Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник) - Водолазкин Евгений Германович

Но Ирку, кажется, не слишком интересовали Мартышонские домыслы и спекуляции.

— А у тебя были какие-то последствия этой встречи? Ты искала его, ты изменилась, навсегда разочаровалась в любви, он хотя бы тебе снился?

— Я стала писать детективы, — фыркнула Ирка и превратила свое лицо в лицо для всех. — Смотри: я ведь ничего о нем не знала. Если бы я не хлопала глазами по сторонам, то могла бы заметить какую-то деталь, которая помогла бы его найти… Могла хотя бы номер машины запомнить! И я стала развивать в себе привычку в любой ситуации вычленять детали. Ну а когда начала писать, мне это пригодилось. В моей первой книге похожая история: случайная встреча и по деталям находят преступника. Ты разочарована, что я романтику превратила в преступление?

Если бы не та встреча, Ирка не стала бы королевой детективов?.. У Мартышона прямо мороз по коже. Вот как все в жизни может обернуться, сначала случается одно, а потом из этого выходит другое.

Эвакуатор приехал раньше, чем обещал. Бросились собираться, собирались долго, будто из отеля, в суете не заметили, что «Патриот» уехал. Сокрушались, что не поблагодарили как следует, даже телефон не записали. Пока взрослые собирались, Мартышон с Лёвочкой спали в мазде. И только когда все уселись в мазду, где стало невыносимо тесно, Мартышон проснулась и увидела — Ирки нет. Невероятно, но никто не всполошился. Кроме Олега, — ведь он совсем не знает этого человека, водителя «Патриота», что, если он похититель, маньяк? Олег даже порывался осмотреть следы на снегу, — может быть, Ирку тащили?.. Только флегматик может так долго не видеть, что мир не такой, каким он его представлял.

Мартышон плакала, не от горя или обиды. Как бы банально это ни звучало, точнее не скажешь: Мартышон плакала от избытка чувств, у нее было слишком много чувств, чтобы они не вылились слезами. А как Мартышону не плакать? Она хоть и делала вид, что не ждет, все-таки ждала чуда, пусть не с ней самой, с кем-то рядом. Но как знать, с кем произойдет чудо? Вокруг металась целая толпа, и ничто не намекало, что Ирку, именно ее, судьба уже высветила из всей толпы, сказала — ты! Можно считать, что Мартышон плакала из-за огромности мира и отсутствия в нем сценариста или режиссера, который дал бы ей понять, что случится, с кем и когда. Ирка села в «Патриот» и уехала, словно та девочка с распахнутыми глазами двадцать пять лет назад.

Мы думаем: этого не может быть никогда, а это случается. Когда случилось, мы думаем: если уж это произошло, тогда абсолютно все может случиться… кроме, конечно, вот этого. А потом вот это случается, и так бесконечно.

Анна Матвеева

Чудо по Максу Фасмеру

Вчера в одной передаче посоветовали записывать каждый день то, что происходит — даже если не происходит ничего особенного. Записывать — и время от времени перечитывать. Человек из передачи обещал, что однажды из этих записей сложится «орнамент вашей жизни». Мне понравились и эта мысль, и сам человек: видно было, что на передачу он пришел не чтобы покрасоваться. Возможно, его туда долго заманивали.

Интересно было бы поговорить с таким человеком не в одностороннем порядке — когда выкрикиваешь что-то в ответ телевизору, — а сидя напротив, глядя в глаза.

Можно было бы написать ему письмо, но я, конечно, не стану. Мне кажется грубым беспокоить незнакомых людей.

Но записывать события дня попробую. Этот совет меня чем-то приободрил.

Сегодня у нас премьера мультика. Если верить описанию, в финале добро там побеждает зло после небольшой заминки. Зло перековывается, оставив про запас немного подлости, чтоб было о чем снимать продолжение. На такие мультики приходят целыми семьями, покупают попкорн ведрами и потом, естественно, оставляют его недоеденным в зале. Администратор Луняша (на самом деле она Марина, это я ее зову Луняшей — и за глаза, и за круглое бледное личико) забирает попкорн себе. Она и меня раньше пыталась угощать:

— Берите, Ирина Петровна!

