Эндрю Миллер - Кислород
— Мы тоже Валентайны! — заявила Кирсти. — У вас найдется уборная для моей малышки?
Когда они все вошли внутрь, из комнат первого этажа появилась Стефани Гэдд, женщина лет пятидесяти, моложавая, энергичная, просто, но со вкусом одетая в широкие брюки цвета морской волны и шифоновую блузку. На шее у нее висела нитка жемчуга, которую она теребила пальцами во время разговора.
— А вот и вы! — воскликнула она. — Наверное, поездка была ужасной? Том каждый раз сворачивает не туда, когда едет из Лондона. — Она одарила сына долгой улыбкой и, не оборачиваясь, указала на мужчину у себя за спиной. — Это Руперт, моя вторая половина.
— Очень рад, что вы до нас добрались, — сказал Руперт.
С подобающим случаю выражением лица он пожал Алеку и Ларри руки, постаравшись вложить в рукопожатие как можно больше силы, словно хотел таким молчаливым образом подчеркнуть свою искренность, хотя, когда Ларри в ответ сжал его руку, с лица пожилого человека сбежала вся краска.
Тому было велено проводить Эллу с Кирсти в уборную для гостей. Остальных пригласили в столовую, где на белоснежных скатертях был накрыт изысканный стол а-ля фуршет.
— Боюсь, здесь в основном бутерброды, — сказала Стефани. — Мне подумалось, что в такую теплую погоду можно обойтись без существенных блюд.
Алису усадили между Алеком и Рупертом. Она не пожелала снять ни пальто, ни горжетку и сидела на своем стуле, как постаревшая голливудская старлетка или одна из погубленных абсентом женщин с полотен Тулуз-Лотрека.
Когда Кирсти с Эллой вернулись, Стефани раздала всем тарелки и пригласила угощаться кто чем захочет. По воскресеньям они стараются обедать по-простому, и она надеется, что гости ее простят. Руперт вытащил штопор из бутылки с вином и поднес ее к свету. Оказалось, что он член винного клуба — «ничего серьезного, просто ради общения», — но, несмотря на эту оговорку, выбранное им перуанское красное произвело впечатление.
— Просто разлей его, дорогой, — сказала Стефани. Она взглянула на Кирсти с прочувствованным выражением женской солидарности, и та постаралась ответить ей тем же.
Том Гэдд, все еще расстегнутый, с элегантностью осужденного занял свой стул в конце стола перед окном и, повертев в руках сначала ломтик пармской ветчины, потом фаршированную оливку, вульгарно зевнул, после чего откланялся, сославшись на то, что ему нужно срочно позвонить.
Алиса сделана несколько глотков минеральной воды, но есть не стала. За несколько минут до конца обеда она даже задремала, но, когда Стефани вернулась из кухни с подносом, полным нарезанных персиков и свежеиспеченных меренг, извиняясь, что не может предложить ничего больше, а только такие мелочи, которые годятся лишь на то, чтобы «заморить червячка», Алиса дрожащим от натуги голосом перебила ее:
— Пожалуйста! Пожалуйста, можно мне посмотреть дом?
Последовало минутное замешательство. Лицо Стефани вытянулось, как будто ее выдержка оказалась более хрупкой, чем можно было судить по ее манерам. Но она тут же пришла в себя, поставила поднос на стол и ухватилась за свой жемчуг.
— Как это глупо с моей стороны, — сказала она. — Конечно, вы можете осмотреть дом. Руперт!
— Да-да, конечно, — отозвался Руперт, вскакивая со стула. — Мы пойдем вместе, ведь так?
Они начали с гостиной, войдя туда вслед за Стефани, которая, разводя руками, объясняла, как они разбивали стены, расширяли пространство и наконец сумели придать этим простым комнатам немного роскоши. В каждой комнате наступал момент, когда все окружали Алису, словно желая стать свидетелями акта воспоминания, но ее взгляд оставался растерянным. Она хмурилась, будто ее привезли не в тот дом или будто искала что-то особенное и не могла найти — обрывок тонкой нити, который привел бы ее в прошлое.
Потом поднялись на второй этаж: Алиса — впереди, цепляясь за руку Ларри, остальные за ними, стараясь идти как можно медленнее.
— У вас очень красивый дом, — сказала Кирсти.
— Это так мило с вашей стороны, — ответила Стефани. — У нас есть квартирка в Лондоне, но Лондон сейчас уже не тот, что прежде.
— Невозможно купить утреннюю газету, — пояснил Руперт, — если не говоришь на португальском или урду.
— Un moment! — вдруг воскликнула Стефани, вырываясь во главу колонны. Она открыла дверь в дальнем конце коридора и пригласила гостей в хозяйскую спальню. — Это зеркало мы привезли из Италии, — сказала она. И обратилась к Алеку: — Вы хорошо знаете Сиену?
