Карлос Сафон - Узник Неба
— Что случилось, Брианс?
— Я только что из крепости.
— Хорошие новости?
— Вальс отказался меня принять. Меня заставили ждать четыре часа, а потом велели убираться. У меня отобрали разрешение на посещения и пропуск на тюремную территорию.
— Вам дали увидеться с Мартином?
Брианс покачал головой:
— Его там больше нет.
Фермин смотрел на адвоката непонимающе. Брианс помолчал несколько мгновений, подыскивая слова.
— Когда я уходил, вслед за мной выскользнул Ханурик и поделился тем, что знал. Гром грянул две недели назад. Мартин писал, как одержимый, день и ночь, почти не прерываясь даже на сон. Вальс почуял неладное и приказал Ханурику изъять уже написанные страницы. Потребовались усилия трех человек, чтобы связать Мартина и отнять у него манускрипт. Он исписал больше пятисот страниц меньше чем за два месяца.
Ханурик передал рукопись коменданту. Начав ее читать, Вальс разъярился.
— Полагаю, он ожидал увидеть нечто совершенно иное.
Брианс кивнул.
— Вальс читал рукопись ночь напролет, а наутро поднялся в башню в сопровождении четырех солдат. Он распорядился сковать Мартина по рукам и ногам, а потом вошел в камеру. Ханурик подслушивал через прорезь в двери и уловил часть разговора. Вальс неистовствовал. Он с ходу заявил Мартину, что очень разочарован его поступком, ибо дал ему ростки шедевра, а тот, пренебрегая инструкциями, сочинил какую-то бессмысленную чушь. «Не такой книги я ожидал от вас, Мартин», — твердил Вальс.
— А что ответил Мартин?
— Ничего. Он игнорировал коменданта, словно его и не было рядом. Такое пренебрежение вывело Вальса из себя. Ханурик слышал, как на Мартина посыпались пощечины и удары, но тот не издал ни единого звука. Дальше, по словам Ханурика, утомившись избивать и оскорблять Мартина, не удостоившего его ни словом, Вальс вынул из кармана письмо. Его прислал сеньор Семпере несколько месяцев назад, но тогда почту конфисковали. В конверт было вложено еще одно, прощальное письмо Исабеллы, которое она написала Мартину на смертном одре…
— Сукин сын…
— Вальс оставил Мартина наедине с этими посланиями, великолепно понимая, что самым худшим наказанием для него явится известие о смерти Исабеллы… По свидетельству Ханурика, прочитав письма после ухода Вальса, Мартин закричал, после чего целую ночь выл и бился в стены головой и колотил в дверь кулаками…
Брианс вдруг посмотрел на него, и Фермин, увидев выражение его глаз, присел рядом, положив руку на плечо молодого человека.
— Вам плохо, Брианс?
— Я его адвокат, — ответил Брианс дрожащим голосом. — Предполагается, что я должен был защищать его и вытащить оттуда…
— Вы сделали все, что в человеческих силах, Брианс. И Мартин знает об этом.
Брианс сокрушенно качнул головой.
— Я еще не закончил, — промолвил он. — Из рассказа Ханурика следует, что Вальс приказал не давать больше заключенному бумагу и чернила, поэтому Мартин начал писать на обороте страниц манускрипта, брошенного комендантом ему в лицо. Вместо чернил он использовал свою кровь, делая надрезы на руках и предплечьях… Ханурик пробовал поговорить с ним, успокоить… Но Мартин уже не хотел брать у него ни сигарет, ни кусочков сахара, который так любил, и даже не замечал его присутствия. Ханурик считает, что, получив весть о смерти Исабеллы, Мартин окончательно рехнулся и жил в аду, созданном его воображением… По ночам он громко кричал, и его вопли разносились по всем закоулкам крепости. Среди посетителей, арестантов и тюремного персонала поползли слухи. Вальс занервничал. Наконец однажды ночью он приказал двум своим конвоирам отвезти писателя…
Фермин проглотил комок в горле.
— Куда?
— Ханурик не уверен до конца, но, судя по тому, что ему удалось услышать, он думает, что Мартина отвезли в заброшенный особняк около парка Гуэль… Похоже, там во время войны убивали людей и хоронили тела в саду… Вернувшись, конвоиры доложили Вальсу, что приказ выполнен. Но Ханурик мне признался, что той же ночью слышал, о чем они говорили между собой, и что они явно были не в себе. В заброшенном доме что-то случилось. Выходило, что там побывал кто-то еще.
— Кто же?
Брианс передернул плечами.
— Значит, Давид Мартин жив?
— Я не знаю, Фермин. Это неизвестно.
12
Фермин закончил свой рассказ тихим, срывающимся голосом, в глазах его застыла боль. Воссоздание картины прошлого из этих тягостных и болезненных воспоминаний стоило ему невероятного напряжения и душевных сил. Совершенно опустошенный, он едва держался на стуле. Я налил ему остатки вина в бокал и смотрел с сочувствием, как он вытирал руками слезы. Я протянул ему салфетку, но Фермин не обратил на нее внимания. Остальные клиенты «Кан льюис» давно разошлись по домам, и по моим подсчетам время перевалило за полночь, но нас не захотели беспокоить, оставив одних в зале ресторана. Фермин в изнеможении смотрел на меня, словно рассказ о давних трагических событиях, о которых он молчал столько лет, отнял у него саму волю к жизни.
— Фермин…
— Я знаю, о чем вы хотите спросить. Ответ отрицательный.
— Фермин, Давид Мартин — мой отец?
Фермин смерил меня суровым взглядом.
— Сеньор Семпере — ваш отец, Даниель. Никогда в этом не сомневайтесь. Никогда.
Я кивнул. Теперь Фермин сидел с отсутствующим видом, мысли его отправились блуждать в неведомых мне сферах.
— А с вами, Фермин? Что случилось с вами?
Фермин ответил не сразу, как будто заключительная часть истории не имела никакого значения.
— Я вернулся на улицу. Я не мог оставаться там и видеть Брианса. Я не мог видеть Росиито. Вообще никого…
Фермин запнулся и умолк, а я подхватил эстафету:
— Вы вернулись на улицу — безымянный нищий, которого принимали за сумасшедшего. И вы хотели умереть, но вас удерживало данное однажды обещание…
— Я поклялся Мартину, что позабочусь об Исабелле и ее сыне, то есть о вас. Но я оказался трусом, Даниель. Я слишком долго прятался и так боялся вернуться, что, когда все же набрался смелости приехать, вашей матери уже не было на свете…
— Именно поэтому я встретил вас той ночью на Королевской площади? Это не было случайностью? Как долго вы следили за мной?
— Месяцы. Годы…
Я представил, как он издали следовал за мной, еще когда я был маленьким, ходил в школу, играл в парке Сьюдадела; мог видеть, как мы с отцом останавливались у витрины полюбоваться на ручку, принадлежавшую, по моему твердому убеждению, Виктору Гюго; наблюдал за мной в те минуты, когда я сидел на Королевской площади и читал вслух для Клары, украдкой лаская ее взглядом. Нищий, тень, человек, которого не замечают, избегая смотреть на него. Фермин, мой защитник и друг.
