Элис Уокер - Цвет пурпурный
А как Генриетта?
Ох, чертова девка, София говорит, Чуть что сразу трам-тарарам устраивает. Вырастет, пройдет, может. Ее папаше сорок лет понадобилось, чтобы помягчать малость. Он своей родной маме, бывало, житья не давал.
Видитесь с ним? Спрашиваю.
Да не чаще, чем с Марией Агнессой, София говарит.
Какая-то она не такая стала, Мария-то Агнесса, Харпо говарит.
А именно? спрашиваю.
Даже не знаю, как и сказать. Ум у ей будто гуляет где. Говорит словно пьяная. Озирается все время, будто Грейди ищет.
Дурь они курят, вот што, говарю я.
Дурь? Харпо спрашивает, Это што еще за хреновина такая?
Штука такая для поднятия настроения, говорю я, Видения тоже от ее бывают. И полежать хочется. Только ежели много курить, спятить можно. Будто заблудившись ты и ухватиться тебе надо за ково ни на то. Грейди эту штуку на заднем дворе ростит.
В жизни ни о чем таком не слыхивала, София говорит, Оно как, в земле што ли растет?
Ну да, говорю, как сорняк. У Грейди пол-акра засажено.
И какое оно вырастает? Харпо спрашивает.
Выше меня, говарю, И пышное.
И какую же часть они курят?
Листья, говарю.
И што, они все пол-акра выкуривают? спрашивает.
Да не, смеюсь я, Грейди-то почитай почти все продает.
Ты-то сама пробовала? он спрашивает.
Ну да, говарю, Он скручивает цигарки и продает по десять центов за штуку. Только от них дух плохой во рту становится. Да вы никак попробовать хотите?
Коли потом не свихнемся, София говорит, тут и нормальному то жисть собачья.
Это как виски, говарю я им, Главное, не зевать и смотреть, штобы оно тебя не перегнало. Опрокинуть рюмку, другую, чево ж тут плохого, а вот если без ентово дела уже никак, тогда худо.
И много ты куришь? Харпо спрашивает.
Неушто я на полоумную похожая? спрашиваю я, Я курю, когда мне с Богом поговорить надобно. Или любовью позаниматься. Да последнее-то время мы с Богом и без дури хорошо с этим делом справляемся.
Мисс Сили! София говорит в конфузе.
Не бойся, дорогая, я в порядке. Бог-то меня поймет.
Глядишь, мы уже за кухонным столом сидим, цигарки запаливши, и я им показываю, как затягиваться надо. София задыхается, Харпо дымом давится.
Скоро София говорит, што за звук такой чудной? Раньше не было ево. Будто гудит чево.
Чево гудит? Харпо спрашивает ее.
Послушайте-ка, она говорит.
Мы замерли. И точно, слышим уууууууууууу.
Откуль оно? София спрашивает. Пошла на улицу выглянула. Ничево подозрительного. Гул громче стал. Уууууууууу.
Харпо из окна посмотрел. Обстановка нормальная, говорит. Все равно гудит ууууууууууу.
Кажись, я знаю чево это, говарю.
Чево? они спрашивают.
Все, говорю я.
Да, они отвечают, твоя правда.
О-хо-хо, говорит Харпо на похоронах, вот и амазонки.
С братьями со своими, я ему в ответ шепчу, Их как назовешь?
Не знаю, говорит, Они-то трое всегда за сестер горой стояли. Куда сестры, туда и они. Как ихние жены такое терпят?
Вышагивают они, вся церковь трясется. Прошли вдоль рядов и опустили свою мать перед кафедрой.
Народ кругом кто глаза вытирает, кто платочками обмахивается, кто на детей своих поглядывает, чтобы не бедокурили, и никто на Софию с сестрами внимания не обращает. Будто всю жизнь так и было. За што ентот народец я и люблю.
Аминь.
