Джумпа Лахири - Низина
Каждый день в одно и то же время Дипа помогала бабушке спуститься во двор, где они срезали цветы, росшие в горшках и вдоль каменного забора, ставили букетик из них в медный кувшинчик с водой и уходили.
Дипа и бабушка брели мимо прудов к берегу затопленной низины. Там они подходили к какому-то определенному месту, довольно долго стояли, а потом шли обратно. Когда бабушка возвращалась, цветов в кувшинчике не было.
— Что ты там делаешь? — однажды спросила ее Бела.
Бабушка сидела на своем складном стуле со сложенными на коленях руками, не поднимая глаз, ответила:
— Разговариваю с твоим отцом.
— Мой отец в доме.
Бабушка устремила на нее свои синие глаза.
— Разве?
— Да, пришел недавно.
— Да? И где же он?
— В нашей комнате.
— И что он делает?
— Прилег. Сказал, что ходил в офис «Америкэн экспресс» и очень устал.
— А-а… — Бабушка отвернулась.
Небо померкло. На нем снова собирались грозовые тучи. Дипа побежала на крышу снять развешанное на веревке белье. Бела тоже помчалась — помочь ей.
— А у вас в Род-Айленде такие дожди бывают? — спросила Дипа.
Беле трудно было давать такие длинные объяснения на бенгальском. Но ураган в Род-Айленде являлся одним из самых ранних ее детских воспоминаний. Она не помнила сам ураган, но помнила приготовления к нему и последствия. Помнила ванну, до краев заполненную водой про запас. Забитые людьми супермаркеты и опустевшие полки. Помнила, как помогала отцу наклеивать крест-накрест на оконные стекла липкую ленту, следы от которой долго потом оставались на стекле, даже когда ленту содрали.
На следующий день она ходила с отцом в университетский городок и видела там отломанные ветки и зеленые листья на улицах и во дворе перед учебными корпусами. Видела даже вырванное с корнем дерево. Оно лежало теперь на земле и казалось даже еще огромнее, чем когда росло.
Отец привез с собой в Калькутту фотографии, чтобы показать их бабушке. Большинство было сделано в доме, где Бела и ее родители жили сейчас. Они переехали туда два года назад, в то лето Беле исполнилось десять лет. Этот дом находился ближе к заливу, недалеко от океанографического института, где когда-то учился отец. Отсюда ему было удобно добираться до лаборатории, где он работал, зато далеко от их прежнего дома в университетском городке, где выросла Бела и где ее мать теперь дважды в неделю по вечерам вела семинары по философии.
Белу расстраивало, что моря из окон не было видно, хотя дом их находился всего в миле. Близость моря ощущалась только в солоноватом запахе ветра.
Там была фотография с обеденным столом, с камином, с верандой. Со всеми ее знакомыми вещами. Была фотография огромных камней, отгораживавших их дом от соседской территории, на камни Бела иногда взбиралась. Фотографии фасада в осеннюю пору с красно-желтой листвой и зимние фото с голыми ветками, покрытыми инеем. Фотография Белы на фоне маленького японского клена, который весной посадил отец.
На другой фотографии Бела стояла на красивом, выгнутом полумесяцем пляже в Джеймстауне, куда они ездили по утрам в воскресенье, и папа покупал пончики и кофе. Там папа учил ее плавать, и она прямо из воды любовалась овечками, пасущимися недалеко на лугу.
Бабушка разглядывала фотографии с таким видом, словно на них было изображено одно и то же.
— А где Гори-то?
— Она не любит фотографироваться, — объяснил папа. — Да ей и некогда. Она сейчас преподает и заканчивает диссертацию.
Мать Белы целые дни напролет, даже в субботу и воскресенье, проводила в свободной спальне, служившей ей кабинетом. Когда она там запирала дверь, Бела должна была вести себя так, словно мамы просто нет дома.
Но Белу такой порядок вещей не расстраивал. Она считала: уж лучше так, а раньше мама половину недели проводила в Бостоне. В течение трех лет она ездила туда в университет на учебу в магистратуре. Уезжала рано утром и возвращалась поздно вечером. Бела в это время уже спала.
Но сейчас, кроме вечеров, когда она вела семинары, мама почти не выходила из дома. Почти весь день она сидела в своей комнате. Только иногда из-за двери слышался какой-нибудь звук — покашливание, или скрип стула, или шум упавшей со стола книги.
Иногда мама спрашивала, не беспокоит ли Белу по ночам стук пишущей машинки, и Бела говорила: нет, не беспокоит, хотя слышала этот звук прекрасно. В ожидании отца Бела иногда просто лежала на постели и прислушивалась, не звякнет ли в прихожей дверной замок.
