Джумпа Лахири - Низина
Бегая вниз и вверх по лестнице дома в Толлиганге, Бела заметила по бокам перил небольшие металлические кольца — такие черные чугунные петельки. Дипа как раз ползала на коленках с мокрой тряпкой — мыла лестницу.
— А что это такое? — спросила Бела и показала пальцем на одно из колец.
— Это чтобы она никуда не выходила, когда меня нет.
— Кто?
— Твоя бабушка.
— И как же этим пользоваться?
— Я вешаю сюда цепочку.
— И зачем ты делаешь это?
— Ведь она может потеряться.
Как и бабушка, Бела не могла выйти из дома самостоятельно. Ей даже не разрешалось передвигаться свободно внутри дома — одной спуститься во двор или подняться на крышу.
Она не могла пойти поиграть с детьми на улице или взять себе на кухне что-нибудь поесть. Даже если хотела просто попить, воду нужно было попросить.
А вот в Род-Айленде после третьего класса мама отпускала Белу одну в студенческий городок. Ну, не совсем одну, а с Элис — ее ровесницей из их дома. Просто им велели не выходить за территорию университетского городка. Но университетский городок такой большой — целый огромный мир для Белы. Две маленькие девочки могли вполне там заблудиться.
Они играли, бегали, прятались, без конца шмыгали в библиотеку, где работала мама Элис.
Девочки заскакивали к ней, сидели в пустых библиотечных кабинках, жевали бутерброды, которыми угощала мама Элис. Пили воду из фонтанчика в здании и прятались среди книжных полок.
А потом опять убегали на улицу. В ботанический уголок, к своей любимой беседке рядом с оранжереей и цветником, над которым вечно кружили и порхали бабочки. В дождливые дни они играли в студенческом клубе.
Бела очень гордилась своей самостоятельностью, гордилась тем, что за ней никто не надзирает, никто не ведет ее домой. Они с Элис просто должны были прислушиваться и, когда на часах в университетском дворе пробьет половина пятого, бежать домой.
Об этих вещах она никогда не говорила папе — чтобы он не расстраивался. Ее походы в университетский городок оставались секретом. Бела с мамой держали в секрете от папы тот факт, что они провели это время не вместе. Бела дарила матери свободные часы — не хотела потерять с ней последнюю связь.
Теперь Бела была уже достаточно большая, чтобы просыпаться сама, есть зерновую кашу, самостоятельно заправляя ее молоком. Она сама ходила до остановки школьного автобуса. Папа уходил раньше. А мама спала после своих ночных научных бдений.
Никто не стоял у Белы над душой, когда она завтракала, потом ставила пустую мисочку из-под каши в раковину и заливала ее водой из крана. А после школы, если матери не было дома, она доставала ключ, оставленный папой в скворечнике, и заходила в дом.
Каждое утро она поднималась наверх и просто стучалась в дверь родительской спальни — давала маме знать, что уходит. Она не хотела ее беспокоить, но все же надеялась: та ее слышит.
Однажды утром ей понадобился листок, чтобы заложить две страницы в книге. Она зашла в кабинет матери, предполагая, что там никого нет. Мать спала на диване, спиной к двери, одна рука закинута за голову. Так Бела поняла: комната, которую мать называла своим кабинетом, служила ей также и спальней. А папа, оказывается, ночует в другой спальне один.
— Сколько тебе лет на той фотографии? — спросила она как-то раз у отца, когда они проснулись утром и лежали на постели под москитной сеткой.
— На какой фотографии?
— Ну, на той, в бабушкиной комнате, где мы едим. Рядом с фотографией дедушки. Бабушка все смотрит на нее.
Отец закрыл глаза и ответил:
— На той фотографии мой брат.
— У тебя есть брат?
— Был. Он умер.
— Когда?
— Еще до твоего рождения.
— А почему он умер?
— Болел.
— Чем?
— Какой-то неизлечимой инфекцией.
— Он был моим дядей?
— Да, Бела.
— А ты вспоминаешь о нем?
Он повернул к ней лицо, погладил ее по голове.
— Конечно. Он был частью меня. Мы вместе выросли.
— Скучаешь по нему?
— Да, скучаю.
— А бабушка говорит, что это ты на той фотографии.
— Бабушка стала старенькая, Бела, путает некоторые вещи иногда.
Субхаш начал брать Белу с собой в город. Они пешком шли до мечети на углу, а там садились в такси или коляску рикши. А иногда шли до трамвайного депо и на конечной остановке забирались в трамвай. Бела ждала, сидя в коридоре на стульчике с книжкой комиксов в руках, пока он встречался с коллегами.
