Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
Позже я прочитала книжку, и все встало на свои места. По версии Алексея Толстого, человека вполне практичного и разумного, награда Буратино предполагалась действительно материальная: в каморке был спрятан восхитительный кукольный театр. Теперь куклы могли сами ставить представления, а злой эксплуататор Карабас Барабас оставался ни с чем. (Рука почти замахнулась написать «с носом». Вроде в тему лучше не придумаешь, а получилась бы абсолютная глупость. Где-то слышала, что «носом» раньше называли подарок или взятку. Не приняли у человека «нос», значит, отказали, не помогли. Тот случай, когда представляем одно, хотя нужно совершенно другое. Обман образа.)
А еще через несколько лет в руки попала другая книжка — Карло Коллоди. Опять увидев на обложке длинноносого хулигана, я уже хотела отложить ее в сторону, как вдруг взыграл спортивный интерес: а в чем, собственно, отличие? Чтобы Пиноккио переименовать в Буратино, одного желания мало. У них судьбы должны быть разные.
Прочитала. Действительно разные. Нет, приключения-то похожи, но вот опять финал… Пиноккио в конце концов перевоспитался и стал настоящим, а не деревянным мальчишкой. Получил не свободу, не вид на жительство, а нечто более ценное — он стал человеком.
И вот сегодня неожиданно поняла: удивительное дело! Была весьма поучительная сказка, а ее взяли и переделали под себя. Сделали такой, как хочется. Превратили в идеологию.
На секунду представила, что было бы, если бы нынешние борзописцы добрались до классики.
Ленка, опять тебя понесло.
Ну дай пофантазировать!
Чичиков бы однозначно стал олигархом, Катюша Маслова — звездой шансона, а Анна Каренина сына выкрала, увезла его за границу, мужа засудила бы, а вместо Вронского нашла себе девушку.
Не дай бог!
Ну что, полегчало? Фантазерка, блин…
15 марта
Вчера в школе произошло ЧП: математичка ударила на уроке ученика. Не знаю уж, в первый раз или нет, но сегодня утром отец прибежал к директору со скандалом. Срочно вызвали сначала Розу, потом «пострадавшего». Папаша целый час на всю школу орал: ребенка избили! до министра дойду! под суд отдам!
Подробности стали известны благодаря всезнающей секретарше Риточке:
— Да из-за ерунды сцепились. Мальчишка на уроке играл в телефон. Роза раз сказала «убери», второй… Потом подошла, хотела забрать. Тот давай хамить: свой пора иметь. Ах да, у вас же зарплата не позволяет… Ну Роза и взвилась: дневник на стол, завтра в школу с родителями! Тот, естественно, ни в какую. Слово за слово, она за портфель — хотела дневник достать. Тот тоже за него ухватился. В общем, хлопнула она его по рукам и, видимо, от души. Мальчишка в крик: не имеете права! И сегодня в школу с родителем. Просила — получай… Директор сначала попытался заступиться. Стал папашке объяснять: нельзя в школу телефон, отвлекает и учебному процессу мешает. Тот опять орать, уже на директора стал наезжать: я должен в любой момент знать, что с ребенком все в порядке! Надо еще проверить, как у вас охрана работает, наверняка кто угодно шляется! Да вы даже в классе детям безопасность обеспечить не можете! Директор на попятную, еле уговорил никуда дальше не жаловаться… Роза? Извинилась. Ясно дело, не хотела, да кто ее спрашивал…
На большой перемене случайно столкнулась с Розой в учительской. Мы иногда перекидываемся парой слов: параллели и предметы у нас разные, но пришли вместе, она тоже из новеньких. Роза и раньше иногда жаловалась на дисциплину, но до скандалов или администрации дело не доходило. Если только классной скажет, так это обычное дело.
Сегодня ей было не до разговоров. Всю потряхивало, глаза на мокром месте.
— Ты как, в порядке?
— Ничего…
А у самой губы дрожат, и я уже пожалела, что не прошла мимо. Человеку надо успокоиться, а тут я со своим эгоизмом. Как же, я добрая, обязана посочувствовать. А человеку целый день в стрессе каково? Ей еще уроки вести, домой ведь никто не отпустит.
— Уйду я, Лен… Не могу больше… Не хочу…
Жалко ее. Нервы учителю нужны стальные, обычные человеческие не выдерживают.
Уже после уроков Наташа в коридоре кивнула на плюгавенького, от горшка два вершка, пацана:
— Вон, в серой рубашке.
— Этот?! — не поверила я.
Я представляла убогого умом амбала или, наоборот, мажорика вроде Рубина, а тут какая-то мелочь пузатая…
— Зимой Лилю у них заменяла. Сначала тоже доставал, а однажды с текстом работали, он пару раз ответил, я ему четверку поставила. И ты знаешь — как подменили! Сидел, слушал, даже других одергивал, чтоб не мешали. Но история все-таки действительно не алгебра, да и на замене я была недолго…
По Наташиной логике, Розе, выходит, не с учеником, а с предметом не повезло. Слишком уж просто. Танюша вон тоже математик, но на уроках тишь да гладь.
Лиля, услышав новость, только фыркнула:
— Нашли о чем переживать! Ну стукнула пакостника, так ему и надо. По-хорошему, так отец сам должен был сыночку по заднице вложить за то, что на уроке бездельничал, а он ябедничать побежал.
Последнее время замечаю, что мне все труднее с ней не соглашаться.
— Раньше вообще на горох ставили, — продолжала она. — Потому и родителей чтили, и учителей уважали. Ты классику почитай. У Макаренко сначала тоже дисциплины не было, а пару раз ученику по морде съездил — и все стало замечательно. Силе всегда уважение и почет. А если Макаренко можно, то нам тогда фигли выпендриваться…
Дома первым делом нашла «Педагогическую поэму». Читала ее, конечно, но еще на первом курсе. Давно убедилась: отвлеченное чтение имеет очень низкий КПД. А вот прикладной интерес заставляет и понимать, и запоминать по максимуму.
Про драку — почти сразу, на первых страницах:
«Нужно правду сказать, я не мучился угрызениями совести. Да, я избил воспитанника. Я пережил всю педагогическую несуразность, всю юридическую незаконность этого случая, но в то же время я видел, что чистота моих педагогических рук — дело второстепенное в сравнении со стоящей передо мной задачей. Я твердо решил, что буду диктатором, если другим методом не овладею».
Вот! «Если не овладею»! Но ведь он же овладел! А почему? Потому что хотел! И Наташа к этому хулигану подход нашла.
«…я ни одной минуты не считал, что нашел в насилии какое-то всесильное педагогическое средство. Случай с Задоровым достался мне дороже, чем самому Задорову. Я стал бояться, что могу броситься в сторону наименьшего сопротивления».
Макаренко воспринимал рукоприкладство как исключение, а не правило. И потом, он имел дело с малолетними преступниками, а мы — с обычными школьниками.
