Вадим Смоленский - Записки гайдзина
Обзор книги Вадим Смоленский - Записки гайдзина
Вадим Смоленский
ЗАПИСКИ ГАЙДЗИНА
Лирический эпос
Естественная любовь к жизни наполнила меня чувством радости.
Джонатан Свифт, «Путешествия Гулливера. Часть третья. Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобриб и Японию»САТИНОВАЯ КУКЛА
Над рисовым полем летела белая цапля.
Полет цапли был тяжел и неуклюж. Прозрачный сентябрьский воздух еле держал натруженные крылья. Длинные ноги болтались, как хвост воздушного змея. Массивный клюв тянул книзу, об него стукались назойливые мухи и цикады. Гибкой шеи хватило только на первую букву слова «SOS». Так, наверное, летел бы усталый птеродактиль, чудом спасшийся от зубов быстроногого тиранозавра.
В этой цапле не осталось уже и тени того глупого детского куража, с которым есенинский красногривый жеребенок скакал за чугунным паровозом. Теперь все было слишком безнадежно — и она это понимала. Поезд, который сейчас обгонял ее, не оставлял ей никаких шансов. Те, кто проектировал синкансэн, давно уже не соревновались ни с конями, ни с цаплями. Их вообще не интересовала фауна, их интересовали цифры. Двести семьдесят километров в час. Сто пятнадцать поездов в день. Тридцать миллионов пассажиров за финансовый год.
У синкансэна было шестьдесят четыре электромотора, отдельная колея и двадцать пять тысяч вольт питания. У цапли было два белых крыла, одно синее небо и три лягушонка всухомятку. При таком раскладе было смешно и заикаться о какой-то форе. Но она и не заикалась. Она просто летела. С таким видом, словно не замечает несущегося мимо стального монстра. Словно эти электрические чудища не собираются выпить всю воду из полей и передавить всех лягушат. Словно цапли пребудут на этой земле вовеки — и никогда не улетят туда, куда уже улетели все ибисы и почти все журавли.
Она летела сбоку, на почтительном расстоянии — поэтому обгон выглядел растянутым во времени. Вынырнув в переднем крае окна, она успела сделать десять взмахов, с каждым из которых я выворачивал шею вправо и прижимался левым виском к стеклу, — потом сделала одиннадцатый и слилась с оконной рамой.
Мой притиснутый к окну левый глаз продолжал фиксировать проносящиеся мимо объекты: группу крестьянских домишек, высоковольтную линию, храмовые ворота, белый щит с рекламой пилюль «Дзинтан», кладбище на пригорке, автостоянку, рощицу, мостик, снова поля… Стекло медленно запотевало. Когда все объекты расплылись в тумане окончательно, я отнял голову от окна и вернул ее в нормальное положение — носом вперед.
Не успел мой взор упереться в спинку переднего кресла, как натренированный левый глаз зафиксировал сбоку еще один объект, на сей раз неподвижный. Какие-то цветные пятна в проходе. Их неподвижность была подозрительной даже для бокового зрения. В вагонных проходах останавливаются только тележки с напитками и закуской — но тогда громогласно перечисляется ассортимент. А этот объект молчал. И, судя по всему, пялился на меня.
Я повернул голову налево. В проходе стояла женщина в стиле Кустодиева, будто сошедшая с полотна «Купчиха за чаем». Она смотрела на мой откидной столик. Там, рядом с начатой банкой пива, лежал нераскрытый книжный том, по обложке которого бежали красивые буквы:
Владимир Шинкарев
«Папуас из Гондураса»
Женщина перевела взгляд на меня. Ее губы робко шевельнулись.
— Боже, — произнесла она. — Вы русский, да?..
— Русский, — кивнул я. — Как есть русский.
— Это надо же… Вот уж чего не ожидала… Русский… Здесь…
— А что такого?
— Ну, как-то… А можно я к вам присяду?
— Конечно… Пожалуйста…
Усевшись на соседнее место, она обдала меня духами и туманами.
— Вы знаете, японцы все такие курильщики… Невозможно высидеть! Вот, пришла в некурящий вагон. Хорошо, тут у вас место свободное оказалось.
— Ага, — сказал я.
— Повезло нам! — добавила она. — А то ведь могла бы и не заметить!..
— Что, — спросил я, — давно русских не видели?
— Ой, да мы в такой дыре живем! — сказала она скороговоркой и как-то очень доверительно.
— А где?
— Да тут везде! — она хохотнула и колыхнулась в плечах. — А живем далеко. Шашидо сити. Знаете?
— Нет.
— Конечно. Японцы такие беспардонные! Заслали в тьмутаракань…
— Вы работаете?
— Муж. У нас контракт. Он химик.
Почти без запинки она добавила:
— Синтез производных пирролоиндолов.
И небрежно повертела рукой: мол, понятно, о чем речь.
