Ира Брилёва - Приключения стиральной машинки
Карлос давно отстроил в замке новую часовню взамен прежней, и Амалия каждый день приходила сюда, чтобы помолиться о спасении души столь любимого ею брата. Карлос объявил, что женится на своей избраннице, и Амалию это известие привело в неописуемый восторг. Свадьба была очень скромная. Карлос позвал только двоих друзей из соседнего городка — он дружил с ними с самого детства и всегда обязательно находил минутку, чтобы нанести им визит, когда бывал дома.
После свадьбы молодожены прожили в замке всего около двух недель, а потом Карлос решил, что ему надо закончить еще какие-то дела, и уехал. Его жена, Марьюшка, категорически отказалась оставаться в замке, и уехала вместе с мужем. Амалия не знала, какие именно дела призывали ее брата снова уехать из дома, но она привыкла ждать и жизнь для нее вернулась в прежнюю колею.
Но Карлос больше не вернулся. Шли годы, а от него не было ни одной весточки. Только однажды, примерно через год после того, как ее брат ушел в море, от него прислали коротенькое сообщение о рождении дочери, Изабеллы. И больше никто и никогда не слышал о Карлосе Альмадеваре и его семействе. Уже выросли дети Амалии. Сын, Франсиско, женился и остался жить с матерью и молодой женой в старом замке. Дочь, Регина, тоже вышла замуж и уехала вместе с мужем далеко от родного гнезда. Теперь они виделись редко. У сына родились две дочери-близняшки, и Амалия с головой погрузилась в свое тихое семейное счастье. Она по-прежнему часто ходила в часовню, где горячо молилась о брате и всем своем семействе, и продолжала терпеливо ждать и верить, что однажды ее брат переступит порог родного дома.
— Амалия до сих пор верит, что Карлос может вернуться. Так что вас там точно ждут, — подытожил свою повесть Луис, — Амалия всегда просто обожала Карлоса, боготворила его. И никогда не верила, что он был пиратом. А я ей ничего никогда не рассказывал. Да, если разобраться, то какой же из Карлоса пират. Ведь он только однажды и поднял руку на человека. Это было в самый первый раз, когда они на абордаж пошли. Я это все наверняка знаю, потому как мне об этом мой отец рассказал. А ему сам Карлос про все это как на исповеди открылся. Тяжело ему было в себе все это носить. Вот он и выложил все моему батюшке, а потом клятву с него взял страшную, что тот никому об этом никогда не расскажет. Мне-то батюшка обо всем этом уж на смертном одре поведал. Так что я наверняка все знаю, — повторил Луис. — Но я думаю, когда все эти события происходили, то тогда все было иначе, сложно все было, — Луис немного помялся. — Я-то ведь тоже немного в пиратах походил, — плечи его передернулись словно от внезапного озноба, — да вы и так все знаете. И кто, как не я, могу дона Карлоса понять. Мне тоже через эти муки пройти довелось, — голос Луиса теперь был печален. — Отец говорил, что ему временами аж жутковато становилось, так Карлос с ним откровенен был. Словно бы к священнику пришел в церковь на исповедь. — И Луис снова поежился. — Я думаю, вам тоже обо всем этом знать необходимо, — в его голосе слышалась убежденность, — поэтому я вам все так и расскажу, как мне отец рассказал. И то, что я сам видел, я тоже вам расскажу.
Карета мерно покачивалась и громыхала железными ободами по неровной дороге. Из щелей в дверце нещадно дуло. Луис даже немного охрип, и теперь кутал горло в короткий полотняный платок. Видимо, сквозняки и отсутствие привычки к длинным разговорам сказывались на его самочувствии. Но он мужественно переносил все неудобства дороги. Анна Матвеевна, порывшись в дорожной сумке, достала оттуда флакон с крепким настоем из лекарственных трав и протянула его трактирщику. Тот взглядом поблагодарил ее и, сделав добрый глоток душистого питья, вытер губы тыльной стороной ладони. Анна Матвеевна вернула флакон в недра своей объемистой дорожной сумки и приготовилась слушать дальше. Луис прокашлялся и продолжил свой рассказ.
