Роберт Джирарди - Неправильный Дойл
– Один вонючий стакан яблочной водки. – Беззубая ухмылка Билла Роуза стала шире и даже казалась более беззубой. – Держу пари, ты бы захотел узнать, кого я там встретил, белого, как призрак, и почти мертвого, но не замолкающего ни на минуту.
Тенч почувствовал, как по шее сзади пробежал холодок. Он и так все понял по отвратительной ухмылке Билла Роуза. Мерзкая рожа пьяницы взбесила его, он треснул Роуза башкой о потертую латунную перекладину, пробуждая в себе жажду крови. Потом поспешил к своей лодке, низко покачивающейся на волнах. Она была пуста, если не считать ружей и гранат. Тенч поставил красный парус по ветру, и лодка заскользила в сгущающиеся сумерки.
Барак для пэдди на острове Лэньярд представлял собой обычный ряд навесов, открытых любой непогоде и окруженных частоколом из обтесанных бревен. Пленники – несчастные пэдди, попавшие в лапы вербовщиков синдиката, – ежились от холода на голой земле. У них не было ни одеял, ни теплой одежды. Немного еды и никакого питья, кроме дождевой воды, собирающейся в облепленных комарами бочках. Они не были закованы в кандалы: голод оказался самым действенным сдерживающим фактором. Многие были слишком истощены и слабы, чтобы пользоваться отхожим местом, и лежали в собственных испражнениях. Один старик, который видел заключенных в Андерсонвилле, во время войны между Югом и Севером, говорил, что тем беднягам жилось лучше. Три раза в неделю за ограждение бросали корзины с черствым хлебом, опускали чаны с тепловатым кофе из цикория и ведра с подпорченными устрицами. Впрочем, к устрицам не притрагивался ни один заключенный, считая безобидных моллюсков виновниками всех своих несчастий.
Для охраны лагеря была нанята дюжина или около того головорезов. Они жили в прочных парусиновых палатках, поставленных на деревянной платформе сразу за частоколом. В каждой палатке были установлены печи и походная мебель. Они патрулировали периметр, сменяясь каждые четыре часа, охраняя остров не от закона, которому было глубоко наплевать на жизни нескольких десятков умирающих от голода ирландцев, а от жадных судов других синдикатов. Жесткие белые паруса тендеров виргинской береговой охраны ни разу не появились на горизонте.
Время от времени за молом бросал якорь один из шлюпов синдиката Уорда, и на берег в плоскодонке отправлялись капитан и помощник, чтобы найти замену умершим. Бедные пэдди рвались уйти: все, что угодно, было лучше, чем смерть от голода. Неизменно сначала набирали вновь поступивших. Чем дольше пэдди жил на острове, тем меньше у него оставалось шансов быть отобранным капитаном: после определенного срока единственной возможностью выбраться оттуда была смерть.
На вторые сутки, в полночь, Тенч Дойл увидел слабый красноватый отблеск в темноте и неясный черный холм, который при свете звезд оказался островом Лэнь-ярд. Он нацелил бушприт на этот свет, поставил парус к ветру и принялся молиться неизвестному богу ветра и воды, чтобы не встретить скал или не отмеченных на карте мелей. У него не было четкого плана. Как все Дойлы до и после него, он решил действовать по обстоятельствам. Такая философия определяла самый точный подход: никакой, на хрен, стратегии. Он убрал киль и повел «Без имени» через отмель прямо к берегу, где-то в двухстах ярдах[117] западнее периметра. Парус хлопал на ветру. До него стал доноситься резкий запах человеческой вони – запах отчаяния.
В подзорную трубу Тенч разглядывал палатки: сквозь парусину были видны силуэты людей. Бандиты ели и смеялись грубым шуткам в теплом золотом отблеске пузатых печей. Мигающие фонари дозорных не повернулись в его сторону; ни один голос не поднял тревогу. Он пристал к берегу незамеченным. Заряжая кольты, закладывая патроны в винчестер, обвешиваясь фосфорными гранатами, он почему-то думал о черных раковинах устриц: там, на липком сердце мякоти, удобно устроилась жемчужина, а стенки раковин гладкие и блестящие, прекрасные, как распущенные женские волосы. Запах умирающих людей становился сильнее по мере того, как он продвигался к частоколу.
Через несколько минут у бревенчатой стены из мрака внезапно появилось лицо в масляном сиянии фонаря. Откормленная, подлая, щекастая харя – харя синдиката.
– Какого дьявола тебе надо? – грубо спросила харя. Тенч навел на нее кольт и выстрелил. Со сдавленным криком харя упала. Тенч пригнулся, схватил масляный фонарь и швырнул его в бревна. Стекло разбилось, желтое пламя поползло по сухому потрескавшемуся дереву и озарило ночь. Через секунду со стороны палаток послышались крики и пронзительный визг свистка.
