Бернар Клавель - В чужом доме
Когда ученики поравнялись с нею, она шагнула вперед и поманила их рукой. Кто-то крикнул:
— Убирайся, старая дрянь!
Женщина сделала непристойный жест и удалилась.
— Кто это? — спросил Жюльен.
Остальные рассмеялись.
— Бульварная женщина.
— Кто?
— Ну, проститутка. Здесь их называют бульварными, потому что они стоят возле откоса, ведущего на бульвар. Эта — самая старая из них. Но иногда тут стоят две или три помоложе, они недурны собой.
— Знаешь, сколько она берет? — спросил Зеф.
— Нет, — ответил Морис. — Если даже и дешево, меня это не интересует, слишком она стара.
— И меня не интересует. Но мне говорил приятель, который имел с ней дело. Она берет сто су.
— А другие? — спросил Морис.
— Смотря какая. Иногда даже до пятидесяти франков.
— Пятьдесят монет! К чертям собачьим! Двухмесячное жалованье, чтобы разок переспать с бабой! Не такой я дурак! А главное, того и гляди еще что-нибудь подцепишь!
Жюльен молчал. Он дважды оглянулся. Старая проститутка вернулась на свое место под фонарем. Она немного горбилась, пальто ее слегка распахнулось, открывая тяжелую отвислую грудь.
33
Когда они возвратились к себе, в столовой еще горел свет. Виктор и оба ученика стали подниматься по лестнице, но тут в дверях цеха показался хозяин.
— Как, вы уже здесь? — спросил он с удивленным видом. — Я проверял, до какой температуры нагрелась печь, и собирался идти спать.
— Доброй ночи, господин Петьо, — сказал Виктор.
Теперь хозяин подошел к двери в столовую. По другую сторону двери, возле косяка, видна была тень хозяйки. С минуту все стояли, не двигаясь, и молчали; хозяин держался за дверную ручку, остальные застыли на ступеньках лестницы, опираясь о перила и глядя на него. Потом Виктор поставил ногу на следующую ступеньку. Ученики собирались уже последовать за ним, но тут хозяин спросил:
— Ну как, все прошло хорошо?
— Как нельзя лучше, — отозвался Виктор. — Мы вволю посмеялись.
— Но, по-моему, вы ходили туда не забавляться, — заметил господин Петьо.
Силуэт хозяйки приблизился вплотную к двери, замер возле стекла, потом дверь распахнулась.
— Ах! Это вы? Господи, а я-то и забыла, что вы уходили. И думаю: «С кем это он может говорить в такой поздний час?»
Свет лампы падал на госпожу Петьо. Жюльея не мог различить ее лицо, но знал, что она улыбается, что губы ее складываются сердечком, а скулы поднимаются к вискам. После короткого молчания она продолжала:
— Вы беседуете на пороге, словно не решаетесь войти. Ты бы мог, Эрнест, пригласить их в комнаты, они ведь не чужие в доме.
Хозяйка отступила, открывая проход. Теперь лицо ее было освещено. Она улыбалась. Муж тоже улыбался.
— И то верно, — сказал он. — Войдите на несколько минут.
Жюльен колебался. Он ближе всех стоял к столовой. Оглянувшись, мальчик увидел, что Виктор собирается спуститься по лестнице, тогда и он двинулся к двери и вошел вслед за хозяином.
Клодина и мадемуазель Жоржетта, должно быть, убирали в чайном салоне и в магазине. Оттуда доносился шум передвигаемых столиков и кресел, слышно было, как шуршат щетки на выложенном плитками полу.
— Итак, теперь вы члены профсоюза! — смеясь, заявила госпожа Петьо.
— Дудки! — бросил Виктор.
— Как? Вы вернулись ни с чем! — воскликнула она с преувеличенным удивлением.
— Ну, я бы этого не сказал. Мы там неплохо поразвлеклись, и это дешевле, чем кино.
Хозяин смеялся, жена его продолжала изображать изумление. Жюльен перестал смотреть на нее. Теперь он уже предвидел все ее реакции, и его раздражало, что она постоянно ломает комедию.
— Однако вы ведь ходили не в увеселительное заведение, — настаивала она.
— Ну, как сказать, — заметил Виктор. — Во всяком случае, человек, обратившийся к нам с речью, ей-богу, силен. Стойте, я сейчас вам покажу.
Он подошел к столу, взял там газету и возвратился к двери. Постоял там минуту, одернул полы куртки, сделал вид, будто поправляет воротничок и галстук, свернул газету в рулон и зашагал обратно к столу. Расправил газету, поклонился и сел. Оглядев хозяев и обоих учеников, Виктор повел себя так, словно перед ним полный зал; нахмурив брови и приложив ладони к глазам как бы для того, чтобы лучше видеть, он объявил:
— Так вот, условимся: вы пришли на собрание…
Госпожа Петьо гримасничала, улыбалась, складывала губы сердечком, визгливо смеялась, таращила глаза, подносила руку ко рту и снова смеялась. Хозяин корчился от хохота. Через несколько мгновений уже и Морис покатывался со смеху.
