На ногах опять начинались разноцветные змеиные кольца, уходившие под воду.
Обладатель всей этой красоты, надменно выпрямившись, смотрел на нас, как розовый фламинго на белых червяков. Потом он повернулся задом, явив нашему взору потрясающий гибрид японской сакуры с запорожским дубом — это мощное древо цвело по всей его спине мелкими цветками, тут и там выкидывая сильно стилизованные желуди. Корни древа расползались по ягодицам и очень достоверно переходили в змеиные кольца. Покрытая чешуей нога шагнула за валуны, приняла на себя тяжесть тела — и вместе с другой змеиной ногой понесла всю эту выставку в мыльню.
— Что он сказал, Вадичек?
— Сказал, что не понимает английского языка.
— Так ведь мы… А, ну да, ему всё едино…
— Кто это такой вообще? — спросил Владлен Эдисонович. — Зачем так орать?
— Это местный мафиози. Якудза. Правда, Вадичек?
— Похоже на то. Только вот мизинец у него присутствует. Был бы отрублен, значит сто процентов якудза. А так только девяносто. Не исключено, что он никакой не якудза, а просто тимпира. Приблатненный.
— Ну, все равно… — пробормотал Владлен Эдисонович. — А ведь там у меня «Американ Экспресс»… Вы говорили, здесь нет воров и бандитов…
— Твой экспресс у бабушек, — успокоил его Рауль Абрамович. — Бабушки на страже. Мне вот интересно, почему у него рыба на груди.
— Это карп, — сказал я. — Символ мужества. Или богатства, не помню.
— А драконы?
— Драконы — символ чего угодно. Драконов где хочешь рисуй, не прогадаешь.
— А сакура чего символ?
— Сакура — символ Японии. Пора бы знать такие вещи.
— А, ну да… Вот видите, здесь даже уголовники чувствуют прекрасное. Даже у них все продумано. Своя эстетика, своя символика…
— У наших тоже символика, — хмуро отозвался Владлен Эдисонович. — Кинжал символизирует «смерть ментам». Черный квадрат — «от звонка до звонка». Паутина — «сижу за гоп-стоп». Белая корона — «пахан». Три точки — «петух»…
— Что ты, Владлен!.. — запротестовал Рауль Абрамович. — Как можно сравнивать?..
— А есть еще аббревиатуры! ЛЕБЕДУН — «любить ее буду, если даже уйдет навсегда». ТИГР — «товарищи, идем грабить ресторан». ДЖОН — «дома ждут одни несчастья». ПИПЛ — «первая и последняя любовь». ЛСД — «любовь стоит дорого»…
— Боже! — воскликнул профессор. — Откуда такие познания?
— А я знаю, как расшифровывается ЯПОНИЯ, — сказал вдруг Гена Сучков.
— Как?!
— «Я прощаю обиду, не измену, ясно?»
Дверь в мыльню открылась, и мы снова увидели татуированного посетителя. Уверенно ступая чешуйчатыми ногами по камням, он нес перед собой фанерный короб. Залез в бассейн, сел, поставил короб перед собой на воду. Из-за бортов поднималось узкое горлышко кувшина. Посетитель наклонил его, побулькал, вынул из короба бумажный стаканчик, опрокинул в рот и крякнул:
— УМЭ!
— Очень вкусно, — перевел я.
— Понятно, — кивнул Владлен Эдисонович. — Хочет, чтобы мы с ним вместе порадовались. Передайте ему, плиз, что я глубоко тронут. И пусть он еще выпьет.
— Да ладно, — сказал я. — Не станет он с фраерами разговаривать.
Татуированный меж тем снова наклонил емкость и булькал несколько дольше, производя в коробе какие-то манипуляции. Потом вернул кувшин в вертикальное положение и толкнул короб обеими руками от себя.
— НОМЭ!
Слегка покачиваясь, короб пересек бассейн и уткнулся в грудь Владлену Эдисоновичу. Внутри стояли четыре бумажных стаканчика, наполненных на треть, и мелкие коробочки с разной закуской.
