Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник) - Водолазкин Евгений Германович
Давление, наверное.
В баре новенький — Кирилл. Вполне импозантный молодой человек, только ручки какие-то тоненькие. Зато все в татуировках. Пальцы чистенькие, гладкие, явно не держали ничего тяжелее чайной ложечки. Луняша с новеньким кокетничает, я видела, как она пыталась его угощать попкорном («Сегодня сырный!»). Кирилл из вежливости взял горсточку. Или — не из вежливости.
Событие недели — после ночного сеанса в девятом зале пропал подстаканник в восьмом ряду.
Когда меня выписывали из больницы, доктор сказал:
— Вы должны обещать мне две вещи. Первое — регулярно принимать лекарства. Второе — работать. Хоть кем и хоть где. А остальное сделает время.
Но время не очень-то справляется. Как только я оказываюсь дома одна, меня снова выбрасывает на тот самый берег.
В уличном книжном шкафу пополнение. «Алкамен — театральный мальчик», «Введение в сектоведение» (первый лист выдран, видимо там был автограф автора, предназначенный тому, кто его выдрал) и «Обрыв» с обрывом первых сорока страниц.
Я полистала «Введение в сектоведение», но брать не стала, хотя вообще это довольно занятно. Как по-разному люди пытаются объяснить и оправдать мир.
Не уверена, что однажды смогу читать так, как раньше, когда видела живые картины за словами. Теперь я вижу только слова, и они как будто бы заслоняют мысли — мои и автора. Слова как ставни на окнах, и я не могу их распахнуть.
Слова мешают, но если их не станет, мир схлопнется окончательно.
Из прошлого мне осталась привычка вглядываться в слова. Различать в них шум столетий, как выражался кто-то из университетских лекторов.
Доктор при первой встрече спросил, чем я занимаюсь, и я сказала, что была филологом. Это некоторое преувеличение, конечно, потому что диплом я так и не получила — влюбилась, вышла замуж, дети…
Так, всё.
Мама, когда была недовольна мной, говорила:
— Ну и чудо же ты, Иринка!
А муж звал меня коротким, как вспышка, имечком «Ирк».
Так, всё.
Люди со стороны думают (если сделать допущение, что они вообще о нас думают, что им интересны администраторы кинозалов), будто мы можем бесплатно смотреть кино в свое удовольствие. На самом деле мы можем видеть одни и те же фрагменты одних и тех же картин. Заходим в залы в определенное время и пересчитываем людей по головам. Тут уж не до экрана. Лишь пару раз за все годы, что я здесь работаю, меня действительно цепляли какие-то фильмы — а ведь раньше я очень любила кино.
Так, всё.
То, что нынче показывают (крутят, как говорила мама), — это или ужасы, или мультики, или комедии, над которыми стыдно смеяться. По-настоящему хорошее кино удостаивают сеанса в неудобное время — рано утром или ночью. И лишь на несколько дней. Как будто прячут по-настоящему хорошее кино от зрителя — а вдруг почувствует вкус к подлинному искусству? Подлинное всегда опасно.
Сегодня я работала в ночь и вошла в шестой зал во время нового фильма немецкого режиссера-классика. Про уборщика туалетов в Японии.
Мне хватило минуты, чтобы понять: я должна увидеть этот фильм полностью. Он про одинокого человека, который спасается монотонной рутиной работы. Я как будто посмотрела на себя в зеркало и впервые за долгое время не захотела отвести взгляд.
Кирилл, наш новый бармен, сказал, что запишет этот фильм для меня — чтобы я принесла флешку.
— Но ведь это же пиратство, Кирилл, — возмутилась я.
Он рассмеялся:
— Успокойтесь, я не сидел в зале с камерой. Просто у меня есть кое-какие связи среди прокатчиков. Ну или можете купить билет в кино!