Очень удивлялась, когда я отказывалась, а я удивлялась, почему она не понимает — ведь кто-то же ел этот попкорн, касался руками и так далее. Неужели пандемия ничему не научила Луняшу?

Кстати, вспоминать пандемию теперь неприлично, вы заметили? Все начинают прямо как-то ежиться и тут же переводят разговор на что-то более приемлемое.

— Ирина Петровна у нас брезгливая, — говорит Луняша, закидывая в рот горсть белых зерен, похожих на пенопласт. Она зовет меня по имени-отчеству с первого дня — я сдуру так представилась, и потом только узнала, что здесь все обращаются друг к другу по имени: как на бейджах. Даже пенсионеры — просто «Людмила», «Тамара» и «Валентин».

Народу сегодня тьма-тьмущая, даром что вторник. Любопытно, когда эти люди работают? И если они не работают, откуда у них деньги на то, чтобы ходить в кино и покупать попкорн ведрами (а потом оставлять его в зале почти нетронутым)?

В сквере напротив моего дома появился трехэтажный шкафчик для книгообмена. Сегодня утром там уже лежали первые книжки — две духовного содержания и «Как закалялась сталь». Я зачем-то пролистала «Сталь», а потом вернула на место. У нас дома было точно такое издание — «Классики и современники».

Буду проверять шкафчик на пути с работы и на работу. Книги сейчас очень дорогие, а читать я люблю. Вот только у нас категорически запрещается читать и даже пользоваться телефонами. Со стороны кажется, что мы поневоле погружаемся здесь в свои мысли. Сначала меня это очень беспокоило, ведь даже самые невинные мысли, прямым или кружным маршрутом возвращали туда, где непереносимо. Просто вышвыривали меня на берег, и все. В одном и том же месте. Но, к счастью, оказалось, что в торговом центре («торго́вике», по выражению Луняши) погружаться в мысли некогда. Перечень обязанностей контролера зала довольно обширен — измерять температуру воздуха в залах, проверять билеты (в большом зале — 350 мест, а всего залов — десять, а нас в смене — максимум трое), дважды пересчитывать посетителей (в начале и в конце сеанса), включать и выключать свет, смотреть, чтобы не снимали на камеру и не закидывали ноги на спинки впереди (не важно, в обуви или нет), не проносили в зал жирную пищу из ресторанов, не занимались сексом во время сеанса (мне, к счастью, пока что такое не выпадало — а вот Валентину уже трижды «повезло»), следить за соблюдением пожарной безопасности, осуществлять первичную уборку, если Ибрагим не успевает, и так далее. Ну и работаем мы по 12–14 часов в день. По договору — два на два, но на самом деле чаще дают только один день для отдыха. Поздние смены заканчиваются в половине третьего ночи, и еще час уходит на то, чтобы добраться до дома — такси развозит нас по очереди, а я живу дальше всех от торговика, в Таврово. Праздников для нас не существует, потому что в кино люди ходят даже в новогоднюю ночь. Хотя вот это меня как раз устраивает. Я всегда с охотой беру праздничные смены, и, кстати, за них еще приходится бороться с другими контролерами — такими же одинокими Людмилой, Тамарой и Валентином. Студенты, те, конечно, на праздничные дни не претендуют.

Администраторами в кино идут обычно или пенсионеры, или студенты, которым нужна подработка. Когда я сюда заявилась, на меня смотрели странно — сорок лет, высшее образование, не судимая, не калека (с виду, по крайней мере). Но расспрашивать меня никто ни о чем не стал, может, еще и поэтому я здесь так надолго задержалась.

Людскому равнодушию нет цены — жаль, что это мало кто понимает.

С утра выпал первый снег, и я хожу как пришибленная, хотя у нас тут ни окон, ни дверей, мы дневного света вообще не видим.