Затем последовал тяжелый вздох:
— Но жизнь тут!.. Я прям не знаю. Ехали, думали: цивилизация. А тут вон чего.
Она перевела дух, вгляделась в меня и спросила:
— Вы из Москвы?
Вопрос был пропитан такой горячей надеждой, что я счел долгом ее оправдать:
— Из Москвы.
А оправдав, сразу пожалел. Сейчас спросит, из какого я района. Что отвечать? Какие там есть районы? Арбат есть, Марьина Роща, Черемушки… Скажу, что из Черемушек.
— И давно здесь?
— Шесть лет.
— О, господи! — воскликнула она с таким сочувствием, как будто я стоял голый на пепелище. — Да как же это? Как вы смогли выдержать?
Не зная, что сказать в ответ, я взял банку с пивом и сделал несколько хороших глотков.
— Мы тут два года только, — продолжала она, — и уже на пределе. Как можно среди них жить?! Они все такие бестолковые!
— Хм, — сказал я, тряхнув банкой. На донышке плеснулись остатки.
— Ничего с первого раза не понимают. Все надо повторять дважды.
— М-м-м, — промычал я и вылил остатки в рот.
— И еще они очень любопытные.
— Ага. — Опустевшая банка вернулась к своему папуасу.
— Вы согласны?
— Даже не знаю…
— Только выйдешь на улицу, как они сразу на тебя смотрят.
— Неужели?
— А на вас разве не смотрят?
— Бывает.
— Ну вот, видите…
Двери в тамбур разъехались. Вкатилась тележка. Девица в синей униформе церемонно поклонилась пассажирам.
— Обеденные наборы, закуски, чай, кофе, пиво…
Я выхватил из кармана зеленую бумажку с двумя танцующими журавлями.
— Пиво, будьте любезны!
— Триста иен.
— А побольше нет?
— К сожалению, только такие.
— Тогда две.
— Шестьсот иен. Пожалуйста.
— Спасибо.
Зажав сдачу в кулаке, я откупорил банку и сделал глоток. Моя попутчица смотрела на меня.
— А вы что, знаете японский?
— Ну… В каком-то объеме. Вы попить ничего не хотите? А то она сейчас уйдет. Кофе, чай…
— Да чай-то, поди, зеленый…
— Черный тоже бывает. Спросить?
— Не надо. У них разве чай? Разве они в чае понимают?
— Да уж, — сказал я. — То ли дело в Мытищах!
— Ой! — всплеснула она руками. — Вы из Мытищ?!
— Нет, — мотнул я головой. — Я из этих… Из Черемушек.
— Да-а-а… — мечтательно произнесла она. — Закрою глаза и вижу. Дачу вижу… Клубнику… Вы сейчас из Токио едете?
— Из Токио.
— Свеклу везете?
— Не понял.
— Живете-то где?
— Тут недалеко. Минут через двадцать вылезать.
— И что, у вас там свеклу продают?
— Не замечал…
— Значит, в Токио надо покупать! Там все есть. Гречка, свекла, укроп, черный хлеб… Вы женаты?
— Нет.
— Тогда тем более. Я вам нарисую, как магазин найти. Там даже пряники один раз выбрасывали. У вас есть на чем?
Я отогнул картонную обложку «Папуаса» и протянул ей.
— Что, прямо в книге?
— В этой можно.
Она принялась вычерчивать схему, а я допил вторую банку и повернулся к окну. Начинало темнеть. Летящий мимо пейзаж понемногу украшал себя робкими огоньками. На горизонте еле заметно выступил горный кряж, готовый тут же раствориться в сереющем небе. Зеленые холмы превращались в черные. Держалась только желтизна спелых полей.
— Доезжаете до метро Шинбаши! — раздалось сбоку. — Проходите под мостом. Видите, вот сюда. Потом налево, и идете метров двести. Там будет вывеска. Зверь какой-то — енот не енот, медведь не медведь, не поймешь даже. Обойдете зверя — и в переулочек. И вот там, в третьем или четвертом доме, оно и будет.
— Что будет?
— Магазин! Называется как-то вроде «Сибирь», только по-японски.
— «Сибэриа»?
— Да, кажется. Японцы ведь очень косноязычные, их не поймешь. Но мы сегодня хорошо отоварились. Одной свеклы десять кило, до вокзала еле дотащили. Муж в курящем сидит, караулит.
— Скучно ему там, наверное?
— Да уж само собой. Эти-то расселись вокруг, языками чешут… До чего болтливый народ!
Она тяжко-претяжко вздохнула.
— Может, это панда?.. — предположил я.
— Где?
— Не енот и не медведь… Панда, скорее всего.
— Какая панда?
— Гималайская. Японцы ее почему-то любят.
— Бог знает что они тут любят. Один раз с мужем на банкет пошла — до сих пор плююсь, как вспомню. Какие-то стручки… Осьминоги какие-то…