Именно с матерью Бела проводила большую часть времени на неделе, но у них не было ни одной фотографии, где их запечатлели бы вместе. Например, когда Бела смотрит днем телевизор или за кухонным столом занимается уроками, а ее мать в это время готовит ужин или пролистывает экзаменационные буклеты с шариковой ручкой в руке. Или, например, как они вместе идут в большую университетскую библиотеку сдать книги.
И не было ни одной фотографии из их поездок в Бостон во время каникул Белы. Они тогда ехали на автобусе, а потом еще на трамвае добирались до университетского городка в центре города, зажатого между Чарльз-Ривер и оживленной автомобильной трассой. Там Бела до изнеможения таскалась за матерью по учебным корпусам и ждала, пока та беседовала с профессорами, а потом, в награду, мама водила ее в «Куинси-Маркет».
— Да вот же она, — сказала Бела, когда бабушка взяла в руки следующую фотографию.
Там мать Белы случайно попала в кадр. Несколько лет назад Белу фотографировали в их старой квартире, где пол был устлан линолеумом. Бела в костюме Красной Шапочки, купленном дня праздника Хеллоуин, держала в руках блюдо с леденцами.
А на заднем плане как раз стояла ее мать, собиравшая со стола грязную посуду. В брюках и просторной кофте.
— Какая модница! — воскликнула Дипа, заглядывая через бабушкино плечо.
Бабушка протянула фотографии папе, тот сказал:
— Оставь их себе, мам. Я же для тебя их сделал.
Но бабушка отдала ему фотографии обратно, разжала пальцы, так что несколько фотографий упали на пол, и ответила:
— Я их уже посмотрела.
Последние несколько лет Бела постоянно слышала слово «диссертация», но понятия не имела, что оно означает. Однажды, уже в новом доме, мать сказала ей:
— Я пишу сочинение. Вроде тех, что ты пишешь в школе, но только гораздо длиннее. Когда-нибудь оно может стать книгой.
Это открытие разочаровало Белу. До сих пор она считала, что мать занимается какими-то таинственными экспериментами, похожими на дела отца на соленых лиманах. Он брал ее с собой туда несколько раз, и она там видела кругленьких крабов, смешно перекатывавшихся по грязи и норовивших спрятаться в свои норки. А мать, оказывается, сидела целыми днями взаперти над книгами только для того, чтобы написать еще одну.
Когда мама отсутствовала дома или принимала душ, Бела заходила к ней в комнату. Находила на столе очки и примеряла — от них сразу кружилась голова, и все становилось каким-то расплывчатым.
Везде стояли чашки с остатками чая или кофе на донышке. В корзинке под столом скомканные листы бумаги с помарками и исправлениями. Все книги были обернуты коричневой крафтовой бумагой, и на корешках мать написала их названия: «Природа сущности», «Затмение разума», «Феноменология осознания внутреннего времени».
С недавних пор мать начала говорить о своей диссертации, как о маленьком ребенке. Однажды за ужином она призналась отцу: боится, как бы страницы не унесло ветром в окно или не уничтожило пожаром, и еще боится оставлять свою рукопись без присмотра в доме.
Как-то в выходные на хозяйственной ярмарке Бела с отцом остановились посмотреть на товары. Среди разных предметов отец заметил коричневый металлический сейф и, проверив, хорошо ли работает замок, купил. Отец достал его из багажника машины, отнес в дом и постучался в дверь к матери, чтобы вручить этот подарок.
Мать сидела за пишущей машинкой, уткнувшись в нее чуть ли не носом. Отец внес сейф, дал матери ключик от него и сказал:
— Я подумал, тебе это пригодится.
Мать встала из-за стола, подобрала с пола разбросанные вещи.
— Куда тебе его поставить? — спросил отец.
И мать указала на пол в углу.
К удивлению Белы, мать совсем не разозлилась в тот день, что ее оторвали от работы. Наоборот, она в кои-то веки вылезла из своей комнаты, спросила, проголодались ли они, и приготовила им обед.
Каждый день Бела слышала, как мать открывала и закрывала сейф, подкладывала туда новые страницы рукописи. Однажды Беле даже приснился сон: их дом сгорел дотла, и только металлический сейф остался стоять на почерневшей траве.
Бегая вниз и вверх по лестнице дома в Толлиганге, Бела заметила по бокам перил небольшие металлические кольца — такие черные чугунные петельки. Дипа как раз ползала на коленках с мокрой тряпкой — мыла лестницу.
