Светлана Замлелова - Блудные дети
Слова я разобрал и в следующий раз уже подпевал хору, не стесняясь не попадать в ноты и не боясь показаться смешным.
Она не видела меня. Певчих было несколько человек, и все они не сводили глаз с регентши.
Служба была долгой, и я с непривычки скоро устал. Восторга я уже не испытывал, и внимание моё рассеивалось. «Что если, – думалось мне, – что если я вдруг оторвусь от пола и медленно начну подниматься вверх. А вокруг меня будет сияние... То-то переполох начнётся! Все закричат: “Возносится!” Служба, наверное, прекратится, все упадут на колени... Что за чушь в голову лезет!»
Началась исповедь, и все выстроились в очереди к священникам. Некоторые люди, прежде чем начать исповедоваться, осеняли себя крестом, кланялись на все четыре стороны и просили у всех прощения.
Мне это очень понравилось: каждый не винит остальных в своих несчастиях, но сам винится, точно один виноват перед всеми. И я тоже попросил мысленно у всех прощения. И особенно у Макса. Потом все причащались. Певчие куда-то исчезли. И я больше не видел её. Но я был спокоен. Я знал, что это так надо. И когда-нибудь я узнаю, зачем. Узнаю и удивлюсь: до чего разумно и хорошо всё устроено!
Я тоже хотел причаститься. Но священник нараспев объявил, что «приобщиться святых Христовых тайн» могут лишь те, кто говел и был у исповеди.
Усаживаясь в машину, я заметил, что ко мне бежит моя знакомая вратарница.
– Ой! Ой! – кричала она, не зная, как ко мне обратиться. – Ой! Подождите!..
Я помахал ей.
– Ну что? Нашли? – спросила она, подбежав и силясь отдышаться.
– Да, – сказал я. – Нашёл.
– Ну и слава Богу! Слава Богу!.. А я вот хотела спросить у вас. Вы через город поедете?
Вопрос был нелепым – другой дороги здесь всё равно не было.
– Конечно, – улыбнулся я.
– А то у меня тут в сторожке девочки. Вы бы их захватили? А? А то, знаете, вы один, а все семьями приезжают. Автобус только вечером. Сможете?..
– С удовольствием, – обрадовался я. – Зовите ваших девочек.
– Можете, да?
– Ну конечно...
– Ой, как хорошо-то! Ой...
И она поковыляла к своей сторожке, взывая:
– Девочки! Девочки! Он вас берёт!
«Девочками» оказались четыре старухи лет по семидесяти пяти. На призыв они выскочили из сторожки и рассыпались вокруг приятельницы. Поднялась суетня. Вратарница размахивала руками и указывала им на меня. «Девочки» кивали в мою сторону и о чём-то спрашивали. Так продолжалось минут пять. Наконец старушечья компания сорвалась с места. Наверное, им казалось, что они сэкономят моё время, если пробегут разделявшие нас двадцать метров. Предводительствуемые вратарницей, они подбежали ко мне и, тяжело дыша, остановились. Я распахнул двери «Волги», и старшая из «девочек» уселась на переднее сиденье. Остальные предпочли воспользоваться только одной задней дверью, проникая в машину по очереди и головами вперёд.
– Ну, спаси Господи! – радовалась вратарница, – спаси Господи! Ангела Хранителя!
Мы медленно выехали с территории монастыря. Вратарница на прощание поклонилась нам в пояс и перекрестила машину. «Девочки» махали ей, пока она не исчезла за поворотом.
Поначалу они молчали, но, пообвыкнув, разговорились.
– Ну так куда сначала-то? – спросила вдруг одна из них.
– Дык... К Валентине, конечно, – удивилась та, что сидела рядом со мной.
– А к Татьяне-то разве потом? – спросили сзади.
– Дык... потом, конечно. Успеется.
– Ещё к Пал Петровичу надо бы...
– Дык... До семи в больнице-то, – возмутилась моя соседка.
– А у Валентины хороший чай. Всегда что-нибудь у неё к чаю-то. Хлебушек, сырок...
– Да уж! У Татьяны-то ничего не допросишься! Всё пустым чаем поит.
– Ой, цайку хоцца!
Все «девочки» засмеялись.
– Я у мать Тавифы только две чашечки сегодня выпила!
