Ира Брилёва - Приключения стиральной машинки
Анна Матвеевна решительно поднялась и пошла к сходням. Артем и Белочка двинулись за ней.
Чужая страна обрушилась на них непривычным многоцветием красок, портовым разноголосием и незнакомыми запахами. Анна Матвеевна шла впереди и, постепенно успокоившись, взяла на себя роль проводника. Она безошибочно узнавала дома и улицы, и это наполняло ее сердце уверенностью. Миновав несколько узких улиц, она вышла к городской площади и указала пальцем на вывеску над старой таверной — вызолоченный лев стоял на задних лапах на бордовом поле.
— Здесь мы с Карлосом и Марьюшкой останавливались. Карету из замка ждали. Вот и название даже сохранилось — «Золотой лев». Я это место хорошо запомнила, очень оно для меня приметное. — Анна Матвеевна огляделась по сторонам, словно воскрешая в памяти события тех давно минувших лет, и двинулась через площадь к таверне. — Знаешь, Белочка, столько лет прошло, а словно бы это было вчера. Я помню, мне там еду испанскую в первый раз попробовать пришлось. Осьминога они особым способом жарят. По-ихнему фейра называется. Для нашего вкуса очень необычно. Но мне понравилось. — Анна Матвеевна говорила все это на ходу. Она даже не заметила, как прибавила шаг, и теперь дверь таверны оказалась прямо перед ней. Не раздумывая, женщина взялась за дверную ручку и та с мелодичным треньканьем мягко подалась и впустила гостей внутрь.
После дневного света полумрак помещения показался всем троим немного темнее, чем он был на самом деле. Но глаза быстро привыкли к небольшому количеству света, который сквозь закопченные окна прорывался вовнутрь, и Анна Матвеевна, оглядевшись, направилась прямо к стойке, за которой пожилой трактирщик извечно привычным жестом протирал стакан. Он смотрел сквозь него на скудный свет, падавший из окна, затем слегка плевал на не совсем прозрачные и не очень чистые края стакана и вновь принимался тереть толстое зеленовато-серое стекло, вероятно, надеясь добиться от него искрящейся кристальной чистоты.
Заведение было довольно просторным. Потолок, закопченый до черноты временем и табачным дымом, исчезал где-то вверху, сливаясь с полумраком, царившим вокруг. Стены были выложены тесаным желтоватым камнем и украшены картинами, сюжеты которых канули в неизвестность под толстым слоем копоти и сажи, которой щедро делился с этой комнатой внушительных размеров камин. В камине весело потрескивала охапка хвороста — на улице было прохладно.
Анна Матвеевна подошла к трактирщику, и теперь стояла перед ним, не зная, что делать дальше. Трактирщик неспешно дотер стакан, еще раз глянул сквозь него на свет, и, по-видимому, удовлетворившись увиденным, наконец, обратил свой взор на стоявшую перед ним женщину.
И вдруг произошло то, чего ни Артем, ни Белочка никак не ожидали. Анна Матвеевна, преодолев свою робость, неожиданно обратилась к трактирщику на испанском языке. Она сначала медленно и тщательно подбирала слова, видимо, длительное отсутствие общения сказалось на ее памяти. Но с каждым словом ее фразы становились все более уверенными, а язык все более беглым. Трактирщик поначалу не выразил никакого удивления. Но по ходу их беседы несколько раз его бесстрастная и негромкая речь прерывалась удивленными возгласами. И, наконец, высоко поднятые брови выдали в этом, по-видимому, чрезвычайно уравновешенном человеке, признаки крайнего волнения. Он вдруг стал необыкновенно услужлив: выскочил из-за стойки, где находился до этого момента, и лично проводил всех троих посетителей за самый лучший свой стол — рядом с ярко пылающим камином. При этом он жестами выказывал им самое теплое свое расположение, и лицо его излучало такую лучезарную улыбку, которую только могло изобразить. Казалось, что это лоснящееся пухлое лицо, похожее на разогретый на сковороде желтый комок воска, вскоре окончательно растает, расплывется, и потеряет всяческую форму от того непомерного горячего участия, которое его хозяин стремился выразить своим гостям.
Артем беспокойно заерзал на отполированной до блеска деревянной лавке, которая, казалось, была выпилена из цельного куска векового дуба — таких размеров было это седалище. А отполировали ее целые армии седоков, поглощающих годы напролет яичницу с беконом, тапасы, густое темное пиво и прочую снедь, которую подавали в этой старинной таверне трактирщик, а до него — его отец, а до этого — отец его отца. И не было на всем побережье человека более осведомленного обо всем на свете, чем этот трактирщик.
Везение — вещь непреходящая, и достается оно далеко не всем. Но, видимо, благим делом сочтено было это необыкновенное и, на первый взгляд, даже немного сумбурное путешествие, задуманное старой женщиной много лет назад в далеком русском городе Архангельске. А в путешествии что главное? Главное — благополучно добраться до цели. Особенно, когда ты об этой цели имеешь самое смутное представление. Но если уж подвернулось тебе под руку везение — то все и сразу начинает делаться как по мановению волшебной палочки.
