Сергей Саканский - Человек-тело
Все он вычислил правильно, только вот мотив для убийства определил неверно: жалкий такой, ничтожный мотив — квартирка. Нет, мое дело гораздо серьезнее…
— Вы закончили? — вежливо осведомился я, так как сказав свое, следователь умолк.
Он развел руками, выпятив нижнюю губу, снял запотевшие очки и принялся их протирать миниатюрной салфеткой.
— Тогда я скажу, — сказал я. — Конечно, я не могу доказать несостоятельность вашей версии. Тому, что вы мне сейчас рассказали, ничто не противоречит. Словно бытию или небытию Божию. Но как вы сможете доказать обратное? А именно: то, что я все это на самом деле проделал?
— Конкретно сегодня ничего не смогу доказать. Девушку вашу, Кускову Викторию, по фиктивному браку — Кокусеву, мы, допустим, вызовем и прижмем. То, что мы получим от нее полное письменное признание, очевидно. Также, вероятно и то, что с помощью вашей сообщницы мы получим какие-то именно доказательства. Неопровержимые улики, ныне еще не известные, кто знает?
Следователь вскинул голову и вопрошающе-весело посмотрел мне в глаза.
— Только об одном хочу предупредить вас, — тихо сказал он. — Если с писателем что-то случится… А ведь с ним должно что-то случиться, правда? Так вот: если это случится… Или с самой девушкой, коию ты подостлал к нему… — он так и произнес «подостлал», а не «подослал», — то тогда уж я добуду доказательства, поскольку я знаю, где их искать.
— Почему вы обращаетесь ко мне на ты? — тихо проговорил я, просто для того, чтобы протянуть время и подумать, хотя мне было совершенно все равно, как ко мне обращается этот ничтожный человек.
— А я всегда на ты с убийцами, — радостно парировал следователь Пилипенко, точно так же, как и в дневнике «писателя», о чем я прочитал позже.
— Засим закончим, — подытожил он нашу беседу.
В одном следователь совершенно ошибался: он утверждал, что я подослал к Кокусеву Вику. Но вот это как раз совершенно не так. Конечно, я бы мог это сделать, если бы такая мысль вообще пришла мне в голову.
О, мой бесценный помоечный! Загадочный мой. Благосклонный. Ты небось думаешь, что я все эти годы так и жил: любовью и местью? Ошибаешься: любовь я задвинул на задний план, в самый дальний мусорный чулан, а о мести даже и не думал — до тех пор, пока мне в лапы не попал его лаптоп. Да, мой проницательный! Роза упала на лапу Азор. Роковая встреча произошла сама по себе. На общественном балконе, в свете Венеры. В этом и есть мистическая основа моего романа.
8
Откат, полный, немедленный откат, — думал я, выйдя из этого кабинета, этого здания. — ПЛАН ОТМЕНЯЕТСЯ, — послал я своей замужней любовнице СМС. Она не ответила, и это, увы, не насторожило меня. Я просто подумал, что она приняла мои слова к сведению и, как всегда, беспрекословно подчинилась. Вскоре ввалилась ко мне Анна, и я вообще позабыл о том, что был какой-то там план…
Я сразу стал очень, очень занятым, отменил встречи с моей девчонкой, наш телефонный контакт стал пунктирным и вялым. Мне и в голову не пришло, что как раз в эти дни она замыслила «последнюю пьянку писателя». Я понятия не имел, что попрыгунья имеет во всем этом плане свой собственный резон. В какой-то момент я получил короткое сообщение: СКОРО ПИЗДЕЦ.
Я позвонил:
— Я же тебе написал, что план отменяется.
— С какого хрена? Я как раз собралась сделать это уже завтра.
— Ты не сделаешь этого.
— Почему?
— Потому что нельзя.
— Да все уже готово, договорено.
— С кем договорено, о чем ты?
— С «писателем».
— Что ты гонишь? Какой может быть ОБ ЭТОМ договор?
— О пьянке. Мы напьемся вместе. У меня такое желание: испытать то же, что и он. Но годы не те, не вынесет уже душа поэта такой мощной дозы алкоголя.
— Это невозможно сейчас. Отмени. Я перезвоню.
Я не мог говорить открытым текстом, потому что в доме была Анна. Выйдя на улицу, я снова вызвал номер Вички, но она не ответила. Не ответила — МНЕ!
Я написал ей подробную СМСку, где объяснил суть, рассказал про следователя. Она не ответила. Как выяснилось позже, девчонка удаляла не глядя мои сообщения, как по телефону, так и интернетом, хотя я весь вечер долбил ее. Удаляла, конечно, из слабости: боялась, что мне удастся ее переубедить.