– Да-а... Мать Тавифа сегодня бегает целый день.
– Дык... Праздник сегодня!
– Ой, спаси Господи! – кто-то шумно вздохнул сзади.
– Да не «спаси Господи», а «слава Богу».
– Да, да... – согласились все.
А я вдруг почему-то позавидовал этой старушечьей компании, проводящей время за распитием чая в разных домах.
– Ой! – всполошилась вдруг моя соседка. – Возле того красного домика нам остановите... Вот... вот... вот здесь.
Я остановил машину, и «девочки», кряхтя, выбрались на улицу. Я тоже вышел.
– Ой! Спаси Господи! – умилённо сказала старшая и поклонилась мне в пояс.
Остальные последовали её примеру.
– Спаси Господи!
– Спаси Господи! – заговорили они разом.
А старшая прибавила:
– Простите!
И я тоже поклонился им в пояс.
– Ангела Хранителя! – пожелали мне «девочки».
– Спаси Господи! – сказал я. – Простите!..
И они побежали пить чай в красный домик. А я поехал дальше.
***И опять я рискую разочаровать читателя. Потому что здесь закончились мои странствия – всё вдруг стало ясным. Не простым, но именно ясным. Теперь-то мне кажется, что я всегда всё знал. Но как будто забыл или не мог вспомнить. И вот теперь всё открылось, я вспомнил.
В самом начале я выразил надежду, что, может быть, рассказ мой послужит кому-то предостережением. Я слабо верю в это. Но хочу лишь прибавить. Я всего лишь щепка, подобная множеству других таких же щепок. И все мы вместе – дети того беспокойного и беспорядочного времени, которое нещадно разметало нас по свету и, лишив всякой опоры, поставило перед сложнейшей на этом свете задачей: заново отыскать себя и свой путь жизни.
Мне надлежало сделать выбор, и вереница людей прошла передо мной. Я смотрел, пробовал, примеривался и наконец выбрал. Я выбрал жизнь. Не иллюзорную, знаковую, но настоящую, живую жизнь. Хочу работать, а не зарабатывать, хочу отдавать, а не брать только, хочу любить, а не заниматься любовью. Хочу стать частью мира, слиться с ним и, раскинув руки, взлететь. Коснуться голубоватой зелени кустов, чуть тронутых туманом, пронестись над чернеющим лесом, кувыркаться в свежем, душистом воздухе. И пусть звуки! Пусть соловей, филин, дергач, лягушки... И пусть пахнет травой, прелью, ландышем!
Конечно, всё это только идеи, образы. Я принял их в себя благодаря порыву, благодаря восторгу и, может быть, я не раз отступлю от них. Но восторг давно растаял, а впечатление осталось. Я как будто оказался с ним один на один и с радостью подчинился его силе. И подчинившись, я увидел свою цель. Неожиданно для себя я понял: «Вот, чего алкала душа моя!» И теперь я побреду к этой цели. Буду падать и спотыкаться, но встану и побреду дальше. Потому что это мой путь жизни, и я верю: он сделает меня свободным.
В заключение мне остаётся только сказать несколько слов о тех, с кем в своё время я счёл нужным познакомить читателя. Так, например, наш ректор оставил свой пост, и, по слухам, Институт обрёл нового хозяина. Говорят, новый ректор далёк от либерального пафоса и демократической риторики. Институт превратился в Академию, бесплатных студентов осталось совсем немного. Учиться хотя и дорого, зато престижно: наш «ликбез» вошёл в пятёрку популярнейших ВУЗов столицы. Бывшего ректора я недавно видел по телевизору. Он депутат Государственной Думы и ратует за обретение Россией национальной идеи. По телевизору я видел и Липисинову. Вчера в программе Сергея Булгакова. Речь у них шла... Как бы вы думали, о чём? О необходимости и целесообразности принятия закона, разрешающего на территории Российской Федерации однополые браки. Липисинова выступала апологетом этого «своевременного для России новшества». Апеллировала она при этом к декларации прав человека, учению Зигмунда Фрейда и опыту Западной Европы. От Рэйчел, кстати, ни слуху, ни духу. Как все они там – я не знаю. Также ничего решительно мне не известно о судьбах Виктории, Майки и Осипа Геннадьевича.
