Раздолбай - Лим Юлия

Поднявшись со скамьи, Демьян бредет домой. Ноги гудят от долгой ходьбы и бега; на сердце тяжесть, а в голове мрак, в котором не видно просвета. Молитвы больше не звучат в его мыслях, и крестик на шее впивается в кожу холодным напоминанием: «Смерть друга – на твоей совести».

28. Рома

Между школьными, домашними и любовными заботами Рома едва успевает поспать. Зара всячески привлекает его к работе: то помочь в актовом зале, то сходить на субботник, и так без конца. Заскочив в учительскую за новыми заданиями по физике, Рома замечает распахнутую дверь в кабинет директора. Он заходит внутрь, держа кипу бумаг с распечатками.

Окна открыты, шторы раздуваются. Весна и тепло наполняют кабинет. На столе ящики с документами, дверцы шкафов раскрыты. Людмила Михайловна оборачивается, держа в руках горшок с папоротником.

– Генеральную уборку устроили? – интересуется Лисов.

– Решила все поменять. Надоело жить по-старому, – директор ставит горшок на подоконник и занимает свое кресло. – Садись, поговорим.

– Закрыть дверь?

– Нет. Тут столько пыли вылетело, что, боюсь, еще и летом буду ее выветривать.

Рома садится на стул. Сколько раз он был здесь, но по собственному желанию – впервые.

– Как-то непривычно, – признается он, оглядываясь. – Я сам сюда пришел, вы на меня не кричите, да еще и мебель сдвинули. Давайте я вам помогу?

– У тебя что, уроков нет?

– Так они закончились на сегодня. Скоро же каникулы.

– Ладно, помогай.

Людмила Михайловна командует, а Лисов передвигает тумбы, шкафы. Составляет коробки с делами учеников, давно выпустившихся из школы.

– Хочешь услышать самый приятный звук? – спрашивает директор.

Рома кивает. Она подносит небольшую пачку пожелтевшей бумаги к шредеру, и бумагу засасывает внутрь, кромсая на крошечные кусочки.

– Так звучит свобода от волокиты, – посмеивается Людмила Михайловна. – Знаешь, я очень довольна твоими успехами в этом году, Рома.

– Да ладно вам, мне еще много работать надо…

– Закрой, пожалуйста, дверь. Хочу сказать тебе кое-что, – дождавшись, пока Лисов выполнит поручение, директор отряхивает руки и протирает влажной салфеткой. – Моего сына зовут Лёня. В чем-то он похож на тебя: любит дразнить учителей, привлекать всеобщее внимание. Но учился он хорошо, потому что заботился о моей репутации. В то время я вела географию. Рассказывала детям о чудесных местах на планете, о путешествиях. У них глаза горели, когда мы вместе разбирали обычаи и культуры других стран.

Директор улыбается, Рома улыбается в ответ.

– А потом Лёни не стало, – Людмила Михайловна поворачивается к окну. Снаружи дети на продленке играют с мячом и хохочут. – До сих пор помню наш последний разговор. Было утро, я приготовила завтрак и нервничала, потому что опаздывала на работу. Сын еще не встал, и я, раздраженная его ленью, вломилась в комнату, стала трясти его за плечо. Он сонно что-то промычал, а потом скрючился и сказал, что у него сильно болит живот. У меня было чувство, что он обманывает, я махнула рукой, сказала ему «завтрак на столе» и поспешила в коридор. Он вышел из спальни с взлохмаченными волосами, потер кулаками глаза и сонно улыбнулся. «Я люблю тебя, мам», – сказал он, а я лишь взглянула на него и выскочила в подъезд. Для меня важнее было не опоздать на проклятую работу, чем побыть с собственным ребенком.

– Я никогда об этом не слышал, – тихо говорит Рома.

– В то время такие случаи особо не освещали в газетах. Это сейчас в интернете можно найти все вплоть до снимков с мест преступления, – директор заправляет пряди седеющих волос за уши и поворачивается к Лисову. – Я до сих пор не знаю, почему он решил уйти. После смерти Лёни мне рассказали, что над ним издевались, но он не говорил мне, чтобы не беспокоить.