Ларри, который втайне потешался над этими людьми, взял в руки фотографию, что стояла на каминной полке рядом с зеркалом. Двое мальчишек в форме для крикета на спортивной площадке английской частной школы. В мальчике с битой безошибочно узнавался медлительный Том. Второй мальчик, постарше, со светло-каштановой прядью, упавшей на глаз, стоял, держа мяч на вытянутой вверх руке, как будто только что разбил пять воротец подряд, и изо всех сил старался унять самодовольство. Слева на заднем плане виднелся зеленый край женского платья и поля темно-зеленой шляпки. Ларри поставил фотографию обратно на каминную полку, поймав в зеркале взгляд Стефани Гэдд, которая смотрела на него с выражением, какое он в последний раз видел на лице Бетти Боун в долине Сан-Фернандо.
Стоя у окна, Алиса пристально разглядывала сад. Он был меньше, чем в «Бруклендзе», не такой запущенный, и под небольшим уклоном сбегал между буковых изгородей к берегу ручья. Остальные присоединились к ней.
— Там, — произнесла Алиса едва слышным голосом. — Туда…
— Вы говорите про старую иву? — спросила Стефани. Алиса кивнула, прижимая к стеклу кончики пальцев.
— Ты хочешь выйти в сад, мама? — спросил Алек.
Она повернулась к нему и улыбнулась, ее лицо просияло, словно от удивления, что он оказался рядом с ней и что именно благодаря его предложению выйти в сад она сможет наконец это сделать.
— Ты ангел, — сказала она. Потом повернулась к Стефани Гэдд и повторила: — Мой сын просто ангел.
— Да, — ответила Стефани, снова потянувшись рукой к нитке жемчуга. — Я это вижу.
На несколько минут сад вдохнул в Алису новые силы. С тростью, без чьей-либо поддержки, она прошла по ухоженному газону с энергией, какой не выказывала уже несколько недель. День начинал клониться к вечеру — бархатный час. В пределах видимости воздух был серебристо-серым; ближе к горизонту его цвет сгущался, становился почти пурпурным. Там, на горизонте, что-то затевалось — перемена погоды, — но это было еще слишком далеко и могло ничем не кончиться.
— В такой день дом выглядит совсем неплохо, — сказал Руперт.
Они с Кирсти стояли в тени.
— По-моему, здесь очаровательно, — сказала она.
— Все благодаря старому садовнику из деревни. Мы не понимаем ни слова из того, что он говорит, но на него можно положиться. Стеф прикладывает к саду мозги, он — руки.
— Вы были так добры, что позволили нам приехать.
— Не стоит благодарности.
— Мне кажется, она в порядке, — заметила Кирсти, наблюдая, как Алиса, остановившись, уткнулась лицом в большую чайную розу.
— И все же, — сказал Руперт, — она наверняка чувствует себя ужасно.
И добавил изменившимся голосом:
— Мы потеряли брата Тома два года назад, он умер от лейкемии. У Тома брали костный мозг на пересадку, но это не помогло. — Он усмехнулся, хотя лицо плохо его слушалось. — Бедняга Томми считает, что это его вина. Знаете, как бывает. Думает, что он должен был сделать больше.
Когда движения Алисы замедлились, словно у игрушки, которой требовался подзавод, ей принесли стул и попытались уговорить ее пойти в тень. Но ни заботливая настойчивость, ни осторожные упреки — ей не следует так перенапрягаться — ни к чему не привели: она потребовала, чтобы стул поставили на траву перед ивой. Алек помог ей сесть. Она сжала его руку и сказала, что именно ради сада хотела сюда приехать. Ничто в доме не помогло ей — кто эти люди? — но дерево осталось прежним, и это чудесно. Оно надежно хранит свои секреты! Это то самое дерево, которое она каждое утро видела из своего окна, собираясь в школу. То самое дерево, под сенью которого она обнималась с Сэмюэлем, опуская голову ему на плечо, по воскресеньям, когда во второй половине дня он спешил на лондонский поезд. То самое дерево, под которым она стояла в тот вечер, когда вышла спасти отца. В тот вечер, когда он сказал ей про огнеметы. Знает ли он об этом?
Алек кивнул. Он понятия не имел, о чем она говорит. Да и то ли это дерево? Вряд ли. Но тут ее лицо обрело ту особую восковую бледность, которая возвещала о том, что скоро снова нахлынет боль.
— Нам пора ехать, — сказал он.
Она протестуюше взмахнула рукой. Ей хотелось побыть здесь еще. Посидеть в одиночестве. Она ждала кого-то. Она не знала кого. Пока не знала. Но кто-то должен был прийти.