Тенч побежал к воротам и там чуть не столкнулся с другим негодяем, успев почувствовать запах виски у него изо рта. У того была короткая винтовка, но он провозился с затвором, и Тенч выстрелил первым. Человек упал лицом в грязь и больше не двигался. Открыть ворота оказалось простой задачей, они запирались тяжелым куском расколотого бревна, поперек, как амбар. Тенч приподнял бревно плечом, отшвырнул в сторону, и ворота, заскрипев, открылись. Внутри было темно, но он смутно различил очертания человеческих тел, корчившихся на земле в мучениях, услышал кашель, слабый стон.
– Есть хлеб? – спросил кто-то рядом слабым шепотом. Тенч прошел два шага вперед и споткнулся о чье-то остывшее тело, растянувшееся на голой земле. Ветер раздувал пламя: в воздухе, как огненные мухи, начали носиться яркие искры.
– Коннор! – позвал Тенч. – Коннор Малоун!
Но подонки, нанятые синдикатом, были уже возле ворот. Шесть или семь человек стреляли из пистолетов и магазинных винтовок. Пули свистели вокруг него, зарывались в грязь. Один осколок попал ему в ногу, однако не причинил вреда. Тенч бросился на землю, выхватил винчестер и открыл ответный огонь. Несколько стрелков упали, он был в этом уверен, но другие сразу же заняли их место. Теперь дикая пальба шла по всем направлениям. Серный дым и летящие пули уплотнили воздух.
Каким-то чудом в этом граде огня Тенча не задело. Теперь желтые языки пламени достигали верхушки частокола, и в этом дьявольском свете он увидел самое страшное зрелище в своей жизни: сотню истощенных пэдди, припавших к земле в дальнем углу под навесами, с широко открытыми глазами на выточенных голодом лицах. Одна тень отделилась от этой компании призраков, тощая рука легла на плечо Тенча. Он вздрогнул, но потом узнал это лицо – исхудавшее лицо его друга.
– Ты можешь бежать следом за мной? – закричал Тенч сквозь стрельбу.
– Я не могу и двух шагов пройти, – донесся до него слабый голос Коннора. – Я едва могу дышать.
– Ты можешь повиснуть на мне?
– Я попробую.
Тенч присел на корточки, и Коннор взобрался ему на спину. Превратившийся в скелет ирландец почти ничего не весил и был не тяжелее пары щипцов для устриц. Тенч вытащил из кобуры кольты и стрелял до тех пор, пока барабаны не опустели. Среди головорезов возникло замешательство, и они отступили, чтобы перезарядить оружие. Один повернулся и побежал к палаткам за дополнительным ящиком патронов, как будто за темным частоколом собралась целая армия. Тенч отбросил ненужные пистолеты, отцепил первую гранату от пояса, выдернул чеку и швырнул ее за ворота. Она не взорвалась и тяжело упала на мягкую землю.
Теперь стрелки растянулись в две шеренги, на манер пехоты, и палили по частоколу залп за залпом. Тенч вместе с Коннором бросился на землю. Пули свистели над его головой, большей частью попадая в истощенную плоть пэдди под навесами. Эти и так полумертвые люди умирали с тихим недоуменным стоном. Тенч сорвал еще одну гранату и пустил по земле за ворота, но и она не взорвалась. Сильно размахнувшись, он бросил еще одну прямо в частокол. Ничего. Головорезы были уже довольно близко: скоро все будет кончено. Тенч почувствовал, как костлявые руки друга обхватили его шею, услышал слабое дыхание и не пожалел о таком конце. Лучше так, чем еще двадцать лет жить в одиночестве у серой воды и быть глухим к чужим страданиям.
Вдруг первая фаната вспыхнула белым пламенем и взорвалась. За ней последовала вторая. Тенчу показалось, что по земле прошла дрожь. Раздался третий взрыв: что-то похожее на человеческую ногу в хорошем кожаном сапоге взмыло в небо, и в следующий момент воздух наполнился ужасным криком.
Последний взрыв проделал брешь в частоколе. Тенч вскочил и побежал туда, Коннор мотался из стороны в сторону, как узел со старым тряпьем. Никто их не преследовал. Через несколько минут он добрался до каноэ, осторожно положил Коннора на нос и столкнул лодку в прилив. Теперь за частоколом вновь началась пальба; там беспорядочно стреляли, кося всех подряд. Тенч представил себе тощие тела пэдди, изрешеченные пулями, и подумал, что для них все-таки лучше умереть. Но это просто был способ не думать об убийстве стольких беззащитных людей.
До открытой воды оставался час, кровавая перевернутая луна низко висела над мачтой. Крики раненых таяли в ночи. Все стихло, ветер надул парус, волны еле слышно плескались за бортом. Тенч осторожно перенес друга с носа на середину лодки, на груду устричных раковин, и накрыл тяжелым пальто. Черные раковины мрачно блестели в свете отраженной луны.
