Элис Уокер - Цвет пурпурный
Так она болтала без умолку во время бесконечных корабельных обедов, поскольку капитан приписал нас к ее столу. Кажется, идея стать миссионером возникла у нее в один прекрасный вечер, когда она лежала в ванне перед очередным нудным свиданием и ее внезапно осенило, что в монастыре ей будет лучше, чем в ее родном замке. По крайней мере там она могла бы размышлять, могла бы писать. Могла бы быть себе хозяйкой. Но стоп. В монастыре она не сможет быть себе хозяйкой. Ее хозяином будет Бог. Пречистая дева. Настоятельница. И так далее и тому подобное. А что если стать миссионером? Где-нибудь на краю земли, в диких индийских лесах, одна! Блаженство!
Она стала проявлять благочестивый интерес к язычникам. Ей удалось провести родителей. Она сумела обмануть миссионерское общество. Ее знание языков произвело на миссионеров такое впечатление, что ее послали в Африку (не повезло!), где она и начала писать романы обо всем на свете.
Мой псевдоним Джаред Хант, сообщила нам она. В Англии и даже в Америке я знаменитость. Богатый чудак, который бежит толпы и любит поохотиться в дальних странах.
Вы, наверное, думаете, сказала она нам в один из вечеров, что я не слишком пеклась об обращении язычников? Честно говоря, мне не казалось, что их надо в чем-то исправлять. Ко мне они хорошо относились. И надо сказать, что я немало для них сделала. Я же в конце концов писательница, так что я исписывала кучи бумаги ради них: писала об их культуре, об их обычаях, об их нуждах. Вы не представляете, как важно уметь хорошо писать, когда речь идет о поисках денег. Я научилась безукоризненно говорить на их языке, и, чтобы заткнуть рот заносчивым миссинерам в правлении общества, я писала отчеты целиком на языке племени. Я выгребла из семейной казны не меньше миллиона фунтов, прежде чем мне удалось получить первые деньги из миссионерских обществ или от богатых друзей семьи. Я построила больницу и школу. Построила училище. Бассейн, наконец. Эту роскошь я позволила ради себя, чтобы не купаться в реке, где много пиявок.
Вы не поверите, какое на меня снизошло умиротворение, поведала она нам однажды за завтраком, где-то в середине нашего путешествия. Не прошло и года, как мое заведение в Африке стало работать как часы, особенно там, где это касалось моих отношений с местными жителями. Я им сразу объявила, что до их душ мне нет дела, я собираюсь писать книги и прошу меня не беспокоить. За это удовольствие я готова была платить. И платить щедро.
В порыве благодарности вождь в один прекрасный день подарил мне пару жен. Наверное, ничего лучшего не мог придумать. Мне кажется, у них бытовало мнение, что я не женщина. Им было не совсем понятно, что я за существо. Как бы то ни было, я постаралась дать обеим девушкам образование. Конечно, отправила их в Англию, изучать медицину и агрономию. Когда они вернулись, отдала их замуж за парней, которых хорошо знала. Я стала бабушкой их детей, и началось самое счастливое время своей жизни. Должна вам сказать, с сияющим лицом продолжала она, что из меня получилась превосходная бабушка. Я многому научилась от народа акви. Они никогда не бьют детей. Не запирают их в темных хижинах. Правда, они совершают кровавые обряды, когда у детей наступает половая зрелость. Но мать Гарольда доктор, и она собирается все это изменить, правда, Гарольд?
Дайте мне только добраться до Англии, сказала она, я положу конец всем их наглым притязаниям на земли племени. Уж они узнают, куда надо послать их чертовых плантаторов с облезающей от солнца кожей и что сделать с их проклятой дорогой и каучуковыми плантациями. Я очень богата, и земля акви моя собственность.
Мы слушали ее речи в почтительном молчании. Дети с удовольствием занимались маленьким Гарольдом, хотя он не проронил ни слова в нашем присутствии. Он, по всей видимости, привязан к своей бабушке и привык к ней, но воспринимает ее красноречие с трезвостью стороннего наблюдателя, не говоря ни слова.
Он не такой, как мы, сказал Адам, который очень любит детей и может за полчаса завоевать сердце любого малыша. Адам большой шутник, он поет песни, умеет попаясничать и знает много игр. Он умеет ослепительно улыбаться, что и делает почти все время, показывая крепкие и здоровые африканские зубы.
Я сейчас пишу о его ясной улыбке и понимаю, что все время на пароходе он был невесел. Конечно, он всем интересовался, проявляя обычную любознательность, но по-настоящему весел он бывал только в обществе маленького Гарольда.
Надо спросить Оливию, в чем дело. Она в восторге от того, что наконец увидит Англию. Ее мать часто рассказывала ей о милых английских домиках с черепичной крышей, напоминающих хижины олинка, крытые листьями. Только они квадратные, говорила она, и больше напоминают нашу школу и церковь, чем жилые дома, что Оливия находила очень странным.
Когда мы приехали в Англию, Самуил подал жалобы олинка епископу английского филиала нашей церкви, довольно молодому мужчине в очках, сидевшему за столом и просматривавшему стопку ежегодных отчетов Самуила. Даже не поинтересовавшись тем, как живут люди олинка, он сразу спросил, когда умерла Коринна, при каких обстоятельствах и почему после ее смерти я сразу же не вернулась в Англию.
Я не совсем понимала, что он имел в виду.
Соблюдение приличий, мисс __, сказал он. Соблюдение приличий. Что подумают о нас туземцы?
Что вы имеете в виду? — спросила я.
Ах, оставьте, сказал он.
Мы друг для друга все равно что брат и сестра, сказал Самуил.
Епископ ухмыльнулся. Да, да, Сили, именно ухмыльнулся.
Я почувствовала, что у меня начинает гореть лицо.
На этом дело не кончилось, но я не хочу огорчать тебя своими рассказами. Ты же знаешь, какие бывают люди, и этот епископ был как раз таким. Мы с Самуилом ушли, даже не начав разговора о бедах олинка.
Самуил был в таком гневе, что я испугалась. Он сказал, что, если мы хотим остаться в Африке, нам остается только уйти к мбеле и других убедить сделать то же самое.
А что если они не захотят уходить? — спросила его я. Многие из них слишком стары, чтобы перебираться в лес. Некоторые больны. У женщин маленькие дети. А молодежи подавай велосипеды и европейскую одежду, зеркала и блестящие кастрюльки. Они хотят работать на белых и покупать себе новые вещи.
Вещи! Произнес он с отвращением. Чертовы вещи!
Во всяком случае, у нас впереди целый месяц, и надо провести его с пользой, сказала я.
Поскольку мы истратили большую часть наших денег на жестяную крышу и на оплату проезда, этот месяц нам предстояло провести в нищете. Однако он оказался счастливым. Мы почувствовали себя одной семьей, хотя с нами и не было Коринны. Прохожие на улице неизменно говорили нам (если они вообще с нами разговаривали), что дети очень похожи на нас обоих. Дети уже не удивлялись и воспринимали это как должное. Освоившись, они стали ходить на прогулки по городу одни, предоставив своему отцу и мне более скромные развлечения, заключавшиеся в тихих беседах.