Я представила себе, как покупаю у Луняши билет, как Валентин отрывает у него «контрольку», как Ибрагим суетится в зале, собирая в совок просыпанные кем-то чипсы «начос»…
И через день принесла флешку.
— Чуда не произошло, — сказали мне тогда по телефону. — Увы, чуда не произошло.
Я помню, где стояла во время этих слов — в самом центре нашей новой кухни, под лампочкой, к которой мы еще не успели купить абажур. Я хотела именно абажур, мне нравилось само слово. Это из французского — abat-jour. Заимствовано во второй пол. XVIII в. Впервые зафиксировано в словаре Яновского 1803 г. со значением «окно, расширяющееся внутрь или наружу для усиления света». Глагол abattre переводится как «сбивать», «отражать», «ослаблять». Ослабить день… Ослабить хватку дня.
Пока меня не слишком-то вдохновляет орнамент, проступающий из моих записей.
Сегодня днем из третьего зала вышла совершенно лысая бабушка — и, щурясь после темноты, произнесла:
— Я в уборную. Вы же запомните меня, правда?
В первом перерыве (за смену у нас — два получасовых) обсуждала с Кириллом медитативный фильм про японского уборщика туалетов. Мы сошлись на том, что самое лучшее в кино, да, наверное, и в книгах тоже — это когда подробно раскрывают какую-то профессию, о которой зритель не имеет представления. Все остальное — чувства, травмы, потери, находки, чудеса, даже преступления — уже сто раз показывалось и описывалось. Но профессий в мире такое множество, что кинематографисту можно отталкиваться каждый раз от новой и взлетать к высоте, где еще никто не бывал.
Кирилл сказал, что это отличная тема для статьи. Он учится на культуролога.
Посоветовал мне посмотреть фильм «Патерсон» про водителя автобуса, который пишет стихи и документалку французского режиссера Рукье «Бондарь». Про изготовителя бочек.
Если бы я продолжила учиться на филфаке, то специализировалась бы в этимологии, а скорее даже в топонимике. Название города (ойконим), где я теперь живу, трактуется по-разному — есть версия с птицей («ворон»), есть с цветом («вороний»). И есть ненаучная — что здесь сошлись сразу и ворон, и еж. Смехотворно.
Точно так же смехотворно думать о том, что я могла бы заниматься всем этим серьезно: полный рабочий день, с окладом и с радостью.
У вас ряд восемь, места пять и шесть, приятного просмотра!
Этимология — восхитительно неточная наука. Хороший этимолог всегда и во всем сомневается. И не верит в чудо, даже если оно случилось.
Сегодня день рождения у нашей директрисы. Луняша притащила откуда-то праздничные колпачки и заставила нас их надеть. Мне, к счастью, не хватило.
Снег падает и тает, снова падает и снова тает.
Не зима, а черт знает что, считает Валентин. В том году он хряпнул рюмочку перед 8 Марта и позвал меня на свидание. Но у меня не хватило духу даже посмеяться над этим как следует. Дело не в том, что Валентин лет на двадцать старше меня и выглядит совершенным стариком. А в том, что эта глава жизни для меня абсолютно точно закрыта. Самое отвратительное, на мой взгляд, зрелище — не рассыпанный между креслами попкорн и не извергнутое на пол содержимое чьего-то желудка, а явное взаимное влечение между немолодыми людьми. Они соприкасаются не только телами и мыслями, но и всем, что было с каждым до этой встречи. Прошлое одного встречается с прошлым другого и…
Лучше я уберу вместо Ибрагима блевотину в третьем зале.
В уличном книжном шкафчике — «Латышский детектив» в холстинковом переплете и «Французская волчица» Мориса Дрюона. Я взяла «Волчицу», а на пути со смены снова вернула ее в шкафчик — поняла, что не хочу это читать.
Мы с Кириллом почти подружились, и теперь я не замечаю его тоненьких ручек. Он очень неглуп. Ему двадцать, он полный ровесник моей…
Так, всё.