Оставив гостей греться около камина, трактирщик бегом бросился исполнять сразу несколько дел. Перво-наперво он заскочил на кухню и крикнул повару, что к ним неожиданно пожаловали очень важные гости, и следует немедленно, он даже дважды повторил слово «немедленно», накормить этих гостей как можно лучше. Сделав на бегу это важное распоряжение, трактирщик ринулся в конюшню, где конюх неспешно чинил порвавшуюся некстати уздечку. «Что ты сидишь? — Крикнул с порога этот еще совсем недавно спокойный и уравновешенный человек. — Что ты сидишь? — Повторил он еще раз, видимо, от полноты чувств. Конюх удивленно поднял глаза на хозяина. — Как можно спокойно сидеть, когда у нас в гостях дочь самого Карлоса Альмадевара. Святая Мария, — трактирщик, наконец, вспомнил о ее существовании, и бухнулся на колени прямо посреди конюшни. — Это невозможно! Но это так. Я не мог даже надеяться вернуть свой долг этому великому человеку! Но ты, Матерь божья, лучше меня знаешь, что и когда должно произойти. Благодарю тебя за этот великий дар. — Трактирщик даже не замечал, что он стоит на коленях на не очень чистом полу, и к штанам его прилипли клочки сена с остатками навоза. Это было не важно. Важно было его чувство, оно переполняло сердце старого трактирщика, из глаз его вот-вот готовы были брызнуть слезы. Но молитва немного помогла ему прийти в себя. — Чего сидишь? — Снова крикнул он конюху, поднимаясь с колен. — Запрягай самых лучших коней. И побыстрее. Надо доставить дочь Карлоса в ее родовой замок. — Выпалив все это, трактирщик убежал таким же быстрым семенящим галопом, каким и прибежал сюда. Он не двигался с такой скоростью со времен своего детства, когда был строен и худощав, и это позволяло ему с легкостью преодолевать любые препятствия, например, высокие заборы. В молодости все лазят через заборы. И все с разными целями. Но это сейчас абсолютно не важно.
Когда трактирщик вернулся в зал, Анна Матвеевна, Артем и Белочка уже за обе щеки уплетали невероятно вкусный салат из осьминогов, заедая его пирожками с кроличьей печенью. Так же перед ними дымились щедрые куски вареной говядины, сдобренной тертым сыром.
Почтительно осведомившись, все ли у гостей в порядке, трактирщик, наконец, оставил их в покое и удалился за стойку.
Артем, немного насытившись, все же решился спросить.
— Анна Матвеевна, объясните же, ради бога, что происходит? Чего это он сначала на нас вроде бы и внимания не обратил, а теперь бегает, как ошпаренный? Что вы ему такого наговорили? И, кстати, вы никогда не упоминали, что знаете испанский.
Анна Матвеевна улыбнулась:
— Сколько вопросов сразу! Не знаю, на какой и отвечать. Ну да ладно, начну с начала. Испанский-то я вместе с Марьюшкой выучила. Немудрено, если около тебя полсотни мужиков по палубе бегают, и ни на каком другом языке, кроме своего, болтать не желают. Вот я и обучилась. А язык-то простой, ничего мудреного. Тебе бы с годик-другой среди местного народа потереться, и ты бы их язык запросто освоил. А что касается того, что трактирщик так вокруг нас суетится, то и здесь все просто. Я ему сказала, кто мы такие есть и кое о чем напомнила. Карлос его однажды сильно выручил. Можно даже сказать, жизнь ему спас. Это трактирщик меня не признал, ну а я-то его сразу узнала. Вы мне, может, и не поверите, но я с ним на одном кораблике почти целый год вместе отплавала. Это было, когда Марьюшка за Карлоса замуж вышла, и вместе с ним в моря захотела уйти. Я же не могла Марьюшку одну оставить, а та наотрез отказывалась Карлоса своего покинуть — вот, примерно, как вы сейчас, — и Анна Матвеевна ласково улыбнулась Артему и Белочке, словно бы заранее соглашаясь с их обоюдным выбором всегда быть вместе. — Так мы семейно и плавали. А трактирщик этот — кстати, его Луисом зовут — тогда молодой был, глупый. Отец его, Хосе, в те годы в этой таверне заправлял, а этот, сынок его непутевый, удумал из родного дома сбежать и флибустьером на наш корабль пристроится. Не желал он в трактирщики идти. Романтики ему, что ли, захотелось, или просто молодая кровь играла — не знаю. Ну, Карлос его и взял поначалу. Не знал он ничего про этого парня, а на корабле свежая кровь всегда к месту. А когда разобрался, что к чему, то втайне от Луиса, сообщил Хосе, где его блудный сын обретается. И также втайне решили они, что пусть Луис настоящей жизни малость хлебнет, а там, глядишь, и голова его на место вернется. Так оно и вышло. Молодой Луис недолго в пиратах птицей гордой проходил. Как первую кровь увидел, так ему плохо-то и стало. И вся его романтика на этом и закончилась. А товарищи вокруг смеются, издеваются над парнем. Ему стыдно, а деваться некуда — назвался груздем, полезай в кузов. Загрустил он тогда, помню, сам не свой стал, видимо, отца своего вспомнил. Теперь уж ему участь трактирщика не казалась такой никчемной. Но домой он тоже идти не хотел, стыдился того, что так свою семью подвел. У него же и дед, и прадед трактирщиками были. А этот — на тебе, сбежал; может, книжек про моря-океаны начитался. В молодости легко парню мозги набекрень свернуть всякими книжками легковесными.