— Угощает, — перевел я.
— Спасибо… Как «спасибо», забыл… Аригато?.. Аригато!!!.. Это сакэ?.. И даже горячее?.. О-о-о… Ралька, ты только попробуй!
— Я за рулем, — сказал Рауль Абрамович. — Хотя нет, давай, а то обидится…
Мы выпили, составили стаканы в пирамидку и с поклоном отправили короб обратно. Татуированный посетитель поймал его, налил, выпил, чем-то закусил. Потом наставил на нас указательный палец и спросил:
— Амэрика?
— Йес, — сказал Владлен Эдисонович.
— Ноу, — сказал Рауль Абрамович.
Татуированный недоуменно перевел взгляд на Гену Сучкова.
— Раша! — сказал Гена.
— А-а-а! — закивал татуированный. — Росиа!..
Он разобрал пирамидку, повторил разлитие и снова отправил короб в нашу сторону, выразительными знаками призвав нас не только пить, но и закусывать. Рауль Абрамович втихаря перелил свое сакэ в чужой стакан. Владлен Эдисонович тщательно исследовал содержимое коробочек.
— Это что за тараканы такие?
— Это саранча, — объяснил я. — Жареная в соевом соусе с добавлением сахара. Довольно вкусно. Только иногда ноги в зубах застревают.
— Нет, саранчи не надо. Тут вот огурцы, морковка, я лучше морковку…
Когда короб снова отплывал от нас, мы подняли вверх сразу восемь больших пальцев. Татуированный радостно осклабился. Настроение у него повышалось.
— Росиа, — задумчиво произнес он после третьей. — Росиа…
И вдруг просиял:
— Бубука!
— Что он говорит? — повернулся ко мне Рауль Абрамович.
— Не пойму, — сказал я. — Бубука какая-то…
— Бубука! — повторил татуированный и описал рукой высокую параболу.
— А-а-а! — догадался профессор. — Бубка! Сергей Бубка! Прыжки с шестом.
— Йес-йес! — закивал татуированный, отсылая нам третий магарыч. — Бубука! Сэругэй Бубука — намба ван!
Пока мы выпивали, он задумчиво смотрел на воду. Потом сказал:
— Орэмо вакай токи яттэта.
— Говорит, в молодости тоже прыгал с шестом, — перевел я.
Татуированный выбрался из бассейна на гравий, подошел к стене, где стояли грабли с бамбуковым черенком, и взял их наперевес. Сделал одухотворенное лицо и побежал в сторону изгороди. Казалось, он хочет перемахнуть через нее и нырнуть в бассейн к бабушкам — но такой подвиг был ему уже не под силу. Он лишь стукнул граблями по гравию, лениво обозначил преодоление планки и плюхнулся в сугроб.
— Ха-ха-ха! — донеслось из сугроба. — Вакай токи нэ!
— Молодой прыгал, — перевел я. — Сейчас годы не те.
В сугробе после прыжка осталась обширная вмятина. Мне даже почудилось, что и татуировки отпечатались тоже. Сам прыгун быстро залез обратно в бассейн, потряс кувшином, нацедил остатки в стакан и выпил.
— Моттэ куру! — сказал он, опять вставая. — Маттэ!
— Говорит: ждите, принесу еще.
— Он хочет нас напоить, — заключил Рауль Абрамович, когда татуированный скрылся за дверью. — Надо бы нам уже потихонечку-полегонечку…
— Да, собственно, уже и хватит, — сказал Владлен Эдисонович. — Я насиделся.
— Я тоже, — присоединился Гена Сучков. — Голову помыть, и на выход.
Мыльня была пуста.
— Вадичек, это что написано? — спросил профессор. — Мыло или шампунь? Мыло? Значит, вот это шампунь. Все поняли?
Мы расселись на пластмассовых табуретках и принялись намыливать головы.
— Моттэ кита! — послышалось сзади. — О-сакэ!
Татуированный коробейник стоял у нас над душой со своей провизией. Рауль Абрамович выразительно потыкал пальцем в сторону двери на улицу.
