Бернар Клавель - В чужом доме
— А вы, милая Клодина? — спросила госпожа Петьо. — Вы не получили приглашения?
Клодина сделала неопределенный жест, словно извиняясь.
— Вполне понятно, — вмешался господин Петьо. — Ведь она не продавщица. Она работает прислугой. А для этой категории, должно быть, имеется своя профсоюзная секция.
До конца перерыва к этой теме больше не возвращались. Как обычно, хозяин комментировал новости спортивной и политической жизни и поносил тех, кого именовал «левым сбродом» и «коммунистическим отребьем».
Жюльен слушал вполуха. Дома его отец постоянно повторял, что Народный фронт — сущая беда и что коммунисты доведут страну до гибели. Господин Петьо рассуждал так же, он только выражался резче и грубее, вот и вся разница. Сам Жюльен понятия не имел о том, что такое коммунизм и Народный фронт. Он лишь отмечал про себя, что хозяин непрестанно кричит о какой-то метле и всякий раз заявляет, что, коль скоро нельзя рассчитывать ни на полицию, ни на армию, нужно, чтобы отряды «Боевых крестов»[4] сами взялись за дело и смели с лица земли весь этот сброд, разлагающий Францию.
В тот день господин Петьо особенно неистовствовал, так что жена несколько раз его останавливала.
— Да не кричи ты так, — говорила она, — еще заболеешь! Ты все принимаешь слишком близко к сердцу, а в результате никто тебе и спасибо не скажет.
Хозяин на минуту умолкал, а потом опять принимался разглагольствовать, заявляя, что ему никто ни разу не сказал спасибо за все, что он до сих пор сделал, и что он, видно, так и не дождется благодарности за то, что верой и правдой служил своей стране во время войны тысяча девятьсот четырнадцатого года.
Каждую фразу он начинал почти спокойно, но потом в голосе его раздавались все более раздраженные нотки, он все сильнее возмущался. Так было всегда, говорил ли он о спорте или о войне, о политике или о своих конкурентах. И все же никто никогда не осмеливался ему перечить.
Возвратившись после перерыва, мастер сообщил, что к нему домой также пришло приглашение от Всеобщей конфедерации труда.
— А что вы намерены делать? — спросил Виктор. — Пойдете на собрание?
— И без того придумаю, на что убить время, — отрезал мастер.
До утра больше не было речи о собрании. Когда все, кроме хозяина, уже были на своих местах, мастер спросил:
— Кто идет вечером на собрание?
Все переглянулись. Никто не отозвался. Он подождал с минуту, потом сказал:
— Так вот, хорошенько поразмыслив, я решил, что следует туда пойти. В конце концов, нас это ни к чему не обязывает.
— Я не могу, — сказал Виктор. — У меня свидание.
— У тебя свидания два раза на дню, — усмехнулся мастер, — можешь разок пропустить. Ничего с тобой не случится, и с твоей девчонкой тоже. Кстати, не думаю, чтобы собрание продолжалось больше получаса. Что нам могут такого сообщить?
— Вы и вправду хотите туда пойти, шеф? — опросил Виктор.
— Конечно. И надеюсь, что все вы составите мне компанию.
Он посмотрел на своего помощника и учеников.
— Ладно, — согласился Виктор, — я как-нибудь устроюсь.
— Хорошо, шеф, — проговорил Жюльен, — я тоже пойду.
Один только Морис промолчал.
— А ты что? — спросил мастер. — Живешь сам по себе?
— Видите ли, шеф, тут все дело в моем папаше. Коли отец узнает, что я ходил на такое собрание, боюсь, он рассвирепеет.
Мастер поскреб в затылке.
— Так-то оно так, — пробормотал он, — но ведь на сегодняшний день ты ученик. И что удивительного, если ты пойдешь со всеми?
Он остановился, немного подумал, переводя взгляд с Жюльена на Мориса, потом, усмехнувшись, прибавил:
— Жюльен, верно, тоже в один прекрасный день заделается хозяином. У его отца было свое дело, и он отдал сына в обучение, чтобы малый приобрел профессию и мог потом открыть собственную лавочку. — Мастер ухмыльнулся. — Это никому из нас не заказано. Нынче у нас в карманах пусто, но кто знает, что принесет нам завтрашний день.
Все же Морис не дал определенного ответа. Войдя в цех, хозяин, когда первые противни с рогаликами были посажены в печь и корочка их слегка подрумянилась, четко выделяя слова, спросил:
— Ну, так как с сегодняшним собранием?
Мастер объяснил, что идут все, кроме Мориса. Господин Петьо удивился, потом сказал:
— Ступай с ними, Морис. Если твой отец поднимет шум, я скажу, что сам велел тебе пойти.