Дорогая Нетти,Чево мне сразу в глаза бросилось, так энто какой Мистер __ чистый. Лицо умытое до блеска. Волосья назад зачесаные.
Как он к гробу подашел, с Софииной матерью попрощаться, то прошептал чевой-то ей. И по плечу погладил. А как назад шел, на меня взглянул. Я веер подняла и в другую сторону посмотрела.
После похорон все пошли к Харпо.
Ты не поверишь, мисс Сили, София говорит, но кажись, Мистер __ к Богу хочет обратиться.
Хотеть не вредно, говарю ей, да только на большее черту такому лучше не рассчитывать.
И не то, штобы он в церковь ходил, говарит, зато ругает других меньше. И работает много.
Чево? говорю, Мистер __ работает?
Еще как, говорит София, Торчит в поле с утра до вечера. И в доме прибирает.
Даже готовит, Харпо говарит, и што самое странное, после себя тарелки моет.
Не выдумывай, говорю, вы оба, видать, еще от травки не оправивши.
Молчун стал и не видится почти ни с кем, София говорит.
Конец света, видать, близко, гаворю им.
Тут как раз Мистер __ входит.
Как поживаешь, Сили, спрашивает меня.
Хорошо, говарю. Посмотрела ему в глаза и вижу, боится он меня. Ладно, думаю, пусть-ка на своей шкуре узнает, каково мне было.
Шик с тобой не приехала нынче? спрашивает.
He-а, говорю, Работы у ей много. Из за Софииной мамы все равно горюет.
Все горюют, говорит, Женщина, которая Софию родила, не зря жизнь прожила.
Я молчу.
Похороны ей знатные устроили, говарит.
Што верно, то верно, говорю.
Внуков-то сколько у ей, говорит, И то сказать, двенадцать детей, и все плодятся да размножаются. Одна семья и церква полна.
Истинная правда, говорю.
На долго приехала? спрашивает.
На неделю пожалуй, говорю.
Говорили тебе, что младшенькая-то у Софии с Харпо хворает сильно? спрашивает.
Ничево про енто не знаю, говорю и Генриетту в толпе высмотрела. Вон она, говорю, с виду вроде здоровенькая.
Ну да, с виду-то ничево. Да только с кровью у нее чевой-то неладное. Сворачивается будто, ей тогда худо совсем бывает. Не жилец она на этом свете, говорит.
Милостивый Боже, говорю.
Такие дела, говорит, Софии тяжело сейчас. Тут мать померши. Да еще одна забота, белая девчонка, которую она вырастила. И у самой здоровье неважное. Плюс к тому, Генриетка у них девка с норовом, она и здоровая-то не сахар.
Да, бедовая она, отвечаю. И тут мне на память пришло твое, Неточка, письмо, как ты писала, што у детишек в африканских краях такое тоже случается. Будто кровь сгущается. Силюсь вспомнить и не могу, какие снадобья люди африканские пользуют от этой хвори. Так мне удивительно с Мистером __ говорить, даже ни о чем подумать не могу. И о чем дальше говорить, не знаю.
Мистер __ ждал, ждал, чево я еще скажу, по сторонам смотрел, да так и не дождался, сказал, до свидания, и пошел себе.
Как мы с Шик уехали, София сказала, Мистер __ в доме затворился. Свинарник развел страшный. Никуда не выходил и не впускал никово, покуда Харпо к ему силком не вломился.
Дом ему убрал, еду приготовил. Самово его помыл. Мистер __ такой слабый был, даже и не противился. Ему уж все равно было.
Спать не мог. По ночам ему мерещилось, будто летучие мыши за дверью возятся. И в дымоходе кто-то шебуршит. Но хуже всего ему было слушать, как собственное сердце бьется. Днем еще куда ни шло, перекантовывался, а как ночь придет, он совсем умом мешался. Сердце так у ево билося, что комната дрожала. Будто в барабаны кто стучал.
