Светлана Замлелова - Блудные дети
Вчера ровно в пять тридцать мы с Рэйчел подъехали к дому сестры Дика, что в Richmond`е. Кажется, это деревушка в черте Лондона. Именно так я всегда и представлял себе Англию: забавные старинные домишки, роскошные современные виллы. Газоны, постриженные кусты, аккуратные дорожки. Так чисто, точно местные жители всё своё время проводят за уборкой улиц.
Мы немного припозднились. Гости, преимущественно дети, уже собрались. В подарок племяннику Дика – мальчишку зовут Питером – мы припасли парочку моих этюдов, из неудавшихся. На одном Катти Сарк, на другом – колесо обозрения на берегу Темзы. Рэйчел, похоже, не поняла меня, когда я назвал эти работы ерундой. Она оправила оба картона в тёмные деревянные рамы, и неудачные этюды превратились в удачный подарок. Кстати, третьего дня Рэйчел кому-то выгодно продала «Вид на галерею Tate». Остальные мои этюды она, обрамив, развесила по квартире.
– Это Рэйчел и Кен, – представил нас Дик своему семейству. – Кен художник, это он написал портрет прабабушки, – пояснил он своей сестре.
Сестра Дика Маргарет, очень приятная особа лет тридцати пяти, высокая, остриженная под принцессу Диану, ласково улыбнулась и, пожимая мне руку, сказала:
– Рада познакомиться с вами. Дик много говорил о вас. Портрет нашей прабабушки просто великолепен. Я тоже подумываю писаться у вас.
– Да, Кен становится модным живописцем, – весело подхватил Дик. – Ты ещё не видела портрет Тани, Мэг...
– В самом деле? – изогнув тонкую чёрную бровь, Маргарет обратилась к Тане.
– Да, – лукаво улыбнулась Таня, – в стиле Гойи...
– Oh! – восхищённо заметила Маргарет...
Милые, добрые мои англичане! Как художника они принимают меня таким, каков я есть, точно я сложившийся мастер. Мне приятно, хотя немного стыдно. Другое дело, что кроме живописи я ничем для них неинтересен. И оттого я чувствую себя здесь персонажем. Впрочем, здесь все персонажи. Дик – руководитель отдела продаж. Джеффри – художник-гомосексуалист. Я – русский художник, бежавший в свободную страну. Рэйчел – жена русского художника, бежавшего в свободную страну. Раньше она рекомендовалась журналисткой из «Independent», пишущей о соблюдении прав человека в странах третьего мира, но быть женой русского художника, бежавшего в свободную страну, кажется ей на сегодня более интересным.
В самом деле, англичане – милые люди. Увлекающиеся, ответственные, совсем не жадные. Говорят про них – консервативные. Но это означает только одно: они не склонны к самобичеванию, они уважают себя. А это как раз то, чего не достаёт русским.
Но иногда Англия напоминает мне СССР в худших его проявлениях. Англичане какие-то замороченные. Иметь своё мнение здесь не рекомендуется. И ящики в Hyde-park`е – это всего лишь иллюстрация к поговорке о собаке и караване.
Попробуйте-ка всерьёз заявить, что вы против однополых браков или свободы самовыражения. Да это примерно то же самое, что в своё время усомниться в дееспособности КПСС. Хочешь сладкой жизни – подчинись, прими правила. И запомни: нельзя выступать против того, что можно. А можно здесь многое. И я понял: отмена запретов освобождает от недовольства собой. Но что если свобода от недовольства собой – это всего лишь плата за другую, за настоящую свободу?
В таком раю можно быть сытым, спокойным, счастливым. Но свободным ли? Не знаю.
В сущности, какая разница, как именно навяжут вам рай земной?..
В этот момент, точно мяч, упущенный в игре детьми, к нам подлетел мальчишка. Худенький, сероглазый, с персиковыми щеками и торчащими во все стороны жёлтыми волосами. Он остановился и вопросительно посмотрел на Маргарет, словно спрашивая: «Кто это такие и почему не дарят мне подарков?»
– Познакомься, Питер, – улыбнулась Маргарет, – это Рэйчел и Кен.
– Привет, Питер, – Рэйчел протянула ему наш подарок, – с днём рождения.
– С днём рождения, Питер, – поддакнул я.
– Спасибо, – Питер осторожно взял подарок и, усевшись тут же на пол, сорвал с него обёрточную бумагу.
Должно быть, он очень удивился, получив в подарок не игрушки и не сладости, а всего лишь картинки в рамках. И, пытаясь, очевидно, угадать скрытый смысл необычного подарка, он напряжённо, сдвинув красивые, как у Маргарет, чёрные брови, вглядывался в рисунки.
Мы, взрослые, с интересом наблюдали за ним и, не говоря ни слова, пересмеивались.
– Вау! – воскликнул он вдруг. – Мама, это Катти Сарк!
– Кен – художник. Это он сам для тебя нарисовал, – открыла секрет Маргарет.
