Дуглас Кеннеди - Особые отношения
— Да так и могу. Меня просто достал Тони со своими выкрутасами, вот и все. А ты разве не знаешь, что, если у женщины депрессия, она не осознает, что её достали муж или сестра?
— Как это я-то могла тебя достать?
Да ты что, совсем шуток не понимаешь? — чуть не прыснула я в трубку. Но такова уж была моя чудесная, напрочь лишенная чувства юмора сестра: мир виделся ей логичным, а люди искренними — «что думаю, то и говорю». И поэтому она нипочем — повторяю, нипочем — не сумела бы выжить в Лондоне.
Однако спустя несколько дней после выписки из больницы я убедилась, что все признаки послеродового шока улетучились. Может быть, это было связано с переводом Джека в обычную палату. В среду утром я приехала в больницу как обычно к половине одиннадцатого, и навстречу вышла уже знакомая няня: «Хорошие новости для вас. Желтуха у Джека совсем прошла, и его перевели в обычную детскую палату».
— Вы уверены, что все прошло? — переспросила я.
— Уж поверьте, — улыбнулась она. — Мы бы его не отпустили, не убедившись, что все с ним в полном порядке.
— Простите меня, — сказала я. — Я так волнуюсь все время, всего боюсь.
Детская палата находилась двумя этажами ниже. Няня позвонила туда и предупредила, что я действительно мать Джека («В наши дни лишняя предосторожность не мешает»). Когда я туда спустилась, меня уже поджидала дежурная сестра:
— Вы мамочка Джека?
Я кивнула.
— Вы как раз вовремя, — сказала она. — Пора его кормить.
Было так удивительно видеть его без всех этих медицинских аппаратов, тянувших из него соки последние десять дней. Тогда он казался безнадежно слабеньким и беззащитным. Исчезло то бессмысленно-страдальческое выражение, которое — видимо, из-за действия лекарств — не сходило с его личика в первые дни жизни. И хотя Сэнди (ссылаясь на свой взвод экспертов) уверяла, что у него не останется никаких воспоминаний о пережитом, я все же невольно чувствовала, что виновата перед ним. Виновата в том, что сделала что-то не так во время беременности — я узнать, что именно, было невозможно.
Внезапно знакомый внутренний голос с упреком начал повторять одно и то же: «Это все ты на себя навлекла. Ты с ним это сделала. Потому что на самом деле ты его не хотела…»
Заткнись!
Я дрожала, вцепившись в край детской кроватки. Сестра озабоченно посматривала на меня. Лет двадцати пяти, крупная, коренастая, она прямо-таки источала благожелательность.
— У вас все в порядке? — спросила она.
— Просто устала немного, — ответила я, рассмотрев фамилию на бирке: Макгуайр.
— Подождите говорить об усталости, пока он не дома, — с легким смешком отозвалась она. Я же, вместо того чтобы огрызнуться на эту невинную беспечную реплику, улыбнулась ей в ответ — потому что меньше всего хотела, чтобы кто-то догадался, какая дикая тоска меня вдруг охватила.
— Ну что, готовы? Возьмете его? — спросила сестра.
Нет, не готова. Ни к чему не готова. Мне все это не под силу… Потому что…
— Конечно, — сказала я с натянутой улыбкой.
Она нагнулась и бережно вынула Джека из кроватки. Он лежал тихо, пока не оказался у меня. В тот же миг он начал плакать. Крик был совсем не громкий, но весьма упорный — как будто ему было неудобно там, где он очутился. И тут же обвиняющий голос в моей голове торжествующе заявил: «Ну вот, конечно, плачет. Потому что знает, кто причинил ему зло».
— Он у вас первый? — спросила сестра.
— Да, — ответила я, спрашивая себя, очень ли заметна моя нервозность.
— Не обращайте внимания на плач. Поверьте моему опыту, денек-другой — и он привыкнет.
Почему вы стараетесь меня утешить? Ведь все яснее ясного: Джек понимает, что я для него означаю опасность, знает, что я могу причинить ему вред, что я не способна быть матерью. Вот чем объясняется такая реакция на наш первый контакт. Он знает.
— Может, дать вам стул? — спросила сестра.
— Да, было бы неплохо. — Я и вправду почувствовала, что ноги у меня вдруг стали ватными.
Сестра извлекла откуда-то белый пластиковый стул с прямой спинкой. Я села, прижимая к себе Джека. Он продолжал хныкать — как будто от страха, что оказался рядом со мной.
— Он, наверное, проголодался, — предположила сестра. — Попробуйте его покормить.
— У меня проблемы: молоко плохо идет, — сообщила я.
— Эту проблему мы сейчас решим. — Она снова приветливо улыбнулась.
Предполагалось, что эти смешки и улыбки должны меня подбодрить, но на самом деле они смущали меня еще больше. Итак, с кричащим Джеком на сгибе одной руки, свободной рукой попыталась задрать футболку и лифчик. Но я страшно нервничала из-за его плача, в результате мне все время казалось, что я вот-вот его выроню. А от дерганий он только еще сильнее заходился криком.
— Давайте-ка я его подержу, пока вы все подготовите и приведете в порядок.
Ничего я не приведу в порядок. Я даже собственную жизнь не способна привести в порядок.
— Спасибо, — сказала я.
Стоило ей взять у меня Джека, как он замолчал. Я стянула майку и высвободила правую грудь из специального лифчика для кормящих. У меня вспотели руки. Я была страшно напряжена — отчасти из-за того, что за последние дни молочные протоки снова закупорились, а еще потому, что, держа свое дитя на руках, не ощущала ничего кроме ужаса.
Ты для этого не годишься. Ты не должна этого делать.
Сестра вернула мне Джека. Его реакция была четкой, классический условный рефлекс: плакать, как только мама возьмет на руки. Так он и сделал. Заплакал что было сил. Но как только его губы коснулись моего соска, плач сменился жадным сопением и чмоканьем очень голодного маленького существа.
— Вот и порядок, — сказала сестра, а Джек прижал деснами сосок и начал с силой сосать. Вдруг я почувствовала боль, такую острую, как будто в грудь изо всех сил воткнули булавку. Несмотря на отсутствие зубов, десны у Джека были твердыми, как сталь. И он сжал ими сосок с такой силой, что я невольно вскрикнула от боли и неожиданности.
— Что случилось? — спросила сестра, все еще пытаясь оставаться приветливой. Улыбка все еще не сходила с ее лица, однако с каждой минутой я все яснее понимала, что она вот-вот окончательно решит, что я неадекватная, неуравновешенная особа, неприспособленная, к материнству.
— Просто десны у него такие…
Я не закончила предложение, поскольку Джек укусил меня с такой силой, что я просто взвизгнула. Хуже того — боль была такой внезапной, такой резкой, что я рефлекторно отдернула его от груди. Из-за этого он снова горько расплакался.