Виктор говорил, подражая невысокому человеку из ВКТ. Он немного утрировал, но, надо признаться, достиг большого сходства. Жюльену было не по себе. И все же несколько раз он против воли засмеялся.
— Ох, это невероятно… — кудахтала хозяйка. — Ох, уж этот Виктор! Да он нас всех уморит!
Помощник мастера уже заканчивал свое представление, когда в столовую вошла Клодина, неся большое ведро с грязной водой. Хозяйка обернулась.
— Господи! — воскликнула она. — Но ведь Клодина и сестра ничего не видели.
Клодина направилась в кухню, чтобы набрать чистой воды и выстирать холщовый навес над витриной. Хозяйка удержала ее:
— Останьтесь, моя милая. Останьтесь, не пожалеете.
Клодина остановилась, вытерла о край синего халата красные до локтей руки. С непонимающим видом она уставилась на присутствующих. Госпожа Петьо открыла дверь в магазин.
— Жоржетта, иди скорей… скорей, такое зрелище нельзя пропустить.
Но Виктор уже поднялся из-за стола.
— Я кончил, мадам, — объявил он. — Профсоюзное собрание не может длиться два часа. А вы как думали?
Сложив руки на животе, хозяин все еще смеялся.
— Начните сызнова, Виктор… Прошу вас. Изобразите еще разок, пусть моя сестра и Клодина тоже посмотрят.
Виктор заставил себя просить.
— Ну, давай, — вмешался хозяин. — Пусть Жоржетта поглядит.
Мадемуазель Жоржетта подошла ближе и теперь вытягивала шею, чтобы лучше видеть. Виктор перевел дух, опять направился к столу, взял газету и начал сызнова. Он все время что-нибудь добавлял, так сказать, шлифуя свое исполнение. Все пришли в неописуемый восторг. Даже Жюльен, почти не переставая, смеялся. То, что изображал теперь Виктор, все меньше и меньше походило на профсоюзное собрание, где они только что побывали. Но сценка становилась все забавней.
На следующий день в обеденный перерыв Виктору пришлось вновь показать свой номер мастеру и Колетте. И он опять придумывал всякие смешные подробности. Жюльен смеялся гораздо меньше других. Он заметил, что хозяин наблюдает за ним. Видно было, что Колетта тоже смеется не слишком искренне, и мальчику показалось, будто он уловил в ее глазах что-то похожее на сочувствие.
После обеда, когда Жюльен, отвезя заказ, возвращался в кондитерскую, он повстречал Зефа; тот сделал ему знак остановиться. Жюльен затормозил в маленьком сквере на улице Рокфеллера и, не слезая с велосипеда, уперся рукою в дерево. На скамейках никого не было. Фонтан бездействовал, и бассейн был сух. Зеф описал дугу посреди улицы и подъехал к приятелю.
— Ну как, все в порядке?
— Да, а у тебя?
Зеф утвердительно кивнул, потом спросил, подбирая слова:
— А профсоюз? Будешь вступать или нет?
— А ты?
— Да, только молчок! — ответил Зеф.
— Само собой.
Наступила недолгая пауза. Вдоль бульвара Вильсона проехало несколько машин.
— После собрания ты, по-моему, не стал брать билет, — заметил Жюльен.
— Не стал из-за нашего мастера. Он малый ничего, только уж больно хорош с хозяевами. Но Доменк, если ты обратил внимание, не сдрейфил.
Доменком звали невысокого чернявого юношу, сидевшего в первом ряду.
— Ну, он ведь рабочий.
— Ваш Виктор тоже рабочий, но ему и в голову это не пришло.
Жюльена подмывало рассказать, как Виктор представлял перед хозяевами все, что происходило во время собрания, но он удержался.
— Так что ж ты решил? — спросил Зеф.
— Это нелегко.
— Что нелегко?
— Во-первых, придется опять туда идти.
— Скажешь тоже! Каких-нибудь пять минут! Неужели ты не можешь договориться с Морисом и ненадолго ускользнуть из дому? И вовсе не обязательно докладывать ему, куда идешь.
— Да, лучше не стоит.
— Что ни говори, а у его отца свое дело. И все же я уверен, что он на тебя не донесет.
— Пожалуй.
— Ну, так как? — спросил Зеф. — Пойдем сегодня вечером? Я там буду между половиной седьмого и семью. Если хочешь, встретимся. Думаю, что и Доменк туда придет.
Несколько мгновений Жюльен молчал. Он взглянул на Зефа, и тот прибавил:
— Чего ты? Пойдем. Чем больше нас будет, тем лучше. Приходи.