– Вау! – снова сказал Питер и посмотрел на меня так, как дети помладше смотрят на первого учителя, а те, что постарше – на хоккейного идола.
Я постарался улыбнуться ему как можно более дружелюбно.
– Хотите играть с нами в боулинг? – спросил меня Питер.
– В боулинг? – удивился я.
– Да. Хотите?
– Хочу.
Оставив рисунки лежать прямо на полу, он взял меня за руку и повёл за собой.
Собравшиеся у Питера дети играли в саду. На земле в ряд стояли семь пивных банок, и мячом надлежало сбивать их все сразу. Каждому предоставлялось по три попытки.
Справившемуся с задачей, предстояло тянуть жетон из жестяной коробки. Все жетоны были пронумерованы в соответствии с номерами призов, разложенных тут же на небольшом столике. Попадались и пустые жетоны. На них можно было получить сладости.
Когда мы подошли с Питером, как раз какой-то толстяк вытянул жетон с номером 17. Под этим номером на столике оказался маленький, размером с сигаретную пачку, медвежонок, сшитый из мешковины. Жалкий и нелепый – я тут же назвал его про себя Выкидышем. Детей этот приз тоже рассмешил, и они принялись скакать вокруг толстяка и выкрикивать какую-то ужасную дразнилку. Смысл её сводился к тому, что если толстый мальчишка вдруг умрёт, все остальные будут только рады. Толстяк, прижимая своего медвежонка-выкидыша к груди, кротко и незлобиво поглядывал на товарищей. Своим смирением и добродушием толстяк немедленно расположил меня к себе. Я даже обиделся за него на эту дурацкую считалку и, чтобы отвлечь от неё детей, сказал, что тоже хочу играть. Дети тут же забыли про толстяка, и одна из девочек подала мне мяч.
Конечно, все банки я сбил с первой же попытки. Дети обрадовались и стали мне хлопать. Я галантно поклонился своим болельщикам. Мои манеры понравились, дети принялись передразнивать меня, кланяясь друг другу, а всё та же девочка, сделав книксен, поднесла мне коробку с жетонами. Жетон мне достался пустой. И пришлось довольствоваться шоколадным сердечком, оставшимся, видно, со дня святого Валентина.
Вскоре детям надоело играть в мяч. Тут же в саду показалась Маргарет и объявила, что «у нас в гостях художник» и каждого, кто только пожелает, «он сейчас же и нарисует».
Дети все пожелали быть нарисованными. Вскинув вверх свои ручонки и столпившись кругом меня, они стали подпрыгивать и кричать:
– Меня!.. Меня!.. Нарисуй меня!.. Я первый!.. Я первая!..
Я разволновался, даже руки у меня задрожали. И всё никак не мог сосредоточиться. Зато и удовольствия такого никогда ещё не получал от работы. Позировали дети серьёзно и терпеливо, точно пытаясь помочь мне. Рисунки принимали бережно, подолгу и с интересом разглядывали себя и друг друга и радовались даже не сходству, которое, кстати, не всегда достигалось, а просто тому, что кто-то уделил им внимание и нарисовал их.
Лучше всех удался мне толстяк Пол. Да я, признаться, и старался более всего над его портретом. Уж очень хотелось порадовать добряка.
Портрет Пола я бы оценил на твёрдую «3». Всё остальное никуда не годится.
Но дети и не заметили этой разницы.
Окончился сеанс, и в саду снова появилась Маргарет, и пригласила всех к столу. А после бутербродов и вкуснейших пирожных со свежей клубникой, кто-то из детей предложил пойти в парк посмотреть на оленей.
– Пойдём с нами, – сказал мне Питер.
Дети обрадовались, принялись скакать вокруг меня и кричать:
– Пойдём с нами!.. Пойдём с нами!..
Мне было приятно, что дети пригласили именно меня. К тому же с детьми я чувствовал себя проще, чем со взрослыми. И я с удовольствием принял их приглашение.
Рэйчел осталась в доме, а я, захватив с собой блокнот, отправился в парк с дюжиной ребятишек.
Что мне действительно нравится в Лондоне, так это парки. Лондонцам как будто удалось приручить дикую природу. Их парки напоминают мне ручных хищников. С виду лес, да только умытый, причёсанный, тут и там цветами подкрашенный – точно садик хорошей хозяйки.
В Kensington Gardens полно белок. Здесь, в Richmond`е, гуляют олени. Правда, оленей мы так и не встретили, зато дети показали мне пруды. А я сделал ещё двенадцать рисунков.
Мы шли куда-то вглубь парка – я по дорожке, дети врассыпную по газонам.
В это время года в Лондоне уже цветут душистые нарциссы, яркие крокусы и ещё какие-то мелкие белые цветочки, волнующие и обнадёживающие.
До ста лет проживёт человек, а каждую весну будет удивляться и радоваться травке, листочкам, цветкам. Как будто боится, что не придёт весна, не наступит обновление, не зацветут больше цветы...