Я был в панике. Если писатель умрет, то мне конец. К тому же, что самое главное, теперь мне уже и вовсе была не нужна его жалкая гибель. Анна стала моей. Пусть она и досталась мне подержанной и старой. Пусть я больше не любил ее, а презирал, испытывая к ней даже некую брезгливость. Но я все же добился ее, и моя жизнь получила смысл, казалась мне теперь вообще каким-то совершенным, завершенным процессом.
Я лихорадочно искал выход — весь вечер, даже когда долбил своим неумолимым маятником ее бездонный колодец, и лишь только в момент, когда из меня выпрыгнула стая юрких мышей, я понял, что должен все рассказать этой женщине.
Впрочем, не все и не сяк. Я решил немного передернуть реальность, как все ее так или иначе передергивают друг другу в этом романе на троих.
— Я хочу признаться тебе кое в чем, — начал я.
Анюта приподнялась на локте, прядь крашеных волос пала ей на лоб, легион моих мышей успешно карабкался внутри нее, переходя Суворовым через Альпы.
— У тебя что — женщина есть? — спросила она. — Или даже несколько…
— Да нет, только одна.
— Не пойму, когда ты умудрялся с нею встречаться, ведь все эти недели ты всегда был у меня на глазах. Как умудрялся раскрывать скобки-то?
— Нет, при тебе я с нею ни разу не встречался. Не раскрывал.
— Значит, и нет у тебя никакой женщины. Ты же не сможешь быть с нею, если вернул любовь юности. Да и не захочешь смотреть ни на какую другую после меня. И значит, вся эта женщина — в прошлом.
Мыши уже совершали взятие снежной крепости, на переднем плане был самый хитрый боец, с огромным снарядом в рукавицах. Впрочем вскоре Суриков стал Верещагиным: закрытые двери мечети встретили его, распаляя развратной резьбой.
— У меня тоже есть от тебя маленькая тайна, — продолжала она, и я с горечью цокнул языком: какое мне дело до твоих тайн, когда меня вот-вот могут убить?
— Дело в том, — продолжала Анна… — что я приехала не просто так, и не по писательским делам Тюльпанова, а по очень важному жизненному делу… Хорошо, сейчас расскажу с самого начала, хотя, может быть, будет тебе и больно.
Она ласково, матерински провела ладонью по моей щеке, будто успокаивая грядущую боль. Продолжала — с самого начала:
— Недавно умерла одна моя старая подруга. Я ведь со всем нашим кругом потеряла связь, как уехала из Москвы. А с ней поддерживала.
Анна глубоко вздохнула, бережно взяла длинную прядь и накрутила на ухо.
— Впрочем, она, хоть и не принадлежала к нашему кругу, но была очень близко. Между прочим, ты не общаешься с моим первым мужем?
Я покачал головой, чувствуя значительное напряжение в мышцах лица.
— Я тоже не общаюсь. Точнее сказать, не с «первым», а с «бывшим», поскольку я ведь больше не была замужем. Так вот, эта женщина была соседкой по квартире, где мы с этим человеком недолго жили вместе. Не знаю, зачем мне это было нужно, но я перезванивалась с нею все эти годы. И вот, звоню ей в очередной раз, а трубку берет ее племянница, которая унаследовала квартиру. Леночка отравилась губами и умерла… То есть, грибами. Представляешь?
Да уж, я представлял. Слушать мою юношескую любовь мне вдруг стало крайне интересно:
— Перед смертью она позвонила. Мы болтали довольно долго. Может быть, она чувствовала… Это было как раз в тот день: она между прочим заметила, что греет на плите какие-то грибы. Наверное, на базаре купила… Но я не слушала ее, потому что она сказала главное. Сказала, что мой бывший муж при смерти, весь худой, болезненный, что он умирает от рака. Не уследила за ним его молодая жена…
Один маленький, но юркий мыш преодолел последнюю преграду и вошел. «Не ждали?» — спросил он. — «Опять двойка!» — ответили ему. Он тяжело опустился на стул, бросил на стол свой кожаный портфель: «Вернулся». А ведь думал, что будет нечто другое, например: «Прием в комсомол», со Сталиным или без.
Впрочем, мне было уже не до живописных ассоциаций. Моя многострадальная женщина рассказала такое, отчего вся моя реальность пошатнулась и развалилась, как непрочный пазл, а за ней проступила другая, истинная, или — ну, сколько их там может быть еще?! Будто кошмарный сон вандала: висят на стене музея холсты, один за другим, а вандал режет и режет их, но картина сменяет картину, и нет им конца.
— Самое интересно в том, — продолжала Анна, — что официально мы с мужем не разведены до сих пор.
— Как не разведены? — не удержался я, даже лягнув ее под одеялом, дернувшись всем телом, а не просто «вздрогнув от неожиданности».
