Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
– На мотоцикле без шлема нельзя, – с малопонятной отеческой строгостью предупреждал Ермаков и тут же радостно спохватывался. – У меня есть запасной шлем. У меня, между прочим, два запасных шлема.
– А зачем вам два запасных шлема? – удивлялась Мария.
– Для пассажиров, – любезно и слегка таинственно пояснял Ермаков. – Один пассажир на заднем сиденье, а другой в коляске.
– Значит, вы можете везти сразу двух пассажиров? – уважительно восхищалась Мария.
– Да, двух, – со сдержанной гордостью отвечал Ермаков. – Двух, и оба в шлемах. Впрочем… – лицо его вдруг вспыхнуло от неожиданной радостной находки. – Я могу и ОДНУ везти!
Тут он остановился и воззрился на женщину, и та почти остановилась, как бы еще не понимая, но уже чувствуя приближение чудесного поворота судьбы.
В этот момент к ним приблизился деловой и сосредоточенный молодой хирург.
– Я извиняюсь, Мария Афанасьевна, но уже пора мыться для резекции, – сказал он.
– Я извиняюсь, – сказала Мария Ермакову.
– И я извиняюсь, – сказал он ей.
– Вы уж простите, – сказала она, понемногу отдаляясь.
– Это вы меня простите, – сказал он, не двигаясь с места.
Тогда она пошла прочь. Застучали каблучки по кафелю госпитального коридора.
Ермаков смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью операционного блока.
Конец рабочего дня в Цветограде. «Жигули», «Москвичи» и «Запорожцы» непрерывной чередой выезжают на перекресток и порциями по фильтрующей стрелке выезжают на трассу. Длинные очереди выстраиваются на автобусных остановках и у газетных киосков.
Странно выглядит на этом фоне Силуэт, который, отоспавшись после дежурства, выходит, зевая, на крыльцо одного из типовых цветоградских домов, потягивается и медленно плетется к магазину, где уже смотрит в его сторону кучка парней.
По дороге ему попадается тройка девочек-переростков и среди них одна – Светланка Ермакова. У постановщика может даже возникнуть подозрение, что девицы поджидали здесь нашего красавца.
– Виктор! – пискнула одна из них, обмирая.
– Привет, – буркнул он и прошел, даже вроде и не заметив «кто есть кто».
Поздний вечер. Сумерки. Зеленеет, поблескивает чистыми первыми звездочками летнее небо, но уже зажглись в крупнопанельном «багдаде» – Цветограде – неоновые вывески, и уже пульсируют на улицах желтым огнем светофоры.
В сумерках возле горбольницы пусто. Два-три «рафика» стоят без движения. Изредка проходит через паркинг фигура в белом халате и скрывается в дверях.
Впрочем, при небольшом усилии мы можем увидеть в стороне от санитарных машин контуры мотоцикла «Иж-Планета» с коляской, а рядом сидящую на ступеньках мужскую фигуру.
По всей вероятности, капитан Ермаков никуда от больницы и не отъезжал. Так он и провел все эти часы до заката солнца в странном, непонятном ему самому, но чудесном юношеском ожидании. Он курит, курит, все курит и смотрит на небо и на крыши домов, на окна горбольницы и особенно на огромный кристалл операционного блока, где горит тревожно-яркий свет.
Какая-то еще согбенная унылая фигура появилась возле больницы и вошла в полосу света, падающего из операционной.
Без труда мы узнаем в этой фигуре злополучного водителя «Фиата», попавшего утром в катастрофу на 105-м километре.
– Разрешите прикурить? – обращается он к Ермакову.
Ермаков протягивает ему зажигалку.
– Вас уже выписали?
Человек вглядывается.
– Инспектор! Вы? Да, меня выписали. Это был просто нервный шок. А Веру мою прооперировали, и есть надежда. Инспектор, дорогой, я помню, что вы мне сказали – другой бы на моем месте уже был бы в «небесной канцелярии». Значит, я правильно все сделал, правда? Мне всегда говорили…
– Скажите, экзамены по вождению у вас Самохин принимал? – спрашивает Ермаков.
– Да, – после мгновенной заминки сказал пострадавший. – Чудесный парень! Вы его знаете? Он говорил мне, что у меня какие-то особенные способности к вождению. Особая реакция… Вы тоже…
Ермаков кашлянул и положил руку на плечо пострадавшему, как тогда, утром.
– К чести твоей, друг, могу сказать лишь одно – перед столкновением с трактором ты вывернул руль не влево, а вправо.
– Что это значит? – озадаченно спросил пострадавший.
– Это значит, что ты поворачивал на себя, – жестко сказал Ермаков. – Инстинктивно ты спасал не себя, а ее – Веру.
Вдруг он увидел, что открылась дверь больницы и в освещенном прямоугольнике появилась женская фигура.
Он встал.
– Это значит, что ты – мужик. Все четко.