И вечером, быстро поужинав, они тотчас же начали закрывать ставни, в то время как господин Петьо запирал магазин. Хозяин улыбался.
— Ступайте, ступайте, — сказал он, — не теряйте времени, а то опоздаете.
Отправились вчетвером: Колетта, Виктор и оба ученика. По дороге они остановились возле дома мастера, он накинул куртку и присоединился к ним.
Вечер был светлый, луна уже висела высоко в небе и отражалась в темной воде возле порта. Маленькие окошечки на баржах были освещены, за цветными занавесками двигались тени. Погода стояла тихая; переходя через канал, они слышали, как с арок моста падают вниз капли воды.
На Бирже труда их провели в помещение нижнего этажа. Там стоял некрашеный столик и стул. Против стола выстроились в ряд деревянные скамейки. На них уже сидели рабочие и ученики из других кондитерских. Начались рукопожатия, потом все снова уселись. Когда сторожиха, проводившая их в помещение, вышла, Виктор уселся за столик и принялся паясничать. Присутствующие покатывались со смеху. Но тут в коридоре послышались голоса, и Виктор поспешно вернулся на свое место. Вошла новая группа людей. Среди них Жюльен узнал своих товарищей по боксу. Зеф опустился на скамью рядом с ним. Худощавый юноша, вечно читавший книги и не раскрывавший рта, уселся в первом ряду. Жюльен заметил, что, кроме Колетты, других женщин не было.
Несколько минут все ожидали, перекидываясь словами; потом вошел какой-то человек с бумагами в руках. Был он невысокого роста и тщедушный. Очень длинные черные волосы обрамляли его бледное лицо с большим, немного кривым носом. Он поздоровался, положил бумаги на стол. Раза два кашлянул, обвел взглядом помещение и заговорил глухим невнятным голосом:
— Так вот, мы созвали вас сегодня потому, что нам кажется ненормальным существующее положение, когда рабочие кондитерских до сих пор еще не организованы.
— Громче! — крикнул кто-то.
Человек за столом смешался, помедлил, потом продолжал немного громче.
— Вас должен был принять самолично товарищ Поль Жакье, но он не мог освободиться. И поручил мне разъяснить вам главную цель этого первого нашего собрания.
Он сделал паузу. Несколько человек негромко переговаривались между собой. Худощавый юноша, сидевший в первом ряду, повернулся и крикнул:
— Помолчите! Те, кому не интересно, могут выйти.
Голоса смолкли. Никто не двинулся с места.
— Так вот, — продолжал представитель ВКТ, — по-моему, в вашей промышленности, по крайней мере в некоторых фирмах, закон о сорокачасовой рабочей неделе не соблюдается.
Послышался шепот, смешки. Человек, сидевший за столом, опять обвел взглядом собравшихся. Вид у него был смущенный. Каждую фразу он начинал довольно громко, но потом голос его звучал все тише и тише, и последние слова с трудом можно было разобрать. Несмотря на перешептывания, он еще некоторое время говорил, потом остановился. Слегка выпрямившись, он перевел дух, весь подобрался и, дождавшись минутной тишины, закончил:
— Итак, мы создаем секцию кондитерских рабочих. Те, кто захочет сразу получить членский билет, могут это сделать. Для сведения остальных — тех, кто предпочитает немного подумать, — сообщаю, что дежурства у нас бывают каждый вечер с пяти до девяти часов, а в воскресенье — все утро. Благодарю вас за внимание.
Все поднялись с мест, громко разговаривая. Некоторые смеялись. Жюльен взглянул туда, где стоял стол. К столу подошли только худощавый юноша из первого ряда да какой-то рабочий, которого мальчик не знал. Жюльен чуть замешкался и взглянул на Андре: тот, разговаривая с мастером, обучавшим Зефа, шел к двери. Потом Жюльен и сам последовал за ними. У выхода он оглянулся. Работник профсоюза протягивал незнакомому рабочему красный билет. Тот взял его, сунул в задний карман брюк, после чего они обменялись рукопожатием.
На улице люди разбились на группы. Ученики медленно поднялись по откосу, ведущему к бульвару. Жюльен шагал между Зефом и Морисом. С минуту ребята говорили о собрании, потом Морис заметил:
— Если теплая погода удержится, скоро можно будет тренироваться во дворе, а там, глядишь, и купаться начнем.
Ребята тут же забыли о собрании. Жюльен впервые оказался в этом квартале в такой поздний час. Они достигли перекрестка улицы Дюсийе, и он увидел на тротуаре женщину лет пятидесяти; она стояла под фонарем и смотрела на них.