Директор быстрыми выверенными движениями вытирает слезы, достает из ящика стола зеркальце и удаляет потекшую косметику.

– Не думала, что столкнусь с чем-то подобным еще раз. Но это произошло, и Егора Полоскова тоже не вернуть. Я переживала, что из-за давления общества ты можешь начать думать всякое…

– Так вот почему вы меня на домашнее обучение перевели, – Рома невольно улыбается и тут же чувствует себя глупо, будто посмеялся на похоронах. – Простите.

– Ничего. Жизнь продолжается. Я уже свыклась со своим горем. Я рассказала это тебе не для того, чтобы давить на жалость, а чтобы ты знал, что иногда работа или «важные» дела могут подождать, если ты чувствуешь, что с близким человеком что-то не так. Другого шанса поговорить может не быть.

Директор права: если тянуть с делами слишком долго, однажды может случиться что-то неожиданно неприятное. А уж он-то знает, каково влипать в неприятности чуть ли не каждый день. Попрощавшись с Людмилой Михайловной и пообещав ей не отлынивать от учебы и в следующем году, Лисов выходит из школы, набирая номер Кусаинова.

– Дар, помнишь, мы говорили о тайнике? Я сейчас собираюсь наведаться в участок. Ты готов?

– Да.

– Отлично. Тогда скинь мне адрес и встретимся там, – сунув смартфон в карман, Рома сворачивает распечатки трубочкой и вкладывает в рюкзак.

Школьные будни наконец кончились. Впереди долгое лето с Яной и подработкой, а также с мамой, избавившей себя от бесконечных командировок. Пора рискнуть, чтобы год завершился на «отлично».

Рома заходит в участок. Владислав, как и всегда, стоит у автомата. Он хмуро посматривает на него.

– Что-то ты к нам зачастил, Лисов, – отпивает кофе. – Ты и раньше тут постоянно сидел, но теперь аж сам приходишь.

– Привыкайте, – весело отвечает Рома, – через пару-тройку лет я сюда работать приду.

Пока Владислав давится кофе, Лисов стучится в кабинет участкового и после разрешения заходит.

– Опять ты, – скорее устало, чем раздраженно произносит Федор, и потирает виски. – Что на этот раз?

– У меня к вам предложение. Раз уж в самый первый раз вы меня ложно обвинили в воровстве, я подумал, что помогу вам найти тайник настоящих воров.

– Заманчиво, но слишком щедро с твоей стороны, Лисов. Ты чего-то недоговариваешь.

– У меня есть условие, – улыбается Рома. – Вы вернете награбленное владельцам, но не посадите воров.

– Что за глупость?

– Они такие же раздолбаи, каким был я. Им просто нужно вправить мозги. А тюрьма их только испортит.

– И как ты себе это представляешь, Лисов? – хмыкает Федор, сложив руку на руку. – А еще такой вопрос: как ты собираешься стать участковым и занять мое место, отпуская преступников? Ты что, Робин Гуд?

– Ну, вы же меня до сих пор на учет не поставили, хотя возможностей было завались.

Федор качает головой, но не отвечает.

– Вы знаете этих парней. Мы вам про них говорили со Светланой Александровной.

– Насколько я помню, у них был нож и они угрожали вашей с ней безопасности. И ты громче всех кричал, что мы, полицейские, плохо работаем, – Федор облокачивается на стол. – Так скажи, зачем ты прибежал к замшелому старперу?

– Да бросьте, – Лисов нервно смеется, касаясь затылка. – Это я так, сгоряча…

– Я помогаю в последний раз, – Федор надевает фуражку. – Если это очередная глупая выходка, я навсегда закрою тебе ход в полицию.

Он подходит к Роме и добавляет:

– И к моей дочери ты больше не подойдешь.

– Это должно быть где-то здесь, – Рома выводит Федора на детскую площадку и осматривается, сверяясь с телефоном.

На горке катаются дети постарше, в песочнице ковыряются младшие. Лисов задумчиво поводит подбородком.

– Еще скажи, что мы сейчас на виду у всех будем из песочницы клад выкапывать, – хмыкает участковый.

– Да подождите. Щас Дар придет и мы все решим.