Он стал подниматься по лестнице и уже через плечо спросил:
– Сколько Самохину заплатил? Сотню? Полторы?
Ответа не последовало, да, пожалуй, Ермаков его бы и не услышал.
Он медленно поднимался навстречу Марии, а она медленно спускалась к нему. Они хорошо видели друг друга в полосе света.
Но вот свет погас, и все погрузилось в летнюю тьму, лишь небо сверкало над темными фигурами.
– Неужели вы все время ждали? – тихо и очень усталым голосом спросила Мария.
– Неужели вы все время работали? – тихо спросил Ермаков.
– Три больших операции подряд, – сказала она.
Теперь они вместе тихо подходили к мотоциклу.
Прянников подвез Гражину в своем «жигуленке» к мотелю «Три богатыря», где вовсю кипела вечерняя жизнь. Из каких-то автобусов высаживались тургруппы, в другие автобусы шли шумные бестолковые посадки. Оглушительная бит-музыка грохотала из бара.
– Вот здесь я остановлюсь, – сказала Гражина.
– Подумать только, – удивился Прянников. – Даже и не подозревал, что у нас тут под боком такая Калифорния.
– Я бы предпочла Гренландию, – сказала Гражина. – Я не спала вчера ни минуты: всю ночь таскали чемоданы и били в барабаны.
– Единственный выход в такой ситуации – самим стать частью этого мира, – сказал Прянников. – Пойдемте в бар!
В баре разносили стены новым танцем «бамп». Тон задавала компания местных парней во главе с Викой-Силуэтом. Они всех тут знали, все были свои, все были, что называется, «на подхвате», и все их малость побаивались, как и полагалось.
Гражина и Прянников еле-еле пробрались через толпу танцующих к так называемой стойке так называемого бара. Она была облеплена потными возбужденными туристами, каждый из которых пытался обратить на себя внимание так называемого бармена, хоть и облаченного в барменскую курточку с золочеными шнурами, но больше похожего на торговца картошкой.
Профессор все-таки как-то исхитрился, пробился, добыл для Гражины мутный так называемый коктейль и блюдце подозрительных конфет.
– Спасибо, профессор. Это замечательно, – сказала Гражина.
– Что? – закричал Прянников. – Простите, уши нетренированные.
– Что вы сказали? – закричала Гражина.
Они стояли, прижатые к стене с весьма претензионной чеканкой на богатырские темы. Прянников был уже потный, растрепанный и растерянный. Он даже был как бы парализован. Ну, казалось бы, плюнь ты на этот «бар» да и уйди, но он топтался перед Гражиной с блюдечком конфет и только злился, злился и чуть ли в панику не впадал.
Вдруг наступила тишина. Оркестр перестал играть.
– Чудесно, – сказала Гражина. – Мы с вами чудесно развлекаемся.
– Я рад, что вам нравится, – пробормотал Прянников. – Вы уж извините, Гражина, я человек замкнутый, бука, никакого опыта ухаживания за девушками, – сказал он. – Однако я пытаюсь за вами ухаживать, богатыри не дадут соврать. Вы видите, я вас привел в бар. Ведь это же всегда так ухаживают – приглашают девушку в бар. Правда? И в Литве тоже, а?
– Уверяю вас, вы ухаживаете по всем правилам, – успокоила его Гражина. – Вы пока не сделали ни одной ошибки.
Между тем в углу по-хозяйски расположилась компания завсегдатаев во главе с Силуэтом, несколько парней и девчонок из окрестных городков и деревень, все декорированные в распространившемся сейчас повсеместно «хипповатом» стиле.
Деньжат у компании, как видно, было маловато, но она уже успела, что называется, «поймать кайф»: все что-то там такое напевали, прихлопывали в такт ладошками, притоптывали каблуками.
Две девицы совались к Силуэту:
– Ах, Викочка, какой ты клёвый, какой ты красивый…
Виктор внимания на них не обращал. Он суженными глазами с неопределенной улыбкой оглядывал зал.
– Вика, ну скажи ты нам, чего ты так загадочно улыбаешься?
– Я на людей смотрю, – просто ответил Силуэт.
– Ну и что?
– А так. Приятно, знаешь ли, чувствовать, что любого можешь вырубить.
Мелкий дружок Силуэта (как раньше говорили, «шестерка») по прозвищу Шумок, вроде бы независимо, а на самом деле подхалимски щелкнул заправилу по куртке.
– Эй, Вика, расскажи нам, как ты стрелял по силуэтам.
В памяти Вики Жарова возникло странное помещение, где когда-то шла соответствующая тренировка. Он с карабином на груди в центре зала. То тут, то там выскакивают черные силуэты «врагов». В разных углах вспыхивают ослепляющие прожектора. На разных частотах воет сирена. Он, Вика, прыгает на месте, стреляет очередями и одиночными выстрелами. Силуэты падают…