Он водил ее обедать в китайские ресторанчики и в магазины бижутерии, покупал ей там браслеты, заколки, ленты. В магазинчиках канцтоваров она выбирала себе красивые тетрадки, альбомы для рисования и прозрачные ластики с приятным фруктовым запахом.
Отец водил ее в зоопарк смотреть на белых тигров, мирно дремлющих на камнях. На людных тротуарах он останавливался перед нищими и бросал им в плошку несколько монеток.
Однажды они зашли в магазин одежды, чтобы купить сари для бабушки и Дипы. Бабушке купили несколько белых, а Дипе цветных. На манекенах в витрине сари были еще красивее — шелковые, дорогие.
— Может, купим такое сари маме? — спросила Бела.
— Да она же не носит их.
— Но могла бы.
Продавец бросился показывать им такое сари, но отец, покачав головой, сказал:
— Мы найдем маме в подарок что-нибудь другое.
Он отвел Белу в ювелирный магазин, где она выбрала себе ожерелье из бусин тигрового глаза. И они все-таки купили матери одну вещь, которую она просила, — красные кожаные шлепанцы. Папа вспомнил о них в последнюю минуту и купил сразу две пары.
Из такси она наблюдала за гигантскими потоками городского транспорта, загрязнявшего кожу и легкие копотью и создававшего на дорогах, казалось, нескончаемые пробки. Иногда отец не выдерживал, расплачивался с таксистом, и они продолжали путь пешком.
На одной из улиц тянулись длинные ряды книжных лотков, и папа сказал: по этой улице ее мать ходила в колледж. Бела попыталась представить себе свою маму молоденькой студенткой в сари, с косой и холщовой сумкой с учебниками.
А на других улицах она видела красивые здания. Хотя стоял август, их украшали рождественскими электрическими гирляндами, фасады драпировали яркими полотнищами. Из окошка такси, застрявшего в пробке, она однажды увидела такое здание вблизи. Множество припаркованных машин и красная ковровая дорожка, ведущая к входу. По ней под музыку шли люди в нарядных одеждах.
— А что там у них?
— Свадьба. Видишь впереди машину, украшенную цветами?
— Да.
— Оттуда сейчас выйдет жених.
— А невеста?
— Она ждет его внутри.
— А вы с мамой так же женились?
— Нет, Бела.
— Почему?
— Потому что мне нужно было возвращаться в Род-Айленд, и у нас не было времени на празднества.
— Я не люблю большие празднества.
— Ну, ты еще можешь сто раз изменить свою точку зрения.
— Мама однажды сказала мне, что вы с ней были чужими, когда женились.
— Эти молодожены, возможно, тоже пока не знают друг друга хорошо.
— А если они не любят друг друга? Как им тогда быть?
— Они постараются полюбить.
— А кто решает, что людям надо пожениться?
— Иногда родители, а иногда сами жених с невестой.
— А вы с мамой сами решили?
— Да, сами.
* * *Ее двенадцатилетие они отмечали в клубе неподалеку от бабушкиного дома. Папин знакомый, его приятель еще со времен учебы в колледже, был членом этого клуба и пригласил их туда как своих гостей.
Там в распоряжении Белы был бассейн. Откуда-то волшебным образом вдруг взялся купальник — потому что мама не дала ей купальник, когда собирала ее в дорогу. И столики на веранде с видом на зеленые лужайки.
В бассейне и на детской площадке были и другие англоговорящие дети — европейцы и индийцы, приехавшие, как и Бела, из других стран. Познакомившись с ними, она почувствовала себя увереннее, с удовольствием каталась на пони, а потом было угощение — сыр, сэндвичи с огурцом и порция острого томатного супа. А на десерт мороженое.
Папа с приятелем пили сначала чай, а потом пиво. Бела с папой гуляли по красным хрустящим дорожкам у поля для гольфа, среди красивых цветов в горшках и больших деревьев, в чьей зелени пели птицы.
Под раскидистым баньяном папа остановился, заглядевшись на игроков в гольф. Папа объяснил: это огромное дерево выросло прямо из кроны другого дерева. Его узловатые корни действительно вплетались в ствол старого, уже погибшего, дерева.
Папа сфотографировал Белу под этим баньяном. Когда они сидели потом на скамейке, он достал из нагрудного кармана рубашки небольшой сверточек. В нем оказалась пара блестящих браслетов, которые очень понравились Беле однажды на рынке и за которыми папа потом съездил, чтобы купить их.
