Дуглас Кеннеди - Особые отношения
В глубине души я не была уверена, хватит ли у Тони выдержки и терпения, необходимых для столь долгого и сложного дела. Ему, как и многим журналистам, была интересна безумная погоня за сюжетом, а потом неистовая гонка в стремлении поскорее доставить материал по назначению. Но просиживать день за днем в тесной комнатке, терпеливо развивая сюжет? И это притом, что Тони как-то говорил мне, что тратит на написание материала не больше пары часов?
Но вот он сидел и работал — среди ночи. Это меня и порадовало, и удивило.
— Вот здорово, — сказала я.
Тони пожал плечами:
— Может, еще ничего путного не выйдет.
— А может выйти очень хорошо.
Снова тот же жест.
— Много ты уже написал? — спросила я.
— Несколько тысяч слов.
— А…
— Я же говорю, не знаю пока, что из этого получится.
— Но ты будешь продолжать?
— Да-a, насколько терпения хватит. Или пока не решу, что все это без толку.
Я подошла, положила ему руку на плечо:
— Я не дам тебе бросить.
— Обещаешь? — Он наконец поднял голову и посмотрел на меня.
— Да. Обещаю. И знаешь…
— Что?
— Ты извини меня, за все, что было раньше.
Он снова уткнулся в экран:
— Я уверен, что утром ты будешь чувствовать себя лучше… если перестанешь себя накручивать.
Когда я проснулась в семь утра, Тони рядом не было. Я нашла его спящим наверху, на новом раскладном диване. Возле компьютера лежала стопка листов с отпечатанным текстом Подождав несколько часов, я отнесла наверх чашку чая и первым делом спросила:
— Долго ты вчера работал?
— Часов до трёх, — сонно ответил он.
— Так мог бы спуститься в спальню.
— Не хотелось тебя будить.
Но и на следующую ночь он сделал то же самое. Я только что вернулась из больницы — второй раз за день ездила туда навестить Джека Было девять вечера — я немного огорчилась, обнаружив, что Тони уже дома, работает у себя в кабинете. До этого он сказал, что не сможет подъехать в больницу, потому что вынужден будет задержаться допоздна в редакции из-за очередного международного кризиса (в Мозамбике, кажется).
— Да и вообще, не думаю, что Джек будет сильно горевать без меня, — сказал он, когда позвонил мне домой после обеда.
— Да нет, просто мне бы хотелось поехать вместе с тобой.
— И мне бы хотелось, но…
— Да, знаю — служба есть служба И никому нет дела, что у тебя сын…
— Прошу, не начинай, — резко перебил он.
— Ладно, ладно, — в моем голосе звучала неприкрытая обида, — поступай, как знаешь. Увидимся дома.
Поэтому, обнаружив, что к моему возвращению он сидит у себя в кабинете, я обозлилась:
— Мне казалось, тебе предстояло допоздна сидеть в редакции.
— А мы сдали материал раньше, чем я рассчитывал.
— Мог бы в таком случае подъехать в больницу, повидать сына.
— Да я только минут пятнадцать как пришел.
— И сразу за работу над романом?
— У меня было вдохновение, — сказал он без малейшего намека на иронию.
— Но ужинать-то ты будешь?
— Да нет, я перехватил кое-что в редакции. В общем, я действительно хотел бы сегодня побольше поработать, если не возражаешь.
— Ты даже не спросил, как сегодня Джек.
— А я и так знаю. Я в шесть часов звонил в больницу и получил исчерпывающую информацию от сестры из отделения. Я думал, тебе там сказали.
Мне хотелось завизжать и укусить его. Но я молча развернулась и вышла. Наскоро приготовив себе еду на кухне и запив ее стаканчиком вина (после вчерашнего я не рисковать), я наполнила стакан для Тони и вернулась к нему в кабинет.
— О, здорово, — отреагировал он, не отрываясь от экрана.
— Как продвигается? — спросила я.
— Нормально. — По его тону было ясно, что своим вмешательством я нарушаю течение его мыслей.
— Не хочешь посмотреть десятичасовые новости?
— Спасибо, неохота.
Двумя часами позже я просунула голову в дверь кабинета.
— Я иду спать, — сообщила я.
— Молодец.
— Ты идешь?
— Спущусь через минутку.
Но и через четверть часа, когда я выключила ночник, он еще не спустился ко мне. А когда я проснулась в восемь утра, место рядом со мной пустовало.
Поэтому я снова вскарабкалась по лестнице наверх — и обнаружила Тони там, на диване под пледом.
Только в этот раз я не стала подавать ему чая. И будить его не стала. Однако, когда он, пошатываясь, спустился вниз в десять часов, первыми обращенными ко мне словами было:
— Какого ж черта ты меня не разбудила? Я проспал!
— Насколько я понимаю, мы теперь живем отдельно, и я не обязана служить тебе будильником.
— Всего две ночи я спал на диване, а ты уже делаешь такие выводы.
— Просто пытаюсь понять — может, это ты мне на что-то намекаешь. Или за что-то наказываешь…
— Намекаешь, наказываешь — какого дьявола! Я просто работал допоздна. Над романом — который ты так уговаривала меня писать. В чем проблема?
— Я просто…
— Ненормально подозрительна.
— Может быть.
— А не нужно быть такой. И в больницу я сегодня вечером приеду. И разделю с тобой ложе, ха-ха. Это тебя устраивает?
Верный слову, Тони появился в больнице Мэттингли около восьми часов вечера. Он опоздал на полчаса, но я решила не обращать на это внимания. К тому времени я почти час сидела, переглядываясь с моим малышом, явно видел, что я его рассматриваю, — и впервые за несколько недель я обнаружила, что счастливо улыбаюсь.
— Ты только посмотри, — обратилась я к Тони, когда к вошел в палату. Он подошел к нам и посмотрел на его сына.
— Я же тебе говорил, что все будет нормально, — сказал он.
Да, говорил. Но зачем напоминать об этом сейчас?
— Он явно нас видит. — Я решила не реагировать на замечание Тони.
— Думаю, видит. — Он помахал Джеку рукой: — Привет, привет. Мы твои родители, бедолага.
— У него все будет прекрасно. Мы об этом позаботимся.
— Твоя мать — неисправимая американская оптимистка, — обратился Тони к Джеку. Наш сынок только смотрел на нас, явно недоумевая, где это он оказался и за штука эта жизнь.
Вечером Тони лег спать рядом со мной, почитал мне «Почетного консула» Грэма Грина и поцеловал на ночь. Хотя после моей операции думать о сексе было явно рано, мне ужасно хотелось, чтобы он обнял меня и приласкал. Но я отдавала себе отчет в том, что объятия и нежности (особенно без секса) были не в стиле Тони. Проснувшись утром… кто бы сомневался?.. я обнаружила его наверху, на диване под пледом. Стопка листов у компьютера стала толще.
— Похоже, у тебя сейчас творческие ночи, — сказала я.