— Так вот. Когда тот бой после первого абордажа начался, Карлос думал, что это его последний день в жизни. Он даже толком и не понимал, что вокруг него происходит. Все перед его глазами плыло, словно бы он уже на том свете был и со стороны на все это смотрел. А когда остался жив тогда, то крепко задумался и понял, что не сможет он ни на кого больше руку поднять. С тех пор он всегда команду с захваченного судна отпускал. Посадит их на шлюпки, да еще запас провианта и воды в дорогу даст. И лицо у него при этом всегда такое было, что страшно смотреть. Вроде как его на каторгу ведут. Я это своими глазами видел. Я только потом понял, что он из-за нас, из-за команды своей продолжал по морям носиться. Вроде как ответственным себя за нас считал. Он же многих из наших другими людьми сделал. Он с нами на такие темы разговаривал, на какие пираты со своей командой никогда болтать не будут. О боге, о жизни, о праведности, о том, что человек может ошибиться, а потом всю жизнь эту ошибку исправлять. Да много о чем. Люди из его команды часто на берег уходили и больше в море ни ногой — вот как его разговоры на них действовали. А на их место другие приходили. И добычу он обычно всю нам отдавал, себе ничего не оставлял. Мы всегда удивлялись, а некоторые даже у виска пальцем крутили. Единственное, что он делал, это заставлял нас малую толику монет складывать в особый сундук, что у него в каюте стоял. Он говорил, что это на часовню. И точно, нам под большим секретом слуга его рассказывал — как хозяин домой к себе приезжал, так обязательно на все эти деньги украшения для часовни в своем замке заказывал. Просто как помешанный на этом был. А больше ничего и никогда себе не взял. Даже однажды собрал нас всех и сказал: «Я знаю, что вы никак не можете понять, почему я доли себе в нашей добыче не беру. Я хочу вам ответить. Вы счастливы от того, что у вас богатство прибывает. Но наступит день, когда вы поймете, что счастье не в этом богатстве, а в самой жизни. И до этого дня я должен быть с вами, иначе получится, что я вас предал. Вы обязательно всё должны понять сами, я вам здесь не помощник. Но до того дня не могу вас оставить». Так сказал и ушел к себе в каюту.
А вот когда у него на корабле жена появилась, то он совсем в другого человека превратился. И однажды сказал, что скоро его время выйдет, и сможет он с легким сердцем от нас уйти. И даже если мы так ничего и не поняли, то это не страшно. Семена истины в наших сердцах уже посеяны, а ростки взойдут и без садовника. Я потом долго над этими его словами думал. И только недавно понял, что они значат. Считай, целая жизнь на это ушла.
Луиса все слушали очень внимательно, и когда он закончил свой рассказ, в карете еще долго слышен был только скрип колес да перестук копыт по каменистой дороге. Молчание нарушила Анна Матвеевна. Она говорила по-русски, обращаясь только к Артему и Белле.
— Да, Карлос в этих краях был весьма уважаемым человеком. И не многие знали, чем он на самом деле несколько лет промышлял. И трактирщик бы не знал, если бы его сын к нам на корабль не прибился. А так Карлос был вынужден ему кое-что рассказать, но взял с него клятву, что ни одна живая душа об этом от него не узнает. Мне тогда об этом Марьюшка рассказывала. Отец Луиса поклялся Карлосу именем Девы Марии — это для них страшная клятва, и, видимо, клятву эту сдержал. Не хотел Карлос, чтобы род его позором покрылся только потому, что когда-то поддался он слабости, но все же пришлось ему за эту свою слабость такую цену заплатить. Он тогда еще Марьюшке кое-что об этом рассказывал, говорил, что сначала, вроде бы, нравилось ему силу свою на морях утверждать. Только это быстро прошло, когда кровь первая полилась, понял он, что натворил. Но на тот момент уже вокруг него много разных людей было. Просто так их в море не вытряхнешь, а если бы он им свою слабину показал, так они бы сами его в два счета порешили. Люди на таких корабликах все особого сорта подбирались. Карлос непосильную миссию на себя тогда взвалил. Хотелось ему, чтобы эти люди что-то о своей жизни сами поняли. А нельзя человеку вместо господа бога на земле быть, нехорошо это. Бог этого не прощает. Но Карлос этого не знал. Вот и пришлось ему между двух огней метаться. Между страхом и совестью своей. Непростой выбор. И можно сказать, что Марьюшка его тогда просто спасла. Если бы он нас не встретил, то, скорее всего, так и сложил бы голову от отчаяния и безысходности. Не было у него на тот момент смысла в жизни. Потерял он его. Уж очень он любил свою первую жену. Кстати, ее тоже Изабеллой звали. А как Марьюшка в его жизни появилась, так у него словно пелена с глаз упала. До этого он мало о чем думал — о чести рода, о жизни своей, о других мирских делах. Только смерти искал. Так отчаялся человек в своем неверии. И, наверное, все правильно в конце случилось. Слишком много Карлос в своей жизни натворил такого, чтобы господь мог ему вот так запросто тихое семейное счастье даровать. Не смог он свои невольные грехи у господа отмолить. Вот и заплатил жизнью